Где правда, там и ложь (ЛП) - Гир Керстин. Страница 5

– Знаешь что? Я просто обращусь к нему «Сантехник». Это слово – самое сильное оскорбление, которое приходит мне на ум.

Я хихикнула.

– Вот именно. «Вы… вы... вы сантехник, вы!».

Карл поднялся, чтобы почистить зубы. Ему не надо было об этом говорить, я знала и так. В полдевятого мы обменялись ещё десятью словами.

– Мне пора. До вечера, – сказал Карл и поцеловал меня.

А я сказала:

– Снеси мешок с мусором вниз. – Потом я очень сожалела об этих словах, потому что это был последний раз, когда я видела Карла живым. Когда я сунула ему в руку пакет с мусором, это был последний раз, когда я дотронулась до него живого. Правда, это были не последние слова, которыми мы обменялись. Около полудня он позвонил мне на мобильник, чтобы узнать пароль от нашего почтового ящика на Yahoo. В это время я находилась на Оксфорд-стрит, чтобы купить себе в магазине «Маркс и Спенсер» бельё из ангоры и тёплые носки. И, может быть, шерстяной шарф и митенки, чтобы при письме не мёрзли руки. Я снова писала дипломную работу. Мою уже третью.

– Де ве е те йот де эс эм а пе, – сказала я. В одно слово.

– Это по-польски? – Карл знал много языков, но польского он не знал. Только чтобы его позлить, я иногда записывала польские фразы в календаре. В последний раз 14 октября: «Wszystkiego najlepszego s okazji urodzin», написала я, и Карл зачеркнул это и нацарапал снизу: «Ни в коем случае я не пойду в свой день рождения к урологу!!!».

– Больше Д, маленькое в, маленькое е, большое Т, маленькое й, маленькое д, маленькое с…

– Боже мой, Каролина, – перебил меня Карл. – Как это можно запомнить невысокоодарённому человеку?

– Ну это же очень просто, – ответила я.

– «Одуванчик» – это просто, – сказал Карл. – Бессмысленная последовательность больших и маленьких букв – это как-то… – Последнее слово заглушил звук мотора проходящего мимо автобуса. Тем не менее я это слово посчитала. – Е, Т, Й… Большая или маленькая? И что это вообще за песенные буквы?

Я вздохнула. Я действительно немного попела.

– Ну хорошо! – Я быстро оглянулась, потом понизила голос и заговорщицки сказала: – Denn wenn ja Trömmelche jeht, dann stonn mer all parat.

– Что, скажи, пожалуйста?

– Denn wenn ja Trömmelche jeht, dann stonn mer all parat! – На этот раз я пропела эту фразу, не обращая внимания на удивлённые взгляды прохожих. – Kölle Alaaf, Kölle Alaaf! Alaaf с большой буквы.

– Каролина, может, мне пора начать волноваться? Это что, внезапный приступ ностальгии?

– Это код! Начальные буквы рефрена.

– А. Не так глупо. По-дурацки, но совсем не глупо.

– Ты запомнил?

– Как ты сказала? Wenn ja Trömmelche jeht? Большое В, маленькое Д, большое Т? Бог мой, кто же знает эту дурацкую песню?

Я растерялась.

– Denn wenn ja Trömmelche jeht!!! Каждый знает эту песню. Даже ты, Карл. Ты же вырос в Кёльне. Ты там жил по крайней мере двадцать лет.

– Я предполагаю, что это карнавальная песня. Во время карнавала мои родители увозили нас в отпуск. И я очень им за это благодарен. Карнавал – это для… – Снова шум автобусного мотора заглушил его слова.

– Поэтому каждый знает эти песни.

– Я нет. Слава Богу. Пришли мне смс, пожалуйста. А потом я поменяю пароль на «Одуванчик». И не важно, что ты скажешь.

– Mer losse de Dom in Kölle, – сказала я. – Это-то ты знаешь? Это наш пароль на Амазоне. Большая М, маленькая Л…

– Послушай, пожалуйста…

– Da simmer dabei, dat is prima?

– Каролина! Я спешу. Пожалуйста, пришли мне смс с паролем! – И он отключился, прежде чем я успела пропеть: «Die Karawane zieht weiter!».

То есть это были последние слова, которые мы сказали друг другу.

Последняя смс, полученная от меня Карлом, гласила: «Denn wenn ja Trömmelche jeht, dann stonn mer all parat. Superjeile Ziсk? Пожалуйста, скажи да.

И Карл ответил: «По мне, так это действительно чик-чирик».

Это было в половину первого. В полвторого Карл собирался встретиться за обедом с владельцем одной галереи во вьетнамском ресторане на улице Сент Джона. Он там так и не появился, потому что в такси на углу Фаррингтон Роуд и Чартерхаус-стрит у него случился инфаркт. Таксист среагировал образцово и помчался в приёмный покой ближайшей больницы святого Варфоломея, где после многих попыток оживляющих мероприятий врачи констатировали смерть Карла.

Если учитывать смс, мы в этот день обменялись 411,5 словами, из них один раз «Мазафакер» и два раза «Одуванчик». И четыре раза «Trömmelche». Ни одного «Чай» и ни разу «Я тебя люблю». Я была как-то рада, что мы не участвовали в исследования «Обсервера».

Когда я смотрела на мёртвого Карла и гладила его холодную руку, я хотела думать о чём-нибудь другом. О чём-то мудром, глубоком, философском. Может быть, о чём-то торжественном.

Вместо этого я анализировала наши последние 411 слов. Ещё я думала о том, как я рада, что я не таксист. Что по дороге сюда я насчитала 44 такси. Что медсестра слишком сильно нарумянилась. Что мёртвые не выглядят так, словно они мирно спят, они выглядят именно мёртвыми.

И что я охотно поговорила бы с Карлом о том, как всё это странно. И я поговорила с ним, хотя я понимала, что Карл мне не ответит. Что я никогда уже не услышу его голос. Даже на автоответчике, потому что на него наговорила я.

Много часов подряд я сидела, держала Карла за руку и чувствовала себя как под стеклянным колпаком. Потом приехала Мими, обняла меня, заплакала и сказала: «Вот почему нельзя выходить замуж за мужчину много старше себя».

Потом она утверждала, что ничего подобного не говорила.

Когда мы уходили, Карл больше не выглядел мёртвым. Он выглядел так, словно он спит.

4

«Люди в жизни всегда встречаются дважды!»

Дурацкое выражение, которое, к сожалению,

верно. И ещё хорошо, если только дважды.

Прежде чем уйти, я вымыла лицо в туалете фрау Картхаус-Кюртен. Надо сказать, с того момента, когда у меня начали литься слёзы, фрау Картхаус-Кюртен перестала быть такой неприятной. Её неуверенность и высокомерие уменьшались с каждым платком, который я использовала, и она нашла для меня много умных, утешительных слов. Странным образом она действительно меня утешила, сказав, что никто не может мне помочь вынести мою боль, и она тоже не может. «Я могу только помочь вам пережить это», – сказала она, и это прозвучало так замечательно патетично и совершенно уместно, что я согласно кивнула. Пережить – больше я ничего не хотела.

К концу мы договорились, что я приду через два дня. Кроме того, фрау Картхаус-Кюртен постаралась убедить меня подумать о хотя бы временном приёме антидепрессантов. Я показала ей рецепт, который выписал мне врач Ронни, но она покачала головой и сказала:

– С тем же успехом вы можете пить вино. Я выпишу вам нечто новое. – Когда она передала мне рецепт, она снова продемонстрировала глубокое понимание моих чувств. – Спокойно принимайте их не бойтесь из-за этих лекарств меньше чувствовать свою боль. Просто у вас пропадёт желание броситься с моста.

Мими позвонила мне на мобильный, когда я уже вышла на улицу.

– Ну что, было тяжело?

– Она довела меня до слёз. Я думаю, она так и собиралась.

– Я надеюсь, ты не обозвала её идиоткой.

– Только в мыслях. Ты знаешь, как эта женщина назвала своего сына? Кеану!

– Очевидно, при зачатии ребёнка она думала не о муже, а о ком-то другом, – сказала Мими. – Но это не запрещено.

– Но если каждый начнёт так делать, то в детских садах будет не протолкнуться от Брэдов, Колинов, Джонни и Орландо.

– И Джудов, – добавила Мими. – Ты сейчас где? Ты найдёшь одна дорогу домой? Или ты зайдёшь к нам в магазин?

– Может быть, позже. Мне надо ещё кое-что купить. – Я услышала, как Мими сделала вдох, и торопливо продолжала: – В аптеке. Кроме того, мне нужна тетрадка, потому что фрау Картхаус-Кюртен хочет, чтобы я вела дневник. Я назову его «Окружённая идиотами» и потом сделаю из него книгу. Своего рода руководство для отчаявшихся. Как это тебе?