Прикосновения Зла (СИ) - Чижова Маргарита Владимировна "Искра От Костра". Страница 9

Варрон покачнулся, огорошенный и подавленный. Его руки безвольно повисли, а в глазах блеснули слезы. Юноша с трудом мог поверить, что все признания в любви, услышанные от Клавдия, клятвы верности и рассуждения о совместном будущем не стоят больше и плевка.

– Это правда, Богоподобный? – дрожащим голосом поинтересовался взысканец.

– Да, – кивнул зесар. – Я не беседовал с тобой об этой деликатной проблеме, потому что не хотел расстраивать. Мы по-прежнему близки, Варрон, но Империи нужен новый правитель – кровь моей крови. Ты не сможешь мне его подарить. Я лягу с женщиной, с разными женщинами, пока одна из них не понесет от меня. Пойми, среди моих родственников нет никого достойного золотого венца. Я сам воспитаю сына, а если не успею, это сделаешь ты.

– Прошу… Богоподобный, – Варрон говорил, задыхаясь, его голос предательски обрывался. – Позволь мне… уйти сейчас…

– Ступай. Я приду к тебе позже, – тяжело вздохнул Клавдий. – Нам с Руфом нужно еще многое обсудить.

Понтифекс провожал юношу с таким лицом, словно смотрел на огорченного, готового вот-вот закатить истерику ребенка, внезапно лишившегося любимой игрушки. Впрочем, большинство во дворце считали зесарской куклой самого Варрона, к тому же изрядно потрепанной и до оскомины надоевшей. Одни полагали, будто Клавдий вскоре найдет себе мальчика помоложе. Другие, такие, как Руф – особо приближенные к владыке, знали, что его желания теперь касались совсем иных сфер.

Варрон опрометью бежал по коридору… Поступать подобным образом былокатегорически нельзя. Любое его лишнее слово, неосмотрительный жест, даже нечаянная оплошность мигом становились у дворцовых сплетников вожделенным предметом обсуждения и злословия. Ликкиец находился под постоянным, пристальным надзором сотен любопытных глаз и не имел права на ошибку. Но сейчас все требования этикета стали взысканцу глубоко безразличны. Он бежал, не сдерживая текущих ручьями слез. Ему кланялись и это только приумножало боль…

Восемь рабов несли крытую лектику понтифекса Руфа по улицам Рон-Руана. Впереди шли невольники, исполнявшие обязанности ликторов, за ними – облаченные в серебристые балахоны молодые культисты. Послушники пели гимны Пауку, не обращая внимания на привычный городской шум: крики зазывал, перепалки торговцев, восклицания бродяг-философов, выступавших на Форумной площади.

Изредка какой-нибудь прохожий соединял восемь пальцев и воздевал руки над головой, приветствуя Плетущего Сети популярными среди паукопоклонников лозунгами:

– Единый Бог, храни наши нити и отсекай лишние! Пришедший из тьмы, принесший свет!

День близился к завершению, почти исчезли оранжевые и красные лучи солнца, вот-вот должны были рассеяться фиолетовые. Резким жестом Руф задернул неплотно прикрытые занавеси лектики, толи защищаясь от стремительно надвигающейся ночи, толи устав от вызывающе яркой уличной пестроты.

Напротив понтифекса расположился высокий русоволосый эбиссинец лет тридцати, одетый по последней моде, бытовавшей в его родных местах: он носил несколько схенти[7], верхнее из которых было прозрачным и ниспадало до щиколоток, расшитый узорами кожаный передник и красный пояс-ленту со множеством разноцветных ниток бус. Мужчина, которого звали Та́цит, почти касался головой тканевого верха носилок. Вытянутое, аккуратно выбритое лицо с пустыми, чуть навыкате глазами и узкой полоской сомкнутых губ, своей холодностью и загадочностью напоминало каменную маску. Среди ктенизидов этого хмурого, немногословного, но удивительно проницательного человека именовали Восьмиглазым.

Выходец из семьи мореходов, он рос на северной оконечности Афарского материка, в Эбиссинии, формально считавшейся не провинцией, а колонией Империи, и управляемой наместником зесара.

Мать Тацита была знатного происхождения, отец – нет, поэтому ему, полукровке, пришлось с малых лет обучаться ремеслу кораблестроителя. Однако юноше быстро надоело скреплять кипарисовые доски медными гвоздями под белым жгучим солнцем. Эбиссинец сбежал из дома, примкнув к компании молодых золотоискателей и охотников за рабами.

Сопровождаемые военными судами, торговые корабли вышли из Анейской дельты и поплыли вглубь малоизученного континента, к истокам полноводной реки Инты. Затем исследователи высадились в джунглях, у подножия старого вулкана, называемого местными дикарями Домом Бога.

Отбиваясь от враждебно настроенных чернокожих, страдая от жары, гнуса и тропических лихорадок, имперцы добрались до подземных пещер, в которых, как уверяли плененные афары, были спрятаны несметные сокровища. Сложная сеть рукотворных тоннелей напоминала расположенный в пустыне, на западе Эбиссинии, храмовый комплекс, именуемый «фогтарас», а также ирригационные системы, характерные для столицы колонии – Таира.

Спускаясь в разветвленные подземные катакомбы, никто из отчаянных смельчаков и предположить не мог, что ждет их в этом царстве мрака и удушливой пыли. Шахты, имевшие причудливые многоярусные формы, в которых угадывались очертания террас, павильонов, бассейнов и мостов, стали убежищем для жутких мохноногих пауков размером со среднюю собаку. Дикари до зубовного стука боялись членистоногих, и немудрено ведь укус такого паука являлся смертельным для человека, а угодившего в умело замаскированные в стенах и полу пещер западни уже невозможно было спасти.

Из сорока храбрецов, забравшихся в мрачные лабиринты, выжил лишь Тацит. Искусанный ужасными тварями, эбиссинец метался в бреду, видя и слыша то, что считалось недоступным простому смертному. Ему мерещился гигантский Паук, оплетающий сетью весь мир, пауки-стражи, охраняющие ее, пауки-приманки, помогавшие завлечь в ловушки более крупную жертву, пауки-охотники, разбегавшиеся по самым темным углам, и находящие добычу за пределами сети...

Несколько недель чернокожие женщины племени Ши выхаживали истощенного, покрытого язвами Тацита, называя его Избранником. Он узнал свойства местных трав и кореньев, грибов с вогнутыми шляпками и горьких ягод, растущих на пожухлых кустах. Афарки доставляли чужеземцу все, о чем он просил, и открывали ему тайны местных ведунов.

Окрепнув от ран, Тацит заметил, что все чувства его стали острее, тело наливалось непривычной силой, а интуиция, больше похожая на звериное чутье, помогала избегать опасностей. С тех пор он никогда и ничем не болел, даже обычными для этих мест лихорадкой и расстройством живота.

Через три года эбиссинец выбрался из джунглей, прихватив с собой золото Ши, истолченные в порошок снадобья и эбонитовую статуэтку Паука. На самодельной лодке имперец смог доплыть до Таира. Отсюда караваны судов шли на север, к островной Геллии и мимо нее – в порты Поморья, Итхаля и Ликкии. Не долго думая, Тацит отправился прямиком в Рон-Руан.

Побродив по незнакомому городу, молодой эбиссинец заглянул в храм Мерта, Бога Мертвых, которого в колонии чтили под именем Сент. Во время ночного бдения Тацит познакомился с умным и рассудительным жрецом Руфом. Паукопоклонник охотно рассказал ему о своих необычайных странствиях и предложил стать Плетущим Сети, Первым понтифексом ктенизидов.

Вдохновленный услышанным, Руф оставил храм, чтобы проповедовать новое учение, которое быстро набирало популярность сначала в столице, а затем и в самых отдаленных частях Империи. Эбиссинец легко уступил другу пальму первенства, так как не стремился к славе Плетущего – он чувствовал, что пока один создает Сеть, прочим надлежит обеспечивать ее безопасность. Тацит целиком посвятил себя важной миссии: подготовке пауков-стражей или эмиссаров[8] культа, и пауков-охотников – Ядовитых. Последние – люди разных социальных статусов, пола и возраста были объединены в этерию[9] и являлись кем-то вроде наемных убийц. Перед ними ставилась задача отсекать лишние Нити: устранять неугодных – тех, на кого указывал Тацит. В отличие от эмиссаров, которые по своему усмотрению могли действовать явно или оставаться инкогнито, Ядовитые были обязаны скрывать принадлежность к этерии и отрицать ее существование.