Fleurs d'orange (СИ) - Пузыренко Оксана. Страница 14

— Вы тоже ничего. — Ответила я. И не солгала, точнее, не договорила. Библиотекарь сегодня сменил свой обычный костюм на солидный черный смокинг с серой рубашкой. Из нагрудного кармана выглядывал такого же цвета платок.

— Насколько нечего? Не откажешь старому любителю книг в танце сегодня?

— Только если вы готовы потом найти старые подшивки медицинских журналов, чтобы залечить свои ноги, по которым я буду нещадно наступать.

Рич согласно кивнул:

— При таком раскладе я твоя идеальная партия на вечер. Или есть кто-нибудь на примете юных Андабатов?

Я покачала головой:

— Боюсь, я не вхожу в число охотниц за их головами. — Проворчала, косясь на девушек в коридоре.

— Тогда я рад, что выбрал в качестве профессии не военную отрасль. — Улыбнулся он.

Я прищурилась:

— Мистер, неужели вы со мной заигрываете?

Он заулыбался:

— Нет, что ты, как можно. — А затем, совсем по-мальчишески подмигнув мне, он достал из кармана часы, посмотрев на циферблат. — Вас скоро начнут строить, выход через 15 минут. Я пойду в зал, удачи. — Он тепло улыбнулся мне, и, легко дотронувшись до голого плеча, направился по коридору в сторону запасной лестницы. Я посмотрела ему в след и перевела взгляд на девушек. Кажется, здесь собралась вся академия, с учетом того, что в церемонии имеют сомнительную честь участвовать лишь восемнадцатилетние. Я, к своему неудовольствию, тоже была совершеннолетней, но восторга девушек не разделяла.

Сама церемония состояла в том, чтобы под музыку с самым благонравным видом спуститься друг за другом в зал по огромной лестнице. Мы шли с обеих сторон, так медленно, что каждый в зале имел возможность рассмотреть нас с ног до головы. Собственно, именно по этому я ненавидела эту традицию. И даже не потому, что боялась навернуть на этой шпильке и в разряд со всеми возможными традициями кубарем прокатиться по лестнице, застеленной красным ковром. Просто все эти мерзкие взгляды богатых людей, большую часть которых составляли спонсоры Академии, меня нервировали. Каждый раз когда спонсоры приезжали к нам с почетными визитами или смотрели, каких успехов мы достигаем на том или ином поприще, я хотела завыть волком или хотя бы заскулить щенком. Пусть я неблагодарная, раз стою сейчас в шикарном платье и с украшениями, оплаченными ими, но взгляды этих людей я ненавидела на физическом уровне. Они представлялись мне липкими и противными, как лапки паука. И вот теперь эти паучьи взгляды будут провожать каждый мой шаг, потому что я совершеннолетняя Кандидатка, и скоро я стану чьей-то.

Но церемония эта была не только для нас.

Ступая в холл, каждую из нас встречал один из Андабатов-Юниоров. Статные юноши по очереди подходили к лестнице, и свой первый шаг со ступеньки девушки делали, берясь за их руку, обтянутую черной кожаной перчаткой. Часто девушки заранее говорили им свои порядковые номера, которые они знали уже в возрасте шестнадцати лет и повторяли, наверное, как мантру, каждую ночь. И теперь они с нетерпением ждали встречи с теми, кому сказали заветное число. Если парни конечно не передумают встречать именно их. Но чаще это была лотерея: ты выходишь, тебя хватает под руку незнакомец в черном, он отводит тебя на место в зале, меняется музыка, и все пары начинают танцевать.

Андабаты — это, чаще всего, юноши, которые посвятили десять лет своей жизни обучению. Что это за обучение — я не имею ни малейшего понятия. Слухи ходят всевозможные, но, говорят, это реальная школа жизни и не все доживают до выпуска. Хотя, может это лишь кривотолки. Знаю только, что на обучение берут маленьких мальчиков, от восьми до четырнадцати лет. Поэтому сегодняшним, присутствующим в зале, выпускникам, от восемнадцати до двадцати четырех. Раньше в академии шутили, что меня должны были отдать не в женское учебное заведение, а в Андабаты. Я лишь отвечала, что охотно пошла бы туда, и не кривила душой.

Пока я размышляла над такими превратностями судьбы и не стоило ли мне сейчас стоять там в черной форме, в коридоре появилась мисс Маклаффин. В черно-коричневом классическом платье и, как всегда, суетливо-правильная. Ей одной удавалось сочетать в себе строгость и энергичность. Я любила ее, даже за все тумаки и нагоняи.

— Девочки-девочки, расходимся! Младшенькие, давайте в зал, через второй вход, пока я не передумала вас туда пускать! Выпускницы, ах, какие вы все красивые! Какие вы леди! Строимся девочки, мы уже скоро выходим! — Она осмотрела нас всех. — Все помнят свои номера? — Ответом ей было нестройное согласие. Девочки стали хаотично разбредаться по коридору, собираясь в шеренги. Я тоже двинулась вперед, но в мою руку вцепились мертвой хваткой. Обернувшись, я заметила Стеллу, она смотрела на меня испуганным взглядом, ее губы начинали подрагивать:

— Эй, ты чего? — Я ободряюще положила свою руку на ее ладонь.

— Я не могу. Я. Я в конце. Говорят, что в конце больше всего внимания. Я не хочу. — Я посмотрела на собирающуюся очередь. Мой номер был восьмой, а Стелла — двадцать вторая, замыкающая. Я снова глянула на поддавшуюся неожиданной панике подругу:

— Пойдешь восьмой? — Спросила я.

Та посмотрела на меня непонимающим взглядом.

— Восьмой это?.. Твой? — До нее медленно доходила суть моего предложения. — Ты что, нам влетит! — Ее серо-голубые глаза, похожие на облачка на небе, раскрылись еще больше и грозились вылететь из орбит.

Я дернула плечом, снова ощущая, какое оно непривычно голое.

— В этом хаосе никто не заметит, давай, вперед. — Я толкнула Стеллу к началу процессии, а сама замкнула ее. Благо, мисс Маклаффин была слишком воодушевлена происходящем, чтобы обратить на нас внимание. Ведь наверняка все эти цифры имели сакральный смысл, раз нам их навязывали два года. Но я уже встала в конце, сохраняя самый невозмутимый вид. Ко мне обернулась Альберта, явно ожидая увидеть перед собой Стеллу, как на многочисленных репетициях. Заметив меня, она приоткрыла рот от удивления:

— Элеонора? — Спросила она.

Я хмыкнула:

— Спасибо, Альберта, что к выпуску ты выучила мое имя. Я очень признательна тебе, честно. А теперь отвернись, а то не дай Бог пропустишь очередь и десять лет обучения пройдут даром.

Она обиженно надула губы и резко развернулась. Я не хотела ей хамить, но уже и мои нервы начали шалить. Странный вечер. Очень. И начало у него странное.

Наша шеренга была уже у лестницы, и я видела свет, исходящий из-за настила. Вдруг все звуки по ту сторону ширмы смолкли и через секунды звенящей тишины раздалась игра оркестра, разнося нежнейшую смесь нот по залу. Настил резко раздвинулся в стороны, и первые девушки сделали шаг вперед. Я попыталась выйти и посмотреть на Стеллу, потому что переживала за нее, но стоявшие рядом нянечки шикнули на меня. Я вернулась на свое место, точнее, на место подруги и принялась ждать своей очереди. Неожиданно я поняла, что мои руки потеют, а пальцы слегка подрагивают. Очевидно, паника Стеллы передалась мне воздушно-капельным путем. Я отерла ладони о платье и крепко сжала их в кулаки. Очередь двигалась очень медленно и очень быстро одновременно. Казалось, что я не успела сделать и пару вдохов, как Альберта исчезла на лестнице и настал мой черед ступить в ярко-освещенный зал. Неожиданно мне захотелось развернуться и убежать, сломя голову. От этого места, из зала, из академии, из города. Это желание возникло не от страха, а откуда-то изнутри. Я ничем не могла его объяснить. Но я не могла этого сделать. Называйте меня как хотите, но я не трусиха. Мне стало обидно и стыдно за внезапно накатившую слабость, я крепче сжала руки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу, оставляя на них следы в виде красноватых лунок. Также резко разжимая кулаки, я гордо вскинула голову, распрямила плечи и сделал первый шаг.

Сердце сделало кульбит, дыхание замерло, зрение расфокусировалось, но это лишь внутри меня бушевала буря. Я была уверена, что эти люди не видят ничего. Я никогда не покажу им свою слабость. Я источала уверенность, легко и гордо ступая по красному ковру, следуя за своими однокурсницами. От этих мыслей на моем лице заиграла улыбка, а каждый шаг по бесконечно длинной лестнице был все расслабленней. Чувствовала ли я на себе паучьи взгляды? О да. Десятки, сотни, тысячи. Они ползали по моему лицу, застревали в прическе, особенно сальные бегали по груди и талии, пытались рассмотреть бедра, скрытые свободным подолом. Я уже проклинала фасон своего наряда: голая спина и декольте делали меня обнаженной перед ними.