Иосиф Грозный (Историко-художественное исследование) - Никонов Николай Григорьевич. Страница 54

— Так… твою мать! Перестарался?! Мать в перемать! Хозяин приказал поезд убрать! Все вернуть! Еще раз, блядь, так постарайся!

Суслов тогда чуть не полетел со своего поста.

Сталин действительно решил остаться в Москве. И это обстоятельство, обычно никак не оцениваемое неправедными историками-«летописцами», сыграло едва ли не главнейшую роль в обороне полуосажденной столицы. Если покопаться еще глубже, уходя в подслой поступков с теорией полусумасшедшего гения Фрейда, станет понятно, что Сталин всерьез думал, наверное, и о той женщине, чьи губы и бедра были его собственностью, о женщине, которой он дал слово никогда не покидать Москву.

В декабре уже была готова первая очередь подземных помещений правительства под Кремлем, и туда с дачи Кунцево Сталин забрал часть охраны, обслуги и, конечно, Валечку Истрину. Пусть будет это еще одна догадка об упрямом вожде, не пожелавшем покидать Москву.

А пока был конец октября. Холодно. Шел ранний снег. Под Москвой кипела ожесточенная битва. Враг, гонимый первыми неожиданными морозами и приказами Гитлера взять Москву к началу ноября и обещанием вернуть в Германию добрую треть войск, лез вперед: парадные мундиры были наготове. И как знать, не готовился ли сам фюрер прилететь в поверженную столицу, чтобы 7 ноября принимать парад именно на Красной площади… Известно точно лишь одно обстоятельство: из-за морозов командующий войсками фон Бок разрешил надеть парадные мундиры поверх повседневных. Мороз, как и голод, не тетка, а продвижение к Москве замедлялось с каждым днем. Фронт русских гнулся, пятился, но нигде не получалось тех прорывов, в какие уже привыкли бешено устремляться ждущие этих прорывов войска.

Москва уже почти в полукольце фронтов, огненных и пороховых дымов, опоясанная окопами, рвами и траншеями, ощетинившаяся проволочными заграждениями, сварными противотанковыми «ежами», с заминированными мостами и обочинами шоссе, чтобы при прорыве немецких танков возникли бы взрывные завалы, не собиралась сдаваться…

После совещания в Борисове, куда прилетал сам Гитлер, танковые генералы Гудериан и Геппнер выразили желание получить передышку «для ремонта и смены моторов» своих изрядно потрепанных танков. В успехе взятия Москвы был, очевидно, в полном сомнении и фон Бок. Но Гитлер не только не внял просьбам танковых генералов, но послал Гудериана на захват Киева, а наступление на Москву приказал вести силами одной пехоты. Результат же, несмотря на падение Киева и победы на Украине, еще больше отозвался на плане окружения Москвы: «непобедимый» Гудериан, вернувшийся со своими дивизиями на московское направление с приказом с налета взять Тулу и обойти Москву с юго-востока, наткнулся, как на скалу, не беспримерное сопротивление. Русские перестали отступать! А «непобедимые» Гудериан, Гот и Геппнер уже потеряли до шестидесяти процентов своих танков…

За несколько дней до 7 ноября Сталин вызвал командующего Московским военным округом генерала НКВД Артемьева в Кремль.

— Товарыщ… Артэмьев, — сказал Сталин, пристально вглядываясь в молодого, щеголевато одетого генерала. — Как ви думаэтэ… провэсти праздничный парад… на Красной площады?

Изумленный Артемьев растерялся так, что некоторое время озадаченно моргал.

— Товарищ Сталин… Парад… Я… Мы… Мы думали: парад не проводить. Осада… Войск нет… Опасность… большая.

— А эсли… войска… будут?

— Тогда… Тогда, наверное, можно, товарищ Сталин. Но…

— Чьто… «но»?

— Авиация немцев может бомбить парад.

— Оны… об этом… узнают?

Артемьев пожал плечами, не находя, что ответить.

— Так вот… товарищ Артэмьев. Вы нэ подумалы… какоэ огромное, международноэ даже значэныэ будэт имет… Итот парад… Итот парад укрэпит вэру нашего народа… в побэду… Итот парад войдот… в исторыю… Докажет всэму мыру, чьто ми нэ думаэм… сдаваться. Что у нас еще эсть порох в пороховныцах.

И, уже жестко глядя на Артемьева, приказал:

— Парад будэт прынымать марщал Буденный. Для парада я выдэлю войска… Авыацию и артиллэрию — я имею в выду зенитки и всо ПВО Москвы привэсти в особую боэвую готовност… О подготовке парада доложитэ мнэ пэрэд торжествэнным засэданием… 6 ноября… у мэня всо… Вопросы?

— Разрешите вопрос…

— Говорытэ…

— Если все-таки немецкие бомбардировщики прорвутся к площади?

— Этого нэ может быт по тром причинам… Первая: ны один вражеский самолэт нэ должен прорваться в центр… Вторая: скорээ всэго, будэт нэлетная погода… А третью прычину я вам сэйчас… нэ открою. Вы узнаэтэ эе рано утром 7 ноября. Эсли же… все-таки… немцы сбросят бомбы, убэром ранэных — и продолжим парад.

И сообщил Артемьеву, что под Москвой есть резерв войск в 250 000 солдат.

— Это самый большой сэкрэт… Нэ подлэжящий разглашению. Иначэ у мэня их живо растащат!

А теперь можно сказать и читателям, что войск в резерве Ставки Верховного было не 250 000, а почти вдвое больше (считая и войска НКВД). На флангах отчаянно сопротивлявшейся Москвы готовились к наступлению свежие, новые, прибывшие с Дальнего Востока и из других внутренних округов войска. Дивизии полного состава, одетые в полушубки и зимние шапки, снабженные новым автоматическим оружием, новыми дизельными танками «Т-34» и «КВ». Их поддерживали новая пушечно-гаубичная артиллерия и 423 реактивные установки «Катюши». Такая сила, скрытая даже от командующих фронтами (кроме Жукова), позволяла Сталину уже совсем уверенно попыхивать трубкой и иронически посматривать на озадаченного Артемьева.

Выдадим теперь и секрет (тогда неизвестный Артемьеву): парад должен был начаться не в десять часов утра, как начинался обычно, а на два часа раньше.

Замечу, что есть множество толкований, почему в кинохронике Сталин был снят в фуражке, а на самом деле был в зимней шапке и даже с опущенными ушами. Пересъемку действительно сделали, и просто потому, что в условиях раннего утра в ноябре было плохое освещение. К тому же было пасмурно, шел снег (предположение Сталина о нелетной погоде оправдалось). Немцы получили сообщение о параде, когда он уже закончился, и негодовали.

А накануне парада в помещении станции метро «Маяковская», кое-как задрапированном под зал Большого театра — там обычно проводили праздники, посвященные годовщине Октября, — доклад делал Сталин, но слушали его, конечно, переодетые в гражданское чекисты да еще немногие, тщательно обысканные перед спуском в метро «представители трудящихся».

Я слышал оба доклада Сталина, но особенно запомнил концовку одного. Сталин говорил медленно, с очень сильным грузинским акцентом, и речь его свелась, пожалуй, к трем заключительным фразам, которые я передам достаточно точно:

— Эще… насколько мэсяцев. Эще… полгодыка… Может быт… годык… И фашистская Гэрманыя… должьна лопнут… под тажесьтью своых пэрэступлэный…

Я слышал эти слова. Это пророчество великого вождя. «Еще полгодика… может быть, годик…» Каково же было мое изумление, когда в сборнике речей и выступлений Сталина позднее я не нашел этих фраз. Они благоразумно и бесследно исчезли. Ведь война затянулась на четыре года. И даже вождям следует избегать пророчеств…

Уйду от журналистики в роман, в тот ледяной и снежный ноябрь, с якобы тридцатиградусными морозами под Москвой. Из-за них, писалось где-то и часто, потерпела-де крах орда, рвавшаяся к Москве.

А было все по-иному. Мороз в Подмосковье стоял не так уж велик. Редко за двадцать. Но армия, привыкшая легко побеждать и грабить, наконец столкнулась с силой, оказывающей такое стойкое, отчаянное сопротивление, что все четыре фельдмаршала, возглавлявшие войска на Московском направлении (Кессельринг, Клюге, Вейхс и фон Бок), были уже близки к панике. Теперь русские не отступали. Весь ноябрь кипела жестокая битва. И хотя 27 ноября части полковника (тогда еще не генерала!) Хассо фон Мантейфеля уже достигли самого восточного пункта у деревни Перемилово, хотя пропаганда вопила, что до Кремля 30 километров, хотя уже начали по железной дороге подвозить сверхдальнобойные орудия — громить центр Москвы, фашистские армии таяли, как вешний снег под солнцем. Танки гибли от яростных выстрелов бронебойщиков. Во многих дивизиях не осталось и полка. Снайперы четко выбивали офицеров, и теперь часто бывшими полками-дивизиями командовали майоры и лейтенанты (например, 7-й пехотной дивизией командовал оставшийся в живых обер-лейтенант).