Несовпадения. Мой бой (СИ) - Малышева Анастасия. Страница 30

Он знал, за что прилетело Кате — она посягнула на того упыря и, в довесок, назвала Каринку шлюхой. Олегу это не понравилось, но он не хотел никого судить. Сейчас же, увидев девушку, он понял, что не прочь завершить дело сестры. Вот только ударить ему хотелось не Уварову — Олег все же был джентльменом. Нет, вмазать хотелось тому упырю, из-за которого вся заварушка и случилась. Хотя, Каринка просила этого не делать. Потому что Малышкин в очередной раз убедился, что этот Артем — идиот.

Олег всегда старался быть честным — прежде всего с самим собой. Лесть и обман никогда не приводили ни к чему хорошему, потому что всегда всплывали наружу. И сейчас мужчина мог абсолютно честно признать, что Катя эта, хоть и была довольно милой и симпатичной — а с целым носом так тем более — но она ни в какое сравнение не шла с Кариной. И родственные чувства здесь были вовсе не при чем.

Хотя, сравнивать их и было проблематично — они относились к совершенно разным типажам. Светловолосая голубоглазая Катя была настолько худой, что её, при желании, можно было переломить пополам. Длинные волосы были гладкими и блестящими, но будто неживыми. Она напоминала куклу — дорогую, элитную, но совершенно не живую.

Карина же была яркая, экспрессивная, как огонь. Серебро в ее глазах притягивало, густые каштановые волосы так и манили запустить в них пальцы, а аппетитные формы вызывали желание обладать, покорять. Она была самой настоящей ведьмой — дикой и необузданной. И так же легко сыпала проклятия. Ну, и на костер иной раз просто напрашивалась.

Поэтому — нет, Олег решительно не понимал, как можно было сделать именно такой выбор. Но, как говорится, чужая душа — потемки. Лишь бы из-за этих сумерек не пострадала его семья.

Иначе просто сломанным носом кое-кто точно не отделается.

*****

Первая неделя моего вынужденного отпуска прошла как в тумане. Я реально не представляла, чем себя занять. И как вообще домохозяйки это выдерживают?! У меня с пола можно было есть — даже в туалете, если вас это не сильно смущает. Потому что каждую свободную минуту я либо убиралась, либо готовила. Ну а что — с пола ведь нужно что-то жрать.

Бухать я не стала. Дала себе слово, что та бутылка вина будет последней, и сдержала обещание. А более крепких напитков мне, честно говоря, не хотелось.

С Артемом я почти не общалась. Так, обменивалась парой сообщений, он порывался приехать, но я говорила, что если хочет спать под дверью — милости просим. Открывать ему мне не хотелось. Потому что я разбиралась в себе.

Блин, это так тяжело. Почему никто не сказал мне, что чувствовать — сложно? Почему в книжках и фильмах так много говорится о том, что влюбленность и привязанность — это нечто прекрасное и заставляет парить под небом, но ни одна, черт бы её побрал, живая душа, не удосужилась рассказать, как вести себя, когда чувствуешь что-то к бабнику-скорпиону?!

Да, это Левин сообщил мне еще в одну из первых своих похабных переписок. Сказал, что это его оправдание на всю жизнь — дескать, из-за звезд он думает о женских прелестях чаще, чем о еде, сне и прочем. Тогда я еще подумала, что отмазочка так себе, гнильцой попахивает. А оно вон как оказалось — действительно, только бабы на уме.

Хотя, сейчас он вроде как исправлялся. Или мне так казалось. Он писал мне — не пошлости, не гадости. Нет, он интересовался моими делами, говорил, что скучает по мне в своей квартире и терпеливо ждет, когда я дам ему шанс.

И мне хотелось, чтобы это было правдой. Но было одно огромное такое «но», размером с дом. Подобную хрень он писал Уваровой. И верить его словам теперь было нельзя.

Как же сложно, оказывается, вернуть чье-то доверие. Помню, мама в детстве как-то сказала мне, что никогда не сможет снова верить человеку на все сто, если он её однажды обманул, даже в мелочи. Типа — простить простит, но осадочек останется. Я тогда посмеялась и сказала, что тот кто решит меня обмануть, просто не переживет того дня, когда я узнаю правду.

Ага, вот тебе и не пережил.

В общем, тяжело было думать обо всем, анализировать, искать варианты и решения. Спала я плохо, ела много. И это сказывалось на организме. Тренировки стали даваться мне тяжелее, и даже родной скалодром стал каким-то противным. Будто он тоже чинил мне препятствия.

А ведь раньше единственным местом, где я чувствовала хоть что-то, не считая родительского дома, был только этот зал. Здесь я находила радость, утешение, энергию и желание жить. Теперь же мне было настолько хреново, что каждая высота давалась с огромным трудом, и я буквально заставляла себя тренироваться. Потому что на трассе все мысли как-то растворялись.

После одной из таких убийственных тренировок, на которой мне пришлось встать в пару с новенькой, потому что ни Юля, ни Олег прийти не смогли, я почувствовала себя еще более хреново. Хотя, казалось бы — куда еще больше?! видимо, сказывалось отсутствие близких, которые хоть как-то встряхивали мою тушку.

Переодевшись, я поняла, что осталась совсем одна. Не только в раздевалке, но и вообще, во всем зале. Ну, кроме Сережи. Собственно, когда он постучал в дверь и попросил поторопиться, я и поняла, что уже минут десять сижу на лавке и пялюсь в одну точку.

— Иду, — чуть хрипло отозвалась я, сглатывая вновь образовавшийся комок.

Тренер приоткрыл дверь и осторожно просунул голову в проем.

— Карина, я капец как устал и буду тебе очень признателен, если ты отпустишь меня домой.

— Да, прости, — кивнула я, закрывая сумку.

— Всё в порядке? — нахмурился вдруг тренер, перешагивая порог комнаты.

А я вдруг с какой-то тоской вспомнила то время, когда он мне нравился. Мне ведь тогда было достаточно малого — видеть его на тренировках, смущать своим флиртом и заставлять смеяться. Сережа не оставался в долгу — тренерская была буквально через стенку, которая была сделана из фанеры. То есть слышимость была отличной. А мы с Юлькой любили после тренировки, пока переодевались, почесать языком. Я никогда не стеснялась в выражениях, и слишком поздно поняла, что Сережа слышит буквально всё, о чем мы говорим. И это давало ему капец какое огромное преимущество. Он со смехом говорил мне потом, что таких слов даже от мужиков не слышал, а мои похождения он вообще называл травлей бедных парней.

И это мне нравилось. Это было легко, непринужденно. Иногда мне хотелось, чтобы он сделал хоть какой-то шаг мне навстречу, но я понимала, что это всё испортит. Потому что он был хороший. А я была плохой. И портить ему жизнь мне совсем не хотелось. Только не его. Да и потом — наслушавшись моих историй, он вряд ли когда-нибудь бы клюнул на меня. Чтобы не стать одной из них.

Но мне было хорошо. Я была даже счастлива. Лучше бы я всё еще любовалась им, заигрывала и доводила его, чем вот это вот всё.

— Да, — через силу кивнула я, — Всё в порядке.

По глазам поняла — не поверил. Ну, и еще по тому, что он прошел и сел на лавку рядом со мной.

— Карин, у тебя что-то случилось? — с самым серьезным лицом спросил парень, — Ты рассеяна, часто срываешься. С таким подходом тебя никто в Крым не пустит. И я — в первую очередь.

Подняв на тренера растерянный взгляд, я неожиданно — даже для самой себя — уткнулась лицом ему в грудь — и позорно разревелась. Видимо, напряжение можно было выплеснуть только так. Не дракой, а банальными слезами.

Сережа на секунду растерялся, но после осторожно обнял меня за плечи и прижал к себе, позволяя выплакаться. И я воспользовалась ситуацией, щедро заливая его футболку соленой жидкостью. Черт, как же я ненавидела себя за эту слабость. Но мне это было нужно. Очень и очень сильно.

Сколько мы так просидели — не знаю. Может, десять минут, может и час. Сережа терпеливо ждал, пока я успокоюсь, мягко поглаживая меня по спине и шепча на ухо какие-то глупости. Слов я не различала, но его тон подействовал на меня благотворно, и постепенно, мой фонтан сошел на нет. Осталось лишь легкое шмыганье в покрасневшем носу и насквозь мокрая футболка.