Музей воров (ЛП) - Таннер Лиан. Страница 19
— Зачем ты это сделала?! — спросил он вслух.
— Ты сказал ударить тебя. Вот так, — показала Голди. И ударила снова.
Тоудспит сузил глаза.
— Нет! — показал он. — Ударь меня! Вот так!
И он поманил ее за собой.
— Хочешь сказать… — Голди сделала знак, обозначающий «следовать».
— Нет! Это значит… — Тоудспит остановился, покраснев. А затем обхватил себя руками, словно обнимал кого-то. — Понятно? Я НЕ имел это в виду. Я сказал — ударь!
И Голди ударила снова.
— Прекрати!
Голди пожала плечами.
— Ты говоришь мне бить, и я бью.
Тоудспит скривился. Он наклонился и, подобрав камень, и бросил его в один из прудов. Поднялось несколько десятков пузырей, которые взорвались с мерзким чавканьем. Вонь стала гуще.
Тоудспит тяжело вздохнул. А затем показал:
— Следуй за мной, — и поспешил прочь, оглядываясь, словно опасался того, что Голди подкрадется и обнимет его.
Голди была почти уверена, что прежде она видела Тоудспита. И он определенно жил в Старом Квартале, где-то около Канонерского канала. Но Шинью был прав — мальчик разговаривал на совершенно другом языке жестов, который сильно отличался от того, который она знала. Маленькие слова вроде «я», «ты» и «нет» были похожи, но на этом сходство заканчивались. А если им грозит опасность, как говорили Ольга Чаволга и херро Дан, то им просто необходимо найти способ понимать друг друга.
Чем дальше они заходили в Неизвестность, тем горячее становился воздух. Пот стекал по лбу Голди, и она очень обрадовалась, когда Тоудспит остановился и показал:
— А теперь мы потанцуем. Вдоль рыбы.
Голди не была уверена, что он на самом деле имел ввиду «танцевать» и «рыба». Она показала вопрос и через некоторое время, после закатываний глаз и гримас выяснилось, что «танцевать» значит «бежать», а «рыба» значит «тропа». После еще одной череды закатываний глаз они согласились, что для первого слова будет использоваться знак Тоудспита, а для второго — знак Голди.
А затем, без предупреждения, Тоудспит побежал. Он почти скрылся из виду, прежде чем Голди поняла, что произошло, и поспешила за ним.
Она не привыкла бегать, а Неизвестность делала это занятие еще труднее. Липкая грязь утяжеляла сандалии и они тянули к земле. Тропа изгибалась и петляла, пруды вокруг булькали и вздыхали.
Впереди Тоудспит уворачивался и изгибался с каждым поворотом тропы. Голди стиснула зубы и пожалела, что она не может бежать так же уверенно и быстро. Ее тело казалось ей ужасно неуклюжим, и она спотыкалась и несколько раз чуть не упала с тропы. Но она продолжала бежать, хотя ее дыхание сбилось и казалось, что легкие сейчас разорвутся.
Наконец Тоудспит остановился, и Голди смогла догнать его. Она, задыхаясь, согнулась, уперев руки в колени. Насекомые налетели на нее. Казалось, теперь, когда она была разгоряченная и мокрая от пота, она привлекала их еще больше.
Когда дыхание немного восстановилось, она подняла взгляд. Тоудспит смотрел на нее с улыбкой превосходства на лице.
— Грязь? — показал он.
Голди смотрела на него. Она ненавидела такую улыбку.
— Грязь? — снова показал он.
О чем вообще он говорит? Что значит грязь в его глупой версии языка жестов? Может он спрашивает, хочет ли она пить? Или есть? Или хорошенько отдохнуть?
Или же он просто имеет в виду грязь.
Голди перестала смотреть и состроила самый невинный вид.
— Ты хочешь грязь? — показала она.
Тоудспит закатил глаза.
— Да.
— Сейчас?
— Да!
Голди счастливо улыбнулась ему. А затем нагнулась и, зачерпнув пригоршню грязи, метнула ее в Тоудспита.
Он явно не ожидал такого. Грязь попала в него, и он вскрикнул от неожиданности и удивления. Голди громко рассмеялась, но ненадолго. Тоудспит, яростно сверкая глазами, тоже зачерпнул грязи и размазал по ее волосам прежде, чем она успела отскочить.
Голди схватила еще грязи и запустила в него так сильно, как только могла. Тем же был занят и Тоудспит. Она чувствовала, как грязь стекает по ее лицу, рукам и сарафану, но сейчас это ее не волновало. Она просто хотела попасть в него.
Тоудспит явно был сильнее и более опытным в метании, но ярость Голди помогала ей. Она зачерпнула грязь двумя руками, бросила ее в мальчика и побежала за новой порцией. А в спину ей летела грязь, посланная Тоудспитом.
А затем они остановились так же внезапно, как и начали. Они посмотрели друг на друга. Оба были черными, ужасно пахли и очень слабо походили на людей. Только глаза сверкали из-под слоя грязи.
С усилием подняв руки, Голди указала на грязь, покрывавшую Тоудспита.
— Грязь, — показала она.
Секунду Тоудспит ничего не делал. Затем черная маска на его лице медленно раскололась, и он начал смеяться. Он смеялся и смеялся и, прежде чем Голди смогла разобраться в причине смеха, она уже смеялась вместе с ним. Они смеялись так же яростно, как и дрались, и даже когда прекращали, стоило кому-то из них показать «грязь», как они смех снова овладевал ими.
В таком состоянии и нашла их Ольга Чаволга. Она удивленно вскинула брови увидев, в каком они виде. Уголок ее рта изогнулся в улыбке.
— Я так понимаю, — сказала она, — вы тренировались в метании.
Что, конечно, опять их рассмешило.
С того случая отношения между Голди и Тоудспитом наладились. Мальчик по-прежнему был колючим и иногда он ворчал на Голди без явной на то причины, но он изо всех сил старался научить ее тому, что знал.
Они бегали каждое утро. Иногда к ним присоединялся Бру и выпрыгивал к Голди из неожиданных мест, чаще всего в виде безобидного белого песика, но иногда в виде черного чудовища, от которого кровь стыла в жилах. Она научилась думать наперед и высматривать признаки того, что он был рядом или того, что могло быть впереди. Она научилась слушать голос в голове и всегда быть настороже.
Когда они не бегали, Тоудспит учил Голди разжигать огонь. Он учил ее, как перевязывать раны, как выслеживать кого-либо на камнях, на деревянном полу и как сбить со следа того, кто выслеживал ее. Между тем, они постепенно выработали общий вариант языка жестов и довели его почти до совершенства. После чего Шинью наконец-то позволил им разговаривать вслух.
И все это время Голди беспокоилась о беде, которая приближалась и ждала, когда она заявит о себе. И что тогда ей делать…
По мере того, как она становилась сильнее и быстрее, она начала постигать и другие вещи. Шинью начал учить ее трем способам Сокрытия.
Самое простое было Сокрытие Притворством. На самом деле требовалось всего-то притвориться кем-то другим. Кем-то, кто глуповат или безобидно безумен. Кем-то, кого не стоит принимать всерьез.
Сокрытие Маскировкой было труднее. Голди пришлось наблюдать за бабочками и мотыльками, глядя на то, как они сливаются с окружением. Она научилась размывать очертания своего тела, сливаясь с травой и листьями, раскрашивать лицо и руки в полосы, которые сливались с тенями. Она натренировалась сидеть без движения и тихо дышать. Так тихо, что даже Бру не мог расслышать ее дыхания.
Сначала это казалось невозможным. Но потом, внезапно, все стало намного проще, словно она уже все это когда-то знала, и сейчас ей требовался лишь небольшой толчок в нужном направлении, чтобы вспомнить. В первый раз, когда Шинью прошел мимо нее и не заметил, ей хотелось кричать от радости.
Самым сложным было Сокрытие Имитацией Ничтожности. Голди уже не считала, сколько времени она провела в музее. И внешний мир, казалось, остался только в ее памяти.
И все же она каждый день думала о маме и папе. И они снились ей почти каждую ночь. В ее снах им угрожало нечто гораздо более страшное, чем Дом Покаяния…
— Голди, ты слушаешь меня? — спросил Шинью.