Предтеча (Повесть) - Лощилов Игорь. Страница 32

— Такое место как золотой телец: можно беспрестанно за дойки дергать и золотые струи в подойник сбирать. Посуди сам. Вся торговля с Ордой идет у нас через Коломну, верно? То торговля государская, пошлинная, и навар с нее великий князь снимает. А Алексин ближе всех к Дикому полю, на нем, верно сказать, стоит. Так если на него часть товаров ответвить, то навар и в твой подойник забрызжет…

Князь в последнее время долго думал об этом. И чем больше думал, тем больше свыкался с мыслью о своем будущем владении Алексином. Он все чаще воображал себе этот никогда не виданный им городок узким горлышком, через которое сказочный Восток засыплет в его мошну чудные товары и червонное золото.

— Гляди-тко, батюшка Андрей Васильевич, — оторвал его Прокоп от сладких дум, — никак, встречать тебя удумали! — Он указал на приближающихся всадников. Дядька угадал. Это был воевода Беклемишев, который, узнав о приезде князя, собрал для встречи несколько именитых дворовладельцев. На подъезде воевода приостановил свой отряд, а сам скатился с коня и ударил головой в осклизлую дорожную твердь.

— Исполать тебе, князь! Воевода Семка Беклемишев со именитыми горожанами бьет тебе челом и просит пожаловать в наш городок Алексин.

— Поднимись, воевода, — проговорил князь Андрей. — Незнатное место для своего челобитья ты подобрал.

— Виноват, князь-государь, — ответил воевода, отпихивая ногой навозную грудку, — дак ведь беда у нас этой ночью случилась: напали окаянные и крепость пожгли, теперь тама одне дым да гарь.

— И много их было?

— Куда как много, не одна, чаю, сотня. Ну да бог миловал — отбили басурманцев с великим для них уроном. Самого баскаку в полон взяли и сразу же со всеми прочими полонниками под лед спустили, чтоб неповадно было до нас ходить. Одно только и осталось от него, что жеребчик знатный — прими в дар.

Беклемишев махнул рукой, и к князю Андрею подвели статного арабского жеребца под богатым из жженого золота седлом. Вслед за этим подъехал один из горожан и преподнес в дар еще ото всех алексинских дворовладельцев пять рублей денег.

Князь Андрей поблагодарил за дары, но тут же выказал свою строгость и сурово спросил:

— Не ждали, поди, татар?

— Не ждали, князь, — ответил воевода, — крепостицу свою твердили — они как снег на голову.

— Почто ж застава не упредила?

— Они, верно, мимо нее проскользнули.

— Что же это за служба сторожая, коли мимо нее сотни татарские без ведома просклизают? Сегодня же к заставникам поедем! — И князь пришпорил своего коня.

— Поедем, воля твоя, князь, — уныло вздохнул ему вслед воевода.

— Сдается мне, батюшка, что зельный плут этот воевода, — оказал князю Прокоп.

— Отчего так?

— Дак на рожу евойную погляди. Недаром говорится: худое дерево — в нарост-болону, а плох человек — в волос-бороду. Отколь у татарского баскаки арабский жеребец? И науздье не татарское — слукавил, стало быть. Ну а по-пустому слукавил, значит, и в большом соврет не задумавшись…

После обильного завтрака, которым угостил воевода приезжих, князь Андрей поехал осматривать крепость. Она представляла собой жалкое зрелище: крепостной огород зиял выжженными проемами, вместо некоторых башен дымились груды обгоревшего смолья.

— Спалили крепостицу окаянные, а уж таку ладненькую отстроили, — хныкал воевода.

Но состояние крепости, похоже, мало занимало князя Андрея. Он больше выспрашивал о подробностях ночного боя и с придирчивой дотошностью уточнял бестолковые ответы воеводы. А тот, как не знающий урока школяр, со страхом смотрел ему в лицо, повторял движения рта, стараясь угадать верный ответ.

— С какой стороны шли злодеи? — спросил князь.

— Деи, — эхом отозвался Беклемишев и сказал: — Со всех. — Потом подумал и уточнил: — Везде!

— А может, здеся их было поболе? — Князь указал на участок, где уцелевший частокол выглядел особенно жалким.

— Боле…

— А может, помене?

— Мене…

— Так как же?! — рассердился князь.

— Же! — растерялся воевода. — Темно было, не разглядел.

— Не разглядел, — повторил князь и, поняв, что непроизвольно усвоил жалкую привычку воеводы, сказал еще более рассерженно: — Когда бьют, всегда чуешь, с какого бока посильнее вдарили, хоть и в темноте. Али не били?

— Били…

— Людей потерял много?

— Много…

— Сколько?

— Лько… Не считано ишшо!

— Эх ты, это ж первое воеводское дело — урон свой узнать!

— Знать… — согласился Беклемишев. — Не поспели с мертвыми — о живых радели. — И почти гордо посмотрел на князя — так понравился ему свой ответ.

Князь повернулся к Прокопу и показал ему на ближнюю церковь. Тот без слов поскакал к ней и вскоре вернулся с ответом:

— Нынче, говорит, одну только старицу соборовали, а так больше никого.

— Ты сам-то христианин? — спросил князь Беклемишева.

Тот от обиды даже охнул.

— А почему ж у тебя тогда погибшие без святого причастия остались?

Беклемишев промолчал.

— Ладно! — махнул рукой князь Андрей. — Вижу, с тобой говорить без толку. Поедем теперь по заставам, поглядим на ихнюю службу, а ты, дядька, — обернулся он к Прокопу, — вызнай мне все про убиенных и раненых, да позаботься о них, как то наши христианские обычаи требуют.

Прокоп тяжело вздохнул и с грустью посмотрел вслед князю. «Совсем на крыло встал, — подумал он, — Раньше-то без меня ни шагу, а теперя так и норовит отлететь подале. Ишь работенку дал — мертвяков считать. Видно, ты, Прокоп, совсем уж ни на что не годен».

Он поманил спешившего мимо дворского.

— Беда, Прокопий Савельич, — приостановился тот, с опаской поглядывая на воеводские хоромы, — дьяк-то ваш роздыху не дает, уж так вклещился…

— Ты мне скажи-ка, приятель, — оборвал его Прокоп, — много ли вчера челяди было побито?!

— Бог миловал, Прокопий Савельич, все целы.

— А из посадских и прочих?

— Того не ведаю. Слышал вчера, артельные мужики чуть в бане не угорели, да тоже обошлось.

— Тьфу! — сплюнул Прокоп. — Ты еще про баб скажи, какие опростались, да кто из ребятенков в штаны наклал! Я тебя про военный урон от вчерашнего боя спрашиваю.

— Не-е… Не знаю, Прокопий Савельич. Пойду я, а то Мамырев загневаются…

Прокопий продолжил свои нерадостные думы:

— Раньше, может, и потяжельше жилось, но зато проще, как закон бежецкий велит. Коли весна — так весна, и март зиме завсегда рог сшибал. Коли уж случался бой, то опосля него как положено — кому печаль, кому радость. А тут — ни урона, ни полона…

Проезжая мимо новой надворотной башни, он заприметил среди копошившихся вокруг нее мужиков обмотанную тряпьем голову и тяжело вздохнул: «Никак, раненый сыскался, пойтить поглядеть».

— Эй, молодец, кто это тебя покалечил?! — окликнул он парня.

Тот в ответ издал звериный рык и отвернулся. Остальные угрюмо молчали.

— Один, выходит, говорливый, да жаль, сердит больно! — усмехнулся Прокоп. — А остальные что, языки потеряли?

— Пока еще нет, но с утра грозились отсечь, так что ступай, мил-человек, подобру-поздорову.

— Так я не шутковать пришел. Кто старшой?

— С утра еще был, а таперя он с говорливыми у воеводы под замком. Поспрошай их, а нам недосуг.

Прокоп покачал головой и поехал было дальше, но, поразмыслив, свернул к глухой приземистой избе. Острой был закрыт тяжелым замком и казался безлюдным. На крик появился стражник.

— Кто сидит?

— С утра какие-сь людишки брошены, — пожал тот плечами.

— Растворяй!

— Неможно. Ключи у самого воеводы або у его боярыни.

Воеводша пила чай и утиралась рушником. Один, уже насквозь мокрый, тяжело свисал с лавки.

— Уф-ф! — выдохнула она, увидя гостя, и широко улыбнулась.

«На ширину ухвата!» — отметил про себя Прокоп и сказал по-доброму:

— Хлеб да соль, матушка.

— Благодарствую, батюшка. Садись, чайку испей, — пропела она и с шумом осушила блюдце.

— В другой раз. Мне бы ключик от острога.

Воеводша поперхнулась и схватилась за грудь.