Иосиф Грозный (Историко-художественное исследование) - Никонов Николай Григорьевич. Страница 69

И тотчас она, едва не вздрогнув, поняла тоже. Сегодня была не в той форме, в какой безоговорочно полагалось ей быть. Он признавал женщину женщиной, только если она была в рейтузах — так назывались тогда длинные панталоны с резинкой. А Валечка сегодня стирала белье и надела короткие ситцевые трусы.

— Стиралась я, — пытаясь как-то выкрутиться, пробормотала она.

— Всэ, чьто ли… выстырала?

Он отодвинул стул, не стал больше есть и ушел курить на веранду.

Расстроенная Валечка, едва не плача, быстро собрала посуду.

Смотрела на него…

Но Сталин даже не оборачивался.

И тогда она помчалась к Власику. Впервые попросила машину доехать до промтоварного.

— Приспичило, что ли?! — спросил грозный Власик.

— Да. Чулки поехали! — бойко соврала Валя (Сталин не признавал женщин без чулок и летом).

— А-а, — понимающе кивнул. — Скажи Кривченкову. Сгоняй.

Вечером (точнее, уж ночью), подавая ужин, блестела глазами.

И Сталин все понял. Нехотя будто бы погладил, потрогал. Простил.

Так было с ним.

— Отлупыт бы… тэбя… Да рэмня… жялко, — сказал Сталин.

Так было…

А Николай Сидорович Власик страдал, всякий день видя сияющую чистотой и полнотой Валечку. Долго втихую страдал. Какую девку упустил! Отдал! Дурак-дурак! Себе отыскивал. И топил тоску в коньяке-водке. Искал подобную — не находилась. И все, наверное, потому, что такие женщины — женщины для вождей — встречаются лишь в единичных случаях.

Глава двадцатая

НА ОТДЫХЕ

Осенью сорок шестого, когда уже были завершены обе войны — тягостно долгая Отечественная и блистательно краткая японская, когда завершалась и третья, нигде не объявленная война с «националистами» на Украине, в Молдавии, Белоруссии и особенно в Прибалтике, Сталин вдруг почувствовал себя так плохо, что отменил очередную поездку на юг. Войны кончились, но всегда, что ли, так бывает, что человек, завершивший трудное дело и намеревающийся перейти к долгожданному отдыху, внезапно и непредсказанно заболевает. А бывает и худшее. Так, бывало, кто-то построил дом, забил последний гвоздь — и умер. Но это частный пример. Туго натянутая струна жизни вдруг ослабевает или лопается, и человека, днями и ночами погруженного в свою работу, ответственность, напряжение, ожидание, хватает удар, инсульт — когда-то не было таких определений, как не было и инфарктов, а был просто-напросто «разрыв сердца».

Так и случилось, когда после долгого, нудного совещания по вопросам экономики, хлеба, репараций Сталин вышел из-за стола, хотел приказать подавать чай, но вдруг зашатался, уперся в стол и так, держась за его край деревенеющими руками, качаясь, стоял, не в силах понять, что это такое. Качающимся и застал его Поскребышев. Бросился, подхватил, осторожно повел в комнату рядом с кабинетом. Тут Сталин иногда отдыхал, сидя в кресле или лежа на диване.

— Чаю… чаю… Пуст, — сказал Сталин, пытаясь превозмочь головокружение.

Поскребышев, с видом перепуганного орангутанга, стоял, опустив руки. Такого со Сталиным еще не бывало.

— Чаю! — повторил Сталин.

Чай был подан немедленно. Сталин пил его большими, медленными глотками, жмурился, пыхтел. А потом сказал растерянно стоявшему рядом Поскребышеву:

— Машину. Поэду… В Кунцево.

— Иосиф Виссарионович! Что вы! В таком состоянии? Врачей уже…

— Ныкакых врачей… Я нэ приказывал…

Он сам оделся. Спустился по лестнице (сзади шел Поскребышев). Сел в машину. Власик захлопнул дверцу.

В Кунцево, как всегда, встретила Валечка, которую, видимо, уже оповестил Поскребышев. С тревогой смотрела, как Сталин, словно механически, шел по коридору, старательно ставя ноги, чтоб не пошатнуться. А кругом него качалось все: окна, двери, пол, словно это была не дача, а крейсер «Червона Украина», на котором Сталин как-то совершил короткое плавание вдоль побережья. Сталин помнил, что тогда вот так же качало, и, даже сойдя на берег, он чувствовал эту качку. Но… что такое было сейчас? Сейчас… Что это? Ведь он не обедал в Кремле… Отравили? Что-о… Все-таки отравили… Здесь? На даче? Утром…

Сознание было ясным. Но мысли метались. Кто мог его отравить? Кто? Кто посмел? Берия?

Сел на диван. Давнул кнопку вызова, и на пороге возникла Валечка.

— Иосиф Виссарионович? Что?

Не сразу смог выговорить. Мир качался.

— Что с вами? Вам плохо? — бросилась к нему.

— Отравылы… — пробормотал он, цепляясь за ее руку.

— Когда? Где? Кто?

— Здэсс… Ут… ром…

— Да нет же! Нет!

— Как т и знаешь?

— Знаю.

— Как!!!

— Я всегда ем тоже… Перед вами… Или после вас… Тоже…

— Да-а?

— И сегодня ела.

— Тогда помоги…

Она уложила Сталина на диван, приподняв его голову, подсунула под ноги подушки.

Мир по-прежнему качался. Иногда окно комнаты начинало медленно вращаться. Сталин, не теряя сознания, сообщил Вале об этом.

— Я сбегаю за врачом?

— Нэт…

— Иосиф Виссарионович?!

— Чьто?

— На вас же лица нет!

— Кружится…

— Я сбегаю?

— Нэт… Буд со мной…

— Но ведь… вас надо лечить. У вас явный криз… Давление.

— Лэчи. Только ты… Всо делай… чьто надо…

И, не желая посвящать читателя во все медпроцедуры, какие предпринимались тогда в таких случаях, могу лишь сказать, что Валечка со всем справилась. А потом повела Сталина в туалет и под недоуменные взгляды охраны привела обратно. В туалете его тошнило.

Сталин молчал. Возвратясь, лег на диван. Голова по-прежнему кружилась, но стало легче. Именно легче.

Валечка с прижатыми к груди руками стояла возле.

— Тэпэр зови врачей…

Бросилась в коридор.

Врач, постоянно дежуривший в Кунцево, поднял на ноги всю «кремлевку». Через полчаса в Кунцево прибыла целая бригада профессоров, если можно так назвать почтенных (и перепуганных) академиков.

Установили немедленный диагноз. Криз. Гипертония. Возможно, микроинсульт.

И уже суетились со шприцами… Хрустели ампулы… Пока открывший глаза вождь не изрек:

— Всэм вийти… Ныкакых уколов… Я почты… здоров. — И добавил: — Валю! Пуст будэт здэс. Со мной…

И всю ночь она просидела у его кровати-дивана, а он, периодически забываясь, просыпался, гладил ее руку и, скосив глаза на окно, смотрел: качается или нет? Окно все-таки перемещалось, но уже не так резво, и он засыпал, не отпуская руку женщины. А под утро приказал:

— Ляг со мной… Ляг!

Отодвинулся, обнял теплую привычную талию, ощутил знакомый черемуховый запах, и так они заснули оба. Он, успокоенный как будто, и она, измаянная страхами и бессонной ночью.

Утром мир почти уже не качался. А Валечка гладила его рябую руку и (осторожно) седеющую голову.

— Ти опат мэня выходила… Хараще. Всо проходыт… Иды… Отдохни… Врачэй не надо.

Так его настиг первый нетяжелый удар, и так он убедился, уверился, что Валечка — его единственное спасение, его любовь, его добрый свет. Валечка… Валя… Валечка…

Через неделю он сдал дела Маленкову и поехал на юг не поездом, а машинами, хотел лично увидеть разрушенные города, прикинуть ущерб, придумать, что надо делать еще для быстрейшего восстановления. В одной из машин ехала Валечка Истрина.

Но здоровье Сталина в конце сороковых годов продолжало ухудшаться. Мало помогали и грузинские народные, и медицинские средства. Поскребышев клал ему на стол запрещенные во всей стране знахарские лечебники, травники, книги по магии, которые Сталин сначала листал с интересом, а потом сказал секретарю:

— Вот чьто… Унэси… эту муть… Правильно, что оны изъяты, от ных толко одын врэд… Здоровый чэловэк нэ может слэдовать этому, а болному можьно вбыт в голову всо, чьто хочэтся, болной всэму вэрыт…

Врачам по-прежнему была отставка, кроме Виноградова и Кулинича, но и те допускались лишь для внешнего осмотра. Теперь Сталин отказывался даже сдавать кровь на анализ. Самонадеянный и самоуверенный вождь сам выписывал себе лекарства по справочникам. (Читатели, надеюсь, не забыли, что он знал латынь и медицину изучал, но перед всезнающими докторами прикидывался несведущим простаком. Прикинуться простаком был-бывал один из любимых способов «игры» Сталина. Припомним к тому же, что и актером он был великим.)