Русалка и гламурный пират (СИ) - Филимонова Лина. Страница 33

Я попыталась вырваться из его нежных цепких лап. Мне вообще не до этого! Меня дед ждет. Лапы не разжались, как я ни дергалась.

— Ты же не хочешь увидеть меня в гневе? — угрожающе произнесла я. — Я бы не советовала. Испортишь все впечатление от нашего феерического романа.

— Вообще-то хочу увидеть, — пробормотал Аркадий куда-то в мой затылок. — И в гневе, и в радости, и в смущении…

О чем это он?

— Мне пора. У тебя есть какой-нибудь пакет? Не идти же мне с клатчем и на каблуках, в самом деле.

— То есть ты просто выйдешь? — удивился Аркадий, ослабил хватку и я выскользнула.

— Да, — ответила я, озираясь по сторонам в поисках пакета.

— Но тогда все узнают…

— Да. Это провал.

— А, может… — начал Аркадий.

— Не может, — оборвала его я. В этот момент мне почему-то очень хотелось тюкнуть его по темечку каблуком моей лаковой туфли. — Все эти трюки не сработают. Я все равно должна выйти. И выйду. Мне не нравится шухариться, как крыса в подвале!

— Какой слог! — восхитился Аркадий. — Я преклоняюсь перед твоей готовностью броситься грудью на амбразуру. Я не шучу.

И правда, кажется, не шутит.

— Но… — продолжил он.

— Никаких «но», — возразила я, вытряхивая из пакета, найденного в шкафу, носки Аркадия.

— Даже приговоренному дают последнее слово. Просто выслушай меня.

— Ну, — требовательно произнесла я.

— Все знают, что ты в номере, — вкрадчивым голосом, как будто рассказывая сказку, начал Аркадий. — И ждут, что ты выйдешь.

— Да ты что! Вот удивил.

— Не перебивай. Вопрос вот в чем: когда они перестанут тебя ждать?

— Чего?

— Когда они перестанут поджидать и высматривать тебя?

— Ну и когда?

Я не хотела ему помогать.

— Когда ты уйдешь.

— Ну надо же! Гениально.

Туфли и клатч были втиснуты в пакет. Можно идти. Я сделала пару весьма решительных шагов по направлению к двери.

— Никто не будет тебя высматривать, — произнес Аркадий. — Ты уже ушла.

Я остановилась. Моя челюсть тихонько скрипнула и накренилась вниз.

Аркадий рассказал мне свой план за тридцать секунд. Он выходит из номера и идет к стойке администратора. По пути расспрашивает всех, кого можно, об исчезнувшей девушке. Таинственная незнакомка в малиновом платье и зеленом покрывале ускользнула рано утром, пока он еще спал!

Администратор, горничные, охранник — все будут в недоумении. Как она могла прошмыгнуть мимо них незамеченной? Видимо, это произошло где-то с четырех до шести, когда те, кто был на дежурстве, дремали, а остальные еще просто не пришли. Какая досада! Все соберутся внизу, чтобы обсудить происшествие. Никто больше не будет ее, то есть меня, высматривать. И я благополучно перемещусь в свою квартиру.

— Это гениально!

В порыве чувств я бросилась Аркадию на шею, уронив пакет.

Через пару минут мой сообразительный сообщник высунул голову из-за двери и подмигнул.

— Я дам тебе сигнал, когда путь будет свободен.

Я хотела выдохнуть с облегчением, но поняла, что еще рано. Меня еще может поджидать масса неожиданностей в извилистых коридорах нашей гостиницы.

Все прошло безукоризненно, даже не о чем рассказывать. Я думала, Аркадий даст мне сигнал по телефону, но он осчастливил меня личным присутствием: стоял на стреме, пока я с независимым видом выходила из его номера и шествовала вдоль коридора. Я поднялась по лестнице, вошла в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» и оказалась в наших с дедом апартаментах.

Дед, кажется, был уверен, что я ночевала дома. Во всяком случае, когда я переоделась в свое и вышла к завтраку, он говорил только о подлой Шапокляк и не менее подлой городской администрации, которая пытается навязать нам невыгодную схему уплаты налогов.

У нашей Шапокляк нет черной шляпки блином, длинного носа и ридикюля с крысой внутри. Хотя за обитателя ее безразмерной, отнюдь не дамской, сумочки может сойти карманный муж, который обычно следует за ней, как верный пес, выполняющий команду «к ноге». По сравнению с ней он такой миниатюрный, что она вполне могла бы носить его в своем бауле вместо той-терьера.

Мы встретили их в холле перед актовым залом, где должно было проходить собрание. Дед сразу ощетинился и почти начал рыть когтями земли, готовясь к схватке. Вот сейчас как раз наступил тот момент, ради которого я, с помощью Аркадия, обвела весь персонал гостиницы вокруг пальца.

Я сказала:

— Фу!

Ну, то есть, не совсем так. Но посыл был именно такой. Я постаралась в доходчивых выражениях внушить деду, что прямая схватка, да еще в присутствии свидетелей, не принесет никакой пользы. И даже морального удовлетворения. Шапокляк начнет верещать как потерпевшая и науськивать на деда своего карманного мужа. Не будет же дед с ним драться, это неспортивно, у них слишком разная весовая категория. Драться с самой Шапокляк тоже не комильфо, она какая-никакая, а все же дама…

Так и представляю, как она зажимает голову деда под мышкой и дубасит его своим баулом, а карманный муж бегает вокруг и, потявкивая, пытается цапнуть беспомощного врага за штанину.

Повиснув на руке деда, я не дала ему приблизиться к этой нелепой парочке. Сейчас он этим недоволен, но, я уверена: позже, поразмыслив, он будет благодарен, что избежал позорной публичной свары.

Я почти уснула под пламенные речи пылкого оратора, призывавшего с трибуны не увиливать от налогов и грозившего владельцам частных гостиниц масштабными и при этом внезапными проверками. В зале царили скептицизм и скука. Кто-то с недоверием пытался вникнуть в три предлагаемые схемы налогообложения, кто-то пялился на экран телефона, а кто-то, как я, клевал носом. И зачем мы все тут собрались?

На выходе из здания городской администрации я столкнулась со своей старой знакомой Ленкой Петровой. Вернее, Еленой Грин — именно так теперь себя именует эта широко известная в узких кругах художница. Когда-то мы вместе занимались в кружке бисероплетения, а потом встретились в Питере. Я осваивала скучное и презренное гостиничное дело, она парила в заоблачных высях изобразительного искусства. Мы общались не очень тесно, но было приятно, находясь вдали от дома, иногда поболтать с кем-то, кто помнит тебя с ободранными коленками и рогаткой в школьном портфеле.

Правда, теперь Ленка у меня ассоциируется с величайшим провалом моей жизни. Да что там Ленка — целый прекрасный город ассоциируется, хотя ни в чем не виноват. За время учебы я полюбила Питер всей душой, но теперь мне туда совершенно не хочется, даже на пару дней. Вот идиотство!

Ленка напала на меня, как коршун на цыпленка. Затискала, обслюнявила, оглушила радостными воплями. Мне пришлось вести себя соответственно — не стоять же столбом. Дед, не ожидавший от меня такого аффективного поведения, испугался и сбежал, а мы немного побродили по набережной, почти не разжимая объятий. Моя питерская подруга непрерывно щебетала, радостно и очень быстро. Я почти захлебнулась под этим восторженным потоком, но главное все же уловила: по побережью гастролирует выставка молодых художников, в ближайшие две недели она осчастливит своим присутствием наш скромный городок. Сегодня открытие. И, самое главное, — на выставке представлены целых три Ленкиных работы! Я горячо поздравила ее с успехом и клятвенно пообещала, что непременно буду на открытии, ровно в семнадцать ноль-ноль. Придется идти, а что делать.

Прощались мы, по инициативе эмоциональной и любвеобильной Ленки, не менее горячо, чем здоровались. И тут случилось странное и неловкое происшествие. Пока Ленка меня слюнявила, я углядела на заднем плане свою любимую подругу Нику. Она шла куда-то по своим делам, как обычно, размахивая сумочкой, но, увидев меня в объятиях другой, как будто споткнулась, изменилась в лице, остановилась, а через секунду зашагала дальше. В ускоренном темпе, чаще и резче размахивая сумочкой, как будто убегала.

Ленка тоже умчалась — готовиться к открытию, а я стояла посреди набережной столбом, не зная, что предпринять. Догнать Нику? И что? Сказать ей что-нибудь вроде: «это не то, что ты думаешь»? Объяснить, что она моя любимая подруга, а Ленка так, случайная знакомая? Полный абсурд. Как будто муж застукал меня с любовником.