Жуков. Маршал на белом коне - Михеенков Сергей Егорович. Страница 1

Сергей Михеенков

ЖУКОВ. МАРШАЛ НА БЕЛОМ КОНЕ

Ах, как трудно всё на свете:

Служба, жизнь, зима,

Александр Твардовский

«Отчего бы тому, кто готовил тебя к смерти, жалеть тебя, сержант?»

Антуан де Сент-Экзюпери
Жуков. Маршал на белом коне - i_001.jpg
Жуков. Маршал на белом коне - i_002.jpg
Жуков. Маршал на белом коне - i_003.jpg

Благодарю за помощь в работе над книгой земляков маршала Г. К. Жукова Маргариту Александровну Фёдорову, Валерия Васильевича Михалёва, Николая Ивановича Яшкина, а также председателя Фонда Г. К. Жукова полковника Анатолия Абрамовича Войтенко (Екатеринбург) и полковника в отставке, ветерана Великой Отечественной войны, кандидата технических наук Валентина Александровича Олейника (Москва).

ЧАСТЬ I

РОЖДЕНИЕ ПОЛКОВОДЦА

Глава первая

Родина. Текущая река

«Я был упрям…»

Маршал стоял над рекой и пристально наблюдал за её течением. Берега в этом месте будто стискивали Протву, и стремя реки, подчиняясь теснине песчано-каменистых осыпей, бугрилось рябью нервных воронок, с урчанием крутило тугие жгуты и стремительно уносилось за излучину. Там, за поворотом, река текла вольнее, шире, спокойнее. Там начинались купальные места и сенокосы, которые испокон веку принадлежали жителям Огуби, Костинки и родной деревни маршала Стрелковки. Или Стрелковщины, как, по местным преданиям, некогда называли эту небольшую приречную деревушку уральские мастера, которые отливали в Угодском Заводе чугунные пушки, а возле реки обстреливали их усиленными зарядами.

Песчаные берега только выглядели податливыми, на самом деле они как неприступные твердыни смиряли своенравный ток реки своим вековым покоем. Они и тогда, в пору детства маршала, были такими же.

Впереди, в километре выше по течению, лежала его родная деревня, его милая сердцу Стрелковка. Позади, за спиной, тоже недалеко, родина его матери — деревня Чёрная Грязь. Он стоял сейчас словно между двумя родниками, живыми, покуда ещё сильными, и чувствовал их земное биение и ток. Видимо, так и чувствуют родину, подумал он.

Вид текущей воды завораживал. Маршал не мог оторвать глаз от этой вековой борьбы реки и берегов. Но он-то знал, что есть в этом соперничестве некая высшая гармония. Именно она и успокаивала взгляд, умиротворяла душу.

Чуть выше, на пригорке, под берёзами виднелась череда окопов. Окопы пехотные. По очертаниям и характеру расположения — немецкие. Война дошла до его родины в октябре 1941-го. Той осенью он пережил многое. Как тогда ему казалось, многое смог понять и оценить. Во многом разуверился. В чём-то, наоборот, укрепился.

Маршал оглянулся на берёзы. Немолодые. Снизу кора разошлась в глубоких чёрных морщинах и наростах. Вверху — белые, словно в седине своих лет. Должно быть, его ровесницы. В детстве он их здесь не видел. Нет, не помнит, чтобы здесь начинался лес или были какие-то заросли. Раньше от его деревни до Высокиничей в пойме ничего не росло, кроме травы. Сплошные сенокосы. И ему, как и всем подросткам из окрестных деревень, приходилось здесь и косить, и сушить сено, и стоговать, и накладывать на телегу высокие возы…

Да, сколько воды утекло с тех пор… Сколько лет… И казалось, душа его устремилась туда же, вслед за струящимся потоком. От истоков к устью. От рождения к неизбежному исходу. Да, думал он, жизнь быстротечна. Давно ли стоял где-нибудь у такой же излучины его дед или прадед и наблюдал за игрой реки, любовался её тишиной и ладом? Уйдём и мы, думал маршал, а придут сюда следующие поколения… Какими они будут? Не растеряют ли родовых черт, самых главных, становых признаков народа, который основательно заселил эту землю, старательно возделывал её и оборонял?

Свидание с родиной, тем более по прошествии стольких лет, считай, всей жизни, рождает в человеческой душе чувства смутные. Всё в ней колышется и движется куда-то. Как в реке. Только река знает, куда течёт. Всё в её жизненном токе определено природой, рельефом и временем. А в душе человеческой всё смутно и необъяснимо сложно. Ничего она, душа, не знает. Ни покоя, ни того, куда несёт человека его судьба и где приткнётся. Да и незачем ей знать. И тогда выходит, что и жизнь человека, изломы его судьбы и медленные излучины действительно сродни реке. Вот такой, как река его детства. Река родины.

Крестили Георгия Жукова в Никольской церкви села Угодский Завод Малоярославецкого уезда Калужской губернии. Церковь стояла на Угодском погосте близ братской могилы казаков, умерших от ран в здешнем лазарете после Тарутинского сражения в октябре 1812 года. Крестил приходской батюшка Василий Всесвятский. По совершении обряда в метрической книге сделали обычную запись, из которой явствовало, что младенцу дано имя Георгий, что рождён он в 1896 году 19 ноября, что крещён 20-го, а родители его «деревни Стрелковки крестьянин Константин Артемьев Жуков и его законная жена Иустина Артемьева, оба православного вероисповедания».

Крёстными родителями младенца стали крестьянин села Угодский Завод Кирилл Иванович Сорокин и «крестьянская девица» Татьяна Ивановна Петина.

В тот год в приходе родилось 65 мальчиков и 82 девочки. Причём Жуковых появилось на свет пятеро. Дети родились во всех пяти стрелковских дворах, носивших фамилию Жуковы.

О родителях будущего маршала следует привести некоторые подробности. Потому что история отца и матери нашего героя стала предметом серьёзных раздоров историков и биографов.

Споры и кривотолки пошли вот откуда: доподлинно остаётся неизвестным происхождение отца — Константина Артемьевича Жукова. Семейное предание гласит, что в деревне Стрелковке на левом берегу Протвы жила бедная бездетная вдова Аннушка Жукова… «Чтобы скрасить своё одиночество, — пишет в своих мемуарах маршал, — она взяла из приюта двухлетнего мальчика — моего отца. Кто были его настоящие родители, никто сказать не мог, да и отец потом не старался узнать свою родословную. Известно только, что мальчика в возрасте трёх месяцев оставила на пороге сиротского дома какая-то женщина, приложив записку: „Сына моего зовите Константином“ Что заставило бедную женщину бросить ребёнка на крыльцо приюта, сказать невозможно. Вряд ли она пошла на это из-за отсутствия материнских чувств, скорее всего — по причине своего безвыходно тяжёлого положения».

Как пишет далее Жуков, дом вдовы Аннушки, где родились и все её внуки, в том числе и Георгий, стоял посреди деревни. «Был он очень старый и одним углом крепко осел в землю. От времени стены и крыша обросли мохом и травой. Была в доме всего одна комната в два окна». Кем и когда был построен дом Жуковых, никто не знал.

Как вспоминал сам маршал, все пять дворов стрелковских Жуковых роднёй друг другу не доводились, даже дальней. Крестьяне Малоярославецкого уезда Калужской губернии свои фамилии обрели, как и большинство окрестных, после отмены крепостного права. Кто выбирал, когда записывали, а кому и просто назначили.

Аннушка умерла, когда её приёмышу едва исполнилось восемь лет. Сына поднять не успела. Снова оставшись сиротой, мальчик пошёл в село Угодский Завод, искать кусок хлеба на пропитание. И — нашёл. Его взял к себе в подмастерья сапожник. Так, через поле и перелесок, и бегал Константин Жуков каждое утро, стараясь не опоздать к началу работы. Вечером возвращался. Через три года, вступив в пору отрочества, попал он в Москву и там устроился в обувную мастерскую Вейса. Испокон веков жители подмосковных городков и селений искали в богатой Москве заработок и хорошую жизнь. И порой находили и то и другое. Оборотистый и предприимчивый немец открыл собственный магазин модельной обуви, и дела у предприятия шли неплохо. Со временем из Константина получился хороший мастер. Встав на ноги, он в 1870 году женился. В жёны ему высватали «крестьянскую дочь Анну Иванову» из той же деревни Стрелковки. У них родились сыновья — Григорий (1874) и Василий (1884). Младший вскоре умер. А в 1892 году умерла от скоротечной чахотки Анна Ивановна. Константин Артемьевич остался вдовцом.