- любовь (ЛП) - Ким Холден. Страница 34
Я мотаю головой.
— В этом не было твоей вины, Клодетт.
— Мне так жаль. — По её лицу тихо катятся слезы. — Ты даже не представляешь как я себя чувствовала из-за того, что произошло. До сих пор чувствую.
Мне не хочется говорить об этом, но я также не желаю, чтобы она считала себя ответственной за произошедшее.
— Клодетт, ты знаешь, я не люблю говорить о том дне, но всё-таки скажу, что считаю тебя Бэтмен-ангелом. Он был скотиной.
Она кивает и меняет тему разговора.
— Данные твоих настоящих родителей засекречены, даже в свидетельстве о рождении. Это стало одним из условий частного удочерения, что, как мы знаем, было незаконно. Единственная доступная информация касается того, что твоей матери было меньше восемнадцати лет.
— Это мне известно. Я поехала в Калифорнию, надеясь, что найду иголку в стоге сена. Я жила рядом с больницей, в которой родилась. Это тихий небольшой район на побережье — спокойный и доброжелательный. Понимаю, это глупо, но я надеялась, что однажды наткнусь на неё. Хотя, она, наверное, уже давно переехала. А может и не жила там вовсе. Но что еще я могла сделать? К тому же это помогло мне исчезнуть отсюда. Из ада.
— И каковы твои дальнейшие планы?
— Мне нужно поговорить с Трентоном Гроувсом. Они с женой удочерили меня при рождении и могут знать что-то о настоящей матери.
Клодетт снова смотрит на меня немигающим взглядом.
— Ты уверена, что готова к этому? Уверена, что хочешь встретиться с тем монстром?
— Я должна. У меня такое чувство, что он моя единственная надежда найти мать.
— А где он сейчас? — Она понимает, что я в курсе иначе не появилась бы у неё.
— В тюрьме. В Спрингфилде, по обвинению в хранении наркотиков. Я следила за ним. Это было легко, учитывая как часто он в нее попадает.
— Наверное, мне не стоит этому удивляться.
Я пожимаю плечами.
— Я тоже не была удивлена. Его сложно назвать порядочным гражданином. — Несколько лет назад я читала стенограмму судебного процесса по обвинению Трентона и его жены в жестоком обращении и пренебрежении опекунскими обязанностями. Нормальные люди не делают таких вещей с маленькой девочкой.
— Нужно, чтобы он добавил тебя в свой список посетителей и только потом можно будет договориться о времени посещения, — поучает меня Клодетт.
— Сделано. Завтра в десять утра.
Клодетт отводит взгляд в сторону и о чем-то думает.
— Я отвезу тебя. И пойду с тобой.
Как же я молилась об этом! Не хочу делать этого в одиночку.
— Вы уверены.
— Я должна всё исправить, — торжественно заявляет она.
Глава 43
Я мечтаю вырвать из него страницы и убежать с ними, как воришка
Фейт
Настоящее
В здании дубак. Цемент, сталь и даже люминесцентный свет над головой заставляют тебя дрожать от холодна. На мне пальто, шарф и перчатки, но каждый сантиметр тела под одеждой покрыт мурашками.
Клодетт держит меня за руку и теребит застёжку на своей сумке — попытка молчаливо высказать свое недовольство медлительностью процесса.
— Фейт Хепберн, — раздаётся голос охранника в маленькой комнатке, в которой мы сидим. Я испуганно дёргаюсь, как если бы меня внезапно схватили за плечи две гигантские руки.
Клодетт поднимается первой, а я следом за ней.
Мы молча идем позади охранника через лабиринт железных дверей, а потом нам предлагают сесть перед бронированным стеклом по обе стороны от которого висят давно устаревшие телефонные трубки. Напротив нас никого нет, но это ненадолго.
Вскоре появляется человек в оранжевом комбинезоне. Он двигается медленно, всем своим видом показывая упрямство, лень или… может, он болен? Когда мы встретимся с ним взглядом, я смогу определить точнее. Его запястья закованы в наручники, а пальцы переплетены между собой. У него огрубевшие руки и сбитые костяшки пальцев, покрытые татуировками не самого лучшего качества.
Я боюсь поднять на него глаза, но когда он тяжело падает на стул, мы встречаемся взглядами. И я сразу понимаю, что этот человек упрям, ленив и… болен. А ещё он первоклассная сволочь.
Он хмуро смотрит на меня холодными, мёртвыми глазами. У него лысая голова, а кожа очень бледная. Щёки же красные и покрыты разорванными сосудами, которые переплетаются между собой, как дорожная карта.
Мы снимаем телефонные трубки.
Он молчит.
Я прочищаю горло.
— Чего вам надо? — Его голос режет, как нож, заставляя меня вздрогнуть.
Клодетт забирает у меня трубку.
— Мистер Гроувс, это Мег Гроувс, ребёнок, которого вы удочерили двадцать два года назад. Она хотела бы задать вам несколько вопросов об усыновлении и своей настоящей матери.
У него округляются глаза, но они быстро принимают прежнее хмурое выражение.
— Я не собираюсь ничего тебе рассказывать, — взглянув на меня, отвечает он, а потом обращается к Клодетт. — Эта маленькая сучка засадила меня за решётку.
Клодетт сжимает мою руку. Это попытка поддержать меня и одновременно выразить недовольство его словами.
— Мистер Гроувс, в вашем заключении под стражу не было вины ребенка. Нам бы не хотелось задерживать вас. Не могли бы вы вспомнить какие-то детали усыновления?
— Нет, — ворчит он.
— Вы ничего не помните? Имена? Места? Даты? — продолжает давить Клодетт.
— Нет, — с улыбкой отвечает эта сволочь. Когда он соглашался на посещение, то не знал, что его навещу я. И теперь не скрывает того, что ему нравится мучить меня.
— А ваша жена? Может, у неё память получше вашей? — интересуется Клодетт. Она пытается оставаться спокойной, но я слышу раздражение в её голосе.
— Сомневаюсь. В последнее время она не особо разговорчива.
— Почему? — спрашиваю я.
— Её нет в живых. Она умерла десять лет назад, — ровно отвечает он, как будто говорит о вчерашнем ужине, а не о мёртвой жене.
Клодетт замолкает.
— Мы закончили?
— Может есть кто-то еще, обладающий нужной нам информацией? Ещё один член семьи? — Это последняя попытка Клодетт спасти наш визит.
— Нет. Всем занималась жена, но она в могиле. — Он вешает трубку и встаёт, позволяя охранникам увести себя в камеру.
Я стою и смотрю, как он уходит. С моими секретами. Помнит он их или нет, но мои секреты в его голове. До этого момента мне никогда не хотелось открыть чей-то мозг, как книгу, и прочитать его в поисках ответов. Сейчас же я мечтаю вырвать из него страницы и убежать с ними, как воришка, чтобы жадно перечитывать их снова и снова, пока не запомнится каждое слово. Пока каждое слово не станет моим. Вот, чего я хочу.
Но ты не всегда получаешь желаемое.
Даже если хочешь этого больше всего на свете.
Глава 44
Календарь становится священной вещью
Шеймус
Настоящее
Я связывался с несколькими адвокатами. Но они не проявили интереса в моем деле, принимая во внимание текущие условия опеки и улики, свидетельствующие против меня. Они сказали, что это бесполезная затея. Бесполезным я называю бесцельную трату времени и бездумное существование. Мои дети — небесполезные. Бесполезная — это не о нашей ситуации. Поэтому я продолжаю поиски пока не нахожу адвоката, который соглашается восстановить справедливость и сделать то, что будет лучше для моих детей. В его словаре нет слова «бесполезный». Он выстраивает дело, собирает факты и собирается подать иск в середине января, то есть через месяц.
Календарь становится для меня священной вещью. И я с вновь обретённой решимостью вычёркиваю в нём каждый день.
Глава 45
Ты обманула меня дважды
Шеймус
Настоящее
Согласно постановлению об опеке, неделю рождественских каникул дети должны провести со мной — я забираю их в канун Рождества и возвращаю на Новый год.
После того, что Миранда устроила на День благодарения, я больше не доверяю я.