Половина моей души (СИ) - Порфирова Елизавета. Страница 9

- Похоже, высокая температура, - ответил он наконец. Его голос звучал как-то устало.

Видимо, вернулась Лада с нашатырем, потому что через несколько мгновений в нос ударил резкий запах, глаза распахнулись и сознание вернулось окончательно. Я даже приподнялась, чтобы отодвинуться подальше от бутылочки с лекарством.

Колени были Ванины. Его же руки поддерживали меня, пока я вставала. Лада открыла ближайшее окно нараспашку. Я вдохнула свежего воздуха, и тошнота отступила. Стало намного лучше. Но меня все-таки довели до каморки и усадили на кровать.

Все столпились вокруг, давя на меня своим вниманием.

- Все в порядке, - ответила я, постаравшись сделать как можно более спокойное лицо, хотя в голове опять начала пульсировать тупая боль.

- Да уж видно, - иронично заметила Лада. - Ты же выиграла этот день.

- Кровь кипит, - сказал Шуруп, а затем добавил, не отводя взгляда от моего лица: - Вызывайте такси. Лада, проводишь до дома?

- Вместе проводим, - уверенно вставил Матвей.

Ваня кивнул.

Глава 7. Новая жизнь

На такси мы вчетвером добрались до моего дома. Сидя возле окна на заднем сиденье, я попыталась прижаться лбом к холодному стеклу, чтобы уменьшить боль в голове. Очень скоро я пожалела об этом, когда машина, наехав на очередную ямку на дороге, подпрыгнула и моя голова сильно ударилась о выступ над окном. В глазах потемнело от боли, и я решила больше не экспериментировать.

Когда мы приехали, Лада проводила меня до квартиры, на второй этаж. Затем ушла, напоследок как-то странно и задумчиво взглянув на меня.

Дома никого не было. Мама, наверное, ушла к кому-то в гости. На миг я почувствовала усталость и жалость к себе: жизнь издевается. Сначала внушает надежду на приятные перемены, а потом валит с ног и ударяет дверцей машины по макушке. И словно слышишь ее старушечий ехидный голос: «Ну, что? Понимаешь теперь? Нечего строить сказочные иллюзии. Реальность жестока. Пора бы уже этому научиться!».

И вот я стою на пороге, привалившись к стене и закрыв глаза, и нет сейчас рядом никого, кто мог бы окружить заботой: снять с меня сапоги, подхватить на руки, уложить в кровать, принести большую кружку горячего чая с лимоном и шоколадку. И все это безвозмездно, без лишних вопросов, без упреков. Одиноко. Грустно. И… хочется есть.

Да, именно в этот момент заурчал живот. Чувство голода было неожиданным, ведь я сегодня вполне плотно поела на обед: и салат, и макароны, даже парой булочек сладких не пожертвовала. Возможно, так быстро проголодалась от того, что не было мяса – вид мясной продукции в университетской столовой не внушает доверия, поэтому я ее там не беру. Теперь же очень хотелось именно мяса, даже без гарнира.

Мысль о еде перебила чувство тоски и одиночества. Я сняла сапоги, куртку и сразу отправилась на кухню, чтобы заглянуть в холодильник. Хелсинг, до того сидевший в коридоре в ожидании, резво помчался за мной. Я отчетливо различила жалобу на голод в его лае, или же мне просто так показалось, потому что я сама была голодна как волк.

Пес подбежал к пустой миске. Я подошла к холодильнику, открыла его. Из мяса в нем нашлись жареные куриные ножки. Конечно, я была бы больше рада видеть хороший кусок вареной говядины, но ничего не поделаешь. За два-три укуса я расправилась с одной ножкой, даже не потрудившись разогреть ее. Вторую, освободив от прожаренной в масле кожи, отдала Хелсингу. Затем насыпала ему еще сухого корма и отправилась в комнату, чтобы там, завалившись в одежде на кровать, вновь ощутить пульсирующую в голове боль.

Под ее монотонную пульсацию я, кажется, задремала. Мне даже приснился сон о волке, бегущем по лесу. Я ощущала скорость бега, силу лап и ловкость, позволяющую перепрыгивать овражки, обегать деревья, вовремя опускать голову, минуя низкие ветки. На обрыве, когда лес кончился, волк остановился. Его взгляд нашел блестящий круг луны. Он поднял голову и призывно завыл. Ему вторили другие волки, далекие. И этот звук сотен волчьих голосов слился, сплелся, превратился в дребезжащий и раздражающий шум.

Я проснулась и поняла, что кто-то звонит в звонок, а Хел с тявканьем скребет косяк, желая впустить этого кого-то. С трудом поднявшись и доковыляв до коридора, я открыла дверь. Вернулась мама.

- Привет! – сказала она, заходя и шурша пакетами.

- Привет! – ответила я, забирая поклажу и унося ее на кухню.

Когда я вернулась, она уже вешала куртку в шкаф.

- Спала? – спросила она, посмотрев на меня.

- Да, чувствую себя не очень, - ответила я честно.

Она приложила холодную ладонь к моему лбу.

- Ну да, - сказала она, слегка встревожившись, - лоб горячий. Ничего не болит?

- Голова… немного, - мне не хотелось тревожить ее еще больше.

- Я тебе сейчас заварю какого-нибудь порошка, а ты ложись. Поспишь, а завтра посмотрим, - сказала она, направляясь на кухню. - Есть хочешь?

- Нет, - куриная ножка, кажется, на время спасла, - я уже перекусила.

Минут пятнадцать спустя я лежала в кровати, переодетая, напоенная каким-то растворимым порошком от простуды, поцелованная и оставленная выздоравливать. Успев еще устыдиться мыслям об одиночестве, я вновь провалилась в сон.

Некоторое время спустя меня разбудил Хелсинг, поскребшийся в дверь. Я встала, открыла. Он ворвался ко мне, сразу запрыгнув на широкий подоконник. В квартире было темно. В маминой комнате едва слышно работал телевизор.

Я закрыла дверь, подошла к окну. Голова все так же монотонно гудела, пульсируя в такт ударам сердца. Я открыла окно. В комнату ворвался свежий морозный воздух и шум ночного города. Хелсинг часто задышал. Я закрыла глаза и тоже глубоко вдохнула.

И поразилась тому, как много оттенков запахов мне удалось различить: запах свалявшейся листвы, мокрой древесины и мокрой шерсти, машин. Даже запах масла из круглосуточного кафе, которое находилось через двор. И еще какие-то запахи. Острые, непонятные.

Помимо запахов, я слышала много звуков: шелест шин, жужжание моторов, стук одиноких каблуков, скрежет рогов последнего троллейбуса.

Я понимала, что и раньше чувствовала и слышала все это, только не могла различить. Запахи и звуки смешивались в общий фон, их невозможно было разделить. Теперь же отчего-то все стало таким четким, явным, понятным. Отчего?

Я открыла глаза и уткнулась взглядом в повисшую над соседним домом полную луну. Хелсинг вдруг гавкнул, повернувшись ко мне, затем спрыгнул с подоконника и улегся под столом, прижав уши. Я услышала, как он тихо поскуливает.

Осознание пришло ко мне одновременно с новой болью.

Оборотень.

Тело пронзило невыносимое ощущение, идущее откуда-то изнутри. Я вскрикнула и согнулась, сев на колени. Боль не отступала, она нарастала, выворачивая наизнанку. Меня бросило в холод, затем лицо обдало жаром. Вдруг я почувствовала, как боль в голове стала легче, а на губах появился вкус крови. Кажется, она бежала из носа.

Я оборотень. Царапина. Новое полнолуние.

Кости заныли так, что я упала на пол, свернувшись клубочком, стараясь прижать к себе и руки, и ноги. Из глаз побежали слезы. Я стонала от невыносимой боли, удивляясь, почему мама не идет мне на помощь. Мне казалось, что своим криком я должна была разбудить ее.

Вдруг на фоне боли я услышала мужской голос:

- Тише.

Испугавшись, я вскинула голову, чтобы осмотреть комнату. Но никого не было.

- Прости, я не хотел тебя пугать, - извиняющимся тоном произнес тот же голос. - Мой голос звучит лишь в твоей голове. Я хочу помочь.

Я вновь сжалась, чувствуя, как вытягивается позвоночник, лицо, меняются руки и ноги, видя, как вся кожа покрывается серыми волосами. Мне хотелось только, чтобы все это поскорее кончилось. Я закрыла глаза и откровенно завыла в голос. Хелсинг завыл вместе со мной.

- Все будет хорошо, - вновь произнес незнакомец. - Скоро все кончится. Ты станешь волком. Крупным, достаточно опасным волком. Тебе нужно будет бежать как можно скорее. Бежать в лес, к югу от города. Не бойся, я поведу тебя.