Русалка и гламурный пират (СИ) - Филимонова Лина. Страница 38

Мне было весело. Я даже пару раз хихикнула себе под нос, выглядывая из-за пятнистого ствола платана. Вот бы сейчас напялить парик, темные очки на пол-лица и вывернуть куртку наизнанку, как это делают заправские сыщики в сериалах. Но ничего из вышеперечисленного у меня нет, даже темных очков. На мне платье, выворачивать которое прямо посреди улицы неприлично и совершенно бесполезно, это не сильно изменит мою внешность. Я вовсе не собиралась разоблачать Ген Геныча, его личная жизнь — только его дело. Если вспомнить, как честит его разлюбезная Аглая Петровна, то можно не удивляться тому, что он ищет тепла и сочувствия где-то на стороне. А мне всего лишь любопытно. А что? Так всегда бывает: те, у кого нет собственной личной жизни, любят подглядывать за чужой.

Ген Геныч вел себя очень странно. Он шел прямиком к себе домой. А как же любовница? Я-то уже насочиняла себе трепетную пожилую барышню, этакий божий одуванчик, в противоположность боевитой Аглае Петровне. Но Ген Геныч вошел в собственную калитку, проследовал прямо к собственной жене, которая развешивала белье на веревке, тронул ее за плечо… Аглая Петровна, увидев букет, смутилась, как пятиклассница, зарылась в него лицом, а потом чмокнула в щеку довольного Ген Геныча. Он приобнял ее за плечи, они улыбались друг другу, как юные влюбленные…

Да что творится с этим миром? Она же всегда называла его «Ирод окаянный», а он ее — «Змея подколодная»! Они же воевали всю жизнь, и не только на словах! Неужели они всех обманывали? Зачем?!

Легкий ветерок раздувал простыни, развешанные Аглаей Петровной, она, задрав голову, смотрела на своего высокого нескладного мужа, он улыбался ей, а в ее руках белел необыкновенно красивый букет ромашек. Ничего более романтичного и трогательного я не видела за всю свою жизнь.

В этот момент меня и накрыло. По моим щекам покатились горячие жгучие слезы, настолько едкие, что, казалось, они оставляют после себя глубокие борозды. Меня била крупная дрожь, а где-то в самом центре груди разгорался пожар, грозящий выжечь все внутренности дотла. Я выбралась из кустов, в которых устроила засаду, и сначала побрела, а потом побежала, не соображая, куда и зачем я так тороплюсь.

Мои глаза застилала пелена из слез, я неслась, не разбирая дороги, натыкаясь на прохожих и столбы, пару раз я слышала резкий скрип тормозов и летевшие вслед проклятия… Мне было все равно. Я пыталась убежать от себя, от своих чувств, от нестерпимой боли. Если бы я могла рассуждать здраво, то догадалась бы, что это невозможно. То, от чего я бежала, все равно оставалось со мной — в голове, в сердце, на губах, даже на кончиках пальцев, которые еще помнили прикосновение теплых и сильных рук того, кого я больше никогда не увижу.

И все-таки я нашла спасение. Море. Только оно могло сейчас успокоить и утешить, поэтому ноги сами принесли меня на отдаленный кусок дикого пляжа, не освещенный фонарями. Я очнулась на берегу, вдали от набережной, там, где из воды торчат неудобные скользкие камни и поэтому почти не бывает купальщиков. Платье, которое я попыталась стянуть через голову, зацепилось молнией за сережку. Я изо всех сил дернула его, мочку обожгло резкой болью. Пусть.

Я вошла в воду, предвкушая медленное погружение в темную прохладную гладь, но моя нога соскользнула с камня, покрытого водорослями. Попытавшись удержать равновесие, я замахала руками, но это не помогло. Я грохнулась на копчик. Сидя в воде, среди склизких водорослей и камней, в темноте и одиночестве, я разрыдалась. Я обхватила руками колени, уткнулась в них лицом, чтобы хоть немного приглушить вырывающиеся из моего горла жуткие звуки. Мои плечи сотрясали рыдания, я кусала пальцы — не знаю, зачем. Может, чтобы придти в себя. Но я все равно не могла остановиться, даже на секунду, чтобы перевести дыхание.

Все когда-нибудь кончается, иссяк и поток моих слез, их соль смешалась с солью морской воды, а их количество, как мне показалось, существенно повысило уровень моря. Встав на четвереньки, я поползла на глубину, не рискуя снова подняться на ноги. Наконец-то можно было нырнуть далеко в непроглядную бездну, раствориться в темной толще воды, почувствовать себя не обремененным тяжелым душевным грузом человеком, а прозрачной беззаботной медузой. Или маленькой радостной рыбкой, беспечно шныряющей туда-сюда. А, может, даже русалкой… Нет! Русалкой я быть не хочу. Это очень печальная история о влюбленной девушке и прекрасном принце, живущем своей жизнью, в которой нет для нее места.

Неспешное дыхание бескрайнего моря убаюкивало меня. Я лежала на спине, смотрела на звезды, покачиваясь вверх-вниз и постепенно все мысли улетучивались из моей головы. Море всегда было моим убежищем, нырнув в его спасительные волны, я забывала обо всем. Соленая вода могла смыть все: проблемы, неприятности, горечь расставаний, боль обид… Справится ли она с тем, что обрушилось на меня сейчас? Должна справиться.

Выбиралась я тоже на четвереньках, пятясь боком, как краб. От прохладного ветерка моя кожа покрылась мурашками и, как я подозреваю, губы приобрели фиолетовый оттенок. Больше всего я сейчас похожа на ощипанную подмороженную курицу: такая же синяя, такая же пупырчатая и жалкая. На берегу я нашла свое платье, босоножки и даже хозяйственную сумку с термосом. Тот момент, когда я навещала больного Ерша, казался сейчас таким далеким, как будто он случился в прошлой жизни. Надо же — я совершенно потеряла голову, но не потеряла сумку и даже сберегла любимый дедушкин термос! Это делает честь моей практичности. Хорошо, что телефон, кошелек и ключи от дома тоже на месте.

Моя рука потянулась к телефону. Не надо смотреть на экран, не надо надеяться! Там ничего нет и быть не может. Когда я нажимала на кнопку включения, мое сердце разогналось до 250 оборотов в минуту. Потом оно на секунду остановилось, споткнувшись о пустой экран… Ничего. Так и должно быть. Хватит стучаться о грудную клетку!

Я сняла мокрый лифчик, натянула платье, отжала волосы. После некоторых раздумий трусики сняла тоже. Они мокрые и холодные, от них намокает платье, а я начинаю стучать зубами. Надо двигаться в сторону дома в ритме самбы, пока я окончательно не превратилась в замерзшую синюю тушку. Прыгая по камням и размахивая сумкой, я выбралась на освещенный кусок пляжа, от которого рукой подать до набережной, а там и до моего дома остается совсем немного.

Мне казалось, что некоторые прохожие странно на меня смотрят, как будто я нацепила клоунский нос или у меня юбка заправлена в колготки. Может, и правда, с моим гардеробом что-то не так? Неужели платье просвечивает? Да нет, не должно. Ткань плотная и, к счастью, оно длинное, свободное и достаточно пестрое, чтобы не акцентировать внимание на выступающих вперед, затвердевших от холода элементах моего организма.

Увидев ларек с горячими сосисками в тесте, я ринулась к нему. Я замерзла и проголодалась, традиционный пляжный перекус будет как нельзя кстати. Юная амазонка с кольцом в носу и забитыми «рукавами», ловко выуживающая сосиски из кипящего масла, тоже посмотрела на меня слишком пристально и выдала:

— У вас кровь с уха капает.

Черт. Я схватила салфетку и прижала ее к мочке уха, которое, по всей видимости, было порвано сережкой, когда я снимала платье. Затолкав горячую сосиску в рот, я достала телефон и навела на себя камеру. Зрелище было удручающим: красные глаза, окровавленная мочка уха и струйка крови на шее. Можно без грима сниматься в кино про зомби. Салфетка не очень исправила дело, засохшая кровь не оттиралась. Пришлось заскочить в дамскую комнату и отмыться под краном. Шея теперь выглядит нормально, а глаза так и остались красными и распухшими, с этим я ничего не могу поделать. Ну и ладно. Кого интересуют мои глаза, если мне самой нет до них никакого дела?

Наш город совсем небольшой, можно даже сказать маленький. Зимой, когда отдыхающие уезжают, вся жизнь концентрируется в центре. А летом здесь очень тесно, невозможно шагу ступить без того, чтобы не наткнуться на кого-нибудь знакомого, особенно, когда тебе совершенно никого не хочется видеть.