Предтеча (Повесть) - Лощилов Игорь. Страница 51

Первым в себя пришел Матвей. Увидев склонившиеся над ним родные русские лица, он нашел в себе силы прошептать:

— Чьи вы, братцы?

— Сторóжа от полка Верейского князя, — сказали ему в ответ.

— A-а… значит, жив Василий-то… Михайлыч, — улыбнулся Матвей.

— Жи-ив, при самом великом князе служит. Недавно только с государским словом мимо проскакал в Алексин-городок.

Матвей воспрянул:

— Так спешите к нему! Орда к приступу готовится. Спасайте своего князя и братьев своих спасайте!

И еще крикнул что-то громко-громко, как ему показалось, а на самом деле никто его не услышал, ибо впал он в беспамятство…

Василий проскакал всю ночь, сменив под собою несколько лошадей. В Алексин он прибыл, когда солнце стояло уже высоко. Крепость была в волнении. Показались первые ордынские отряды, у стен дурачились татарские удальцы. Они издали разгоняли своих коней и, чтобы обезопаситься от лучной стрельбы, ловко осаживали их в двухстах шагах от защитников. Отсюда, с незримой черты, неслись страшные ругательства, сопровождаемые непристойными действиями. Особенно изгалялся маленький, одетый в ярко-красное одеяние татарин. Он вскакивал на конскую спину, спускал штаны и являл алексинцам свой тощий зад. Те не оставались в долгу. Среди рева и свиста вырывались пронзительные вскрики:

— Ты что ж это свою поганую погань до времени кажешь, мы еще воевать не начали!

— Дак это у него самое красное место, передок-то сызмальства отрезан!

— Да ну?

— Вот тебе и ну — чтоб ездить на конях не мешал!

— Ну дык ехай ближе, мы тебе куйнем!

— Чтоб было чем Ахматку клевать!

— Ого-го-го! — гоготали мужики.

Стража привела Василия к Луке. Тот, узнав, что гонец прибыл от самого великого князя, обрадовался скорой помощи.

— Помощь будет, — уверил его Василий, — два великокняжеских брата к вам спешат: Юрий с Серпухова и Борис с Козлова Брода, но приказ тебе такой: выйди с города и встань напрочно на левом берегу, не пуская туда татар.

— Припозднился ты с таким приказом, — покачал головой Лука. — Сам видишь, орда под самые стены подступила, теперь всех с крепости не выведешь.

— Выведи что сможешь, хоть толику малую. Сам понимаешь, коли перекинется орда через Оку да растекется по нашей земле, трудно с ней потом воевать будет.

— Я-то понимаю, да сил у меня мало, чтоб на берегу биться. В крепости же мы еще повоюем… Ты вот что, мил-человек, я тебя не видывал и слов твоих не слыхивал. И грамоту великого князя тож от тебя не возьму — не ко мне она писана, но к прежнему воеводе Беклемишеву. Хочешь нам помочь, вставай на стены, притомился в дороге, отдохни, а то к Беклемишеву иди — с ним про отступные дела говорить легше…

Так решил схитрить бесхитростный Лука, нимало не заботясь о последствиях своего решения. Зато Беклемишев, проведший остаток утра перед образом архангела Михаила, воспринял появление великокняжеского посланца как добрый знак своего угодника. Он принял грамоту великого князя, поцеловал ее и сказал:

— В нужный час ты прибыл к нам, господин. Мы во всей полной воле государя нашего обретаемся, а слуг его жалуем и чтим. — Он велел напенить золотой кубок и подать его Василию. — Мы тож в воеводском деле понимаем и, как государская мудрость рассудила, хотели до твоего приезда так и сделать. Да вот мужичье нам руки повязало: татарских послов прогнало и городок восхотело самолично защищать. Теперь же все по государскому слову сделаем!

Беклемишев велел кликнуть войсковых начальников и показал им грамоту.

— Не оставил наш государь милостью детей своих, — сказал он, — приказал спешно с крепости выйти и реку переплыть. Неча, говорит, вам бесцельно за стенами гибнуть, а идите вы, говорит, биться в чистое поле, куда вам вскорости подмога будет. Передайте государское слово своим ратникам, пусть готовятся не мешкая отходить!

Город быстро узнал о приказе великого князя. Когда объявили ратный сбор, площадь сразу заполнилась народом. Ратники, сбившись в кучу, угрюмо оглядывались по сторонам. Горожане кипели возмущением:

— Нешто мы за то вас кормили, чтоб вы для поганых нас кинули?

— Как мир — у них пир, а как ратиться — они пятиться!

— Дык как им за ратовье держаться, когда все руки от ложек измозолились!

— Мы люди подневольные, — затравленно отвечали ратники, — по одной своей воле никуда бы отсель ее пошли.

В это время со своего подворья вышел Беклемишев с Василием, и толпа поутихла. Беклемишев достал из-за пояса великокняжескую грамоту и потряс печатью:

— Видите государев знак? Вот его слово! Вы из-за своих стен разве что иные татарские задницы видите, а у государя нашего вся земля как на ладони. И для блага всей земли надо, чтоб орда нынче за Оку не просочилась, поняли? Коли останемся здесь, обойдет орда город и на наш берег ринется — пойди ее потом останови. Потому и приказал государь выйти из крепости, чтоб заслон Ахмату выставить! Не противьтесь его приказу!

На площади стояла тишина. Думали горожане: страшно идти против государского слова, да ведь и город свой жалко. И тогда громыхнул осадный воевода Лука:

— Братья! Вы помните свою клятву? Мы за государя нашего хучь в огонь, хучь в воду, но ему, далече отсель, трудно рассуждать, как ловчей поганых бить. Тем паче что обложили они нас и выйти с крепости не дадут. А коли здеся напрочно встанем, то споткнется об нас Ахмат и за реку не ступит. Оставайтесь же для защиты города, детей, жен и матерей своих. Не берите на свою душу крестоцеловального греха!

— Верно! — зашумела обрадованно толпа. — Никуда не пойдем отсель и войско не отпустим!

Беклемишев рванулся к воротам:

— Ну-ка, ребята, за мной! Разгоним сиволапых!

Ратники нерешительно затоптались на месте, но несколько человек бросились выполнять приказ. У ворот стала закипать драка, забряцало оружие.

— Люди, опомнитесь! — пронзительно закричал слепец из Мценска. — Послухайте поле — там уже загудели басурманские сопели, созывают сыроядцев на приступ идтить. Как же можно в этакий час друг с дружкой свариться?! А вы, воеводы, почто миром промеж собой не ладите? Грех вам народ мутить!

К Беклемишеву пробрался монах Феофил, дернул его за кольчугу и прошептал:

— Слышь, воевода, матушка прислала сказать, чтоб ты пешцев тута оставил и с города за это посул потребовал.

Беклемишев сразу же ухватил мысль своей жены: с конниками-то из крепости быстрее выскочить можно. Он поднял руку и крикнул:

— Старик прав — нужно нам по-мирному решать. Мне город тож не чужой, потому для его защиты могу всех пешцев оставить. Сам же по государскому приказу одних конников возьму, они для осадного сидения все равно не годятся!

Площадь одобрительно загудела в ответ, а Беклемишев повернулся к именитым горожанам и уже вполголоса добавил:

— Не задарма, конешно, оставлю, смотря какой посул дадите.

— Да ты побойся бога, Семен Федорыч, о деньгах ли говорить ныне?! — заволновались именитые.

— И о них тоже… Я же, людишек вам оставляй, в ущерб себе вхожу, так вы должны мне его восполнить.

— И сколь ты хочешь с нас взять?

— Мне пятерик да рублик на жену — вот и все мое хотение.

— Эк, хватил, это ж более половины годовой подати.

— Дак и я вам более половины войска отдаю.

— Креста на тебе нетути, вот что…

— И вправду, воевода, не ко времени торг затеян! — вступился Василий.

— Не встревай в мое дело, княже! — осердился Беклемишев. — Ты приехал и уехал, а подать годовую с меня государь спросит. Чем я отвечу, когда город разграбят? Пусть платят — вот мое слово!

— Заткните ему пасть ненасытную, и путай убирается скорее! — крикнул Лука.

Почесали головы именитые и пошли собирать деньги — они после суровой казни Федьки Строева опасались перечить осадному воеводе. Когда конный отряд был готов к выходу, к Беклемишеву подошел один из них и сказал:

— Горожане порешили выдать тебе пять рублев отступных денег, а на жену не давать, пусть, если хочешь, тута остается.