Пристойное поведение (СИ) - Вечная Ольга. Страница 6

— Умоляю, скажи, что мы не переспали, — простонала в подушку, откинув одеяло.

— Мы не переспали, — отвечают мне приятным баритоном, который тут же узнаю. Да, голос принадлежит Егору, но определенно точно я слышала его раньше. Интересно, где именно, учитывая, что только вчера познакомилась с этим мужчиной?

— Точно? — спрашиваю.

— Нет, — судя по интонации, он смеется.

— Да ладно! — не верю ему, разумеется, но ужас сомнений «а вдруг?» бросает кровь к лицу. — Ничего не помню. Мы ехали в такси, мне очень хотелось спать… а потом все, провал. Ты подло воспользовался моим беспомощным состоянием? — я приподнимаюсь на вытянутые руки. Егор, одетый в джинсы и свежую майку, заходит в спальню и, присев на край кровати, смачно откусывает кусочек стебля сельдерея. Хрумкает, а у меня тошнота подкатывает к горлу. — Боже, какую дрянь ты ешь, — морщусь.

— Сказала мне инструктор по фитнесу и питанию, — посмеивается он, продолжая хрустеть.

— Бывший инструктор, — уточняю в свое оправдание.

— А по виду и на ощупь — как настоящий, — он оглядывает меня с ног до головы и играет бровями. Нет-нет-нет. За секунду до того, как я теряю сознание от отвращения к себе, он, смилостивившись, добавляет: — Ничего не было, не сокрушайся. Мы взяли одно такси, так как ехать в один район, и ты вырубилась по дороге, поэтому ничего и не помнишь. Сначала я честно затащил тебя к тебе домой, кстати, у тебя уютно. Но не нашел вторые ключи, а входная дверь у тебя не захлопывается. Я не смог оставить тебя в «беспомощном состоянии» в квартире с открытой дверью. Не буду лукавить — пытался, даже на улицу вышел, покурил, затем вернулся, решив, что настало время проявить гостеприимство.

— Ого! Ты нес меня на руках в соседний дом?

— Увы, мы подбухивали вместе, поэтому я тебя… уронил. Дважды. Шутка, трижды. На самом деле мы падали вместе, — он задирает майку и показывает большую ссадину на боку, тычет пальцем в мое плечо, которое тоже слегка ободрано, и после того, как я заметила рану, его начинает саднить. Воспоминания возвращаются будто нехотя, через пелену, неожиданно вызывая улыбку. Нам действительно было весело прошлой ночью, пьяный Егор много потешно матерился, читал мне стихи Ломоносова по памяти и вообще с гордостью заявил, что филолог в третьем поколении. А когда я ляпнула, что таким в наше время не гордятся, он строго погрозил мне пальцем.

— А почему ты не остался у меня? — я сажусь на кровати, голова немного кружится, но быстро приходит в норму. Понимаю, что одета во вчерашнее платье. Ни один предмет гардероба действительно не снят, все на месте, и это радует. Если бы Егор переодел меня, я бы сейчас чувствовала себя уязвимой, и мне бы это не понравилось.

— У тебя только одна кровать, а спать рядом с тобой невозможно.

— Почему? Раньше никто не жаловался.

— Ты домогаешься, — и глазом не моргнул.

— Что-о?!

— О да. Ну я же не железный, — хитро прищуривается. — Не парься, я понимаю, что сам напоил тебя, плюс травка оказалась на удивление забористой…

— Травка?

— Видимо, забыл предупредить, что мы курили не сигареты. Так вот, ты не виновата, что выключилась.

— Разумеется, я не виновата! — всплескиваю руками, поднимаюсь и иду в ванную, слыша, как он посмеивается за моей спиной. Мне даже смех его кажется знакомым, да что такое-то? Не успела я в него влюбиться настолько, чтобы млеть от одного голоса, но я млею и ничего не могу с этим поделать.

— Ты сказала, что я вылитый твой учитель математики, в которого ты была влюблена в школе, и которого хочешь получить ХОТЯ БЫ СЕЙЧАС! — это он произнес, блестяще скопировав мои привычные интонации.

— О Боже, — я захлопываю за собой дверь и поскорее забираюсь под душ.

В следующие после моего выхода из ванной комнаты полчаса выясняется, что — первое — у

Егора красивая небольшая квартира «для траха», как я ее пренебрежительно обозвала, на что он безэмоционально пожал плечами, впрочем, спорить не стал. Второе — я настолько сознательная, что перед сном прислала сообщение Мирославе Алексеевне, что заболела и не смогу приехать на тренировку (слабое утешение, согласна). И третье — Егор не собирается выставлять меня поскорее за дверь. Вместо этого он приготовил нам на завтрак яичницу и сварил кофе, сидит теперь на полу с тарелкой в руках, смотрит на меня выжидающе.

В этой квартире нет столов, поэтому, видимо, ему и приходится часто пользоваться подоконником для своих, хм, целей. Из мебели только кровать в спальне, кресло да табуретка на кухне, на которой стоит банка с кофе и сахарница. Егор принес мне подушку, бросил ее у стены напротив и сейчас указывает на нее — дескать, устраивайся поудобнее.

— Прости, но кофе в постели у меня пьют только женщины, которые встали пораньше, сами его сварили и принесли мне чашечку. Поэтому… вот тебе подушка, ни в чем себе не отказывай.

Передо мной открывается та еще перспектива — сесть на пол в коротком обтягивающем платье. Но делать нечего, исполняю. Приходится, правда, зажать подушку между ног, чтобы не продемонстрировать ему свое белье.

Пару раз за утро я порываюсь попрощаться, каждый раз он отвечает лаконично: «позавтракай со мной» или «останься еще ненадолго», и от тона, которым он произносил свои просьбы, я теряюсь. Могу только кивать. Мысли в голове путаются. Я чувствую, что попала в ловушку. Может, он диджей на радио? Или актер? Нет, я бы запомнила это лицо, если бы увидела в каком-то фильме. Певец? Ведущий? Где я могла его слышать раньше?

— А кем ты работаешь? — спрашиваю, отрезая кусочек плохо прожаренной яичницы. Обожаю, блин. Горячий желток тут же растекся по тарелке, и я с трудом подавляю желание собрать его кусочком хлеба. Смотрю, а Егор именно этим и занимается, отправляет хлеб в рот и подмигивает.

Ладно, кажется, он не собирается устроить соревнования, чьи манеры безупречнее. Тем более, мы сидим на полу, позади ночь пьянки, у нас обоих ободрана кожа от совместных падений, которые я теперь вспомнила, правда, смутно. Что уж теперь. Повторяю за ним.

— Что? — переспрашивает он. — Прости, задумался.

— Егор, чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Теоремами. Я учитель математики, — говорит он, как бы невзначай, я вспыхиваю от ассоциативного ряда, мгновенно построенного моей больной фантазией.

— Вообще не смешно.

Рассказывать ему — было очень плохой идеей. Худшей, наверное.

— Мне вчера тоже было не до смеха, я ж честно пытался с тобой дружить. Проявлять влаго… трахо… а, благородство (никак не запомню это слово) было непросто, я ведь в очередной раз тонул в жалости к себе. А когда это начинается, то я позволяю себе практически все.

— Практически? То есть все же какие-то границы имеются? — произношу мрачно, и он хохочет вслух, откинув голову.

— Кстати, — вдруг начинает хмуриться, — надеюсь, ты не думаешь, что я джентльмен? Сегодня утром тебе стало жарко, ты откинула одеяло, твое платье задралось, и…

— И ты ведь поправил одеяло?

— Ну, разумеется. Перед этим, правда, рассмотрел как следует твою попочку и передернул в ванной, — пожимает плечами.

О Боже.

— Егор, вне зависимости от того, правда это или шутка такая, твои слова звучат мерзко, — впиваюсь в него взглядом. — Ты вчера мне читал «Я знак бессмертия себе воздвигнул» и «Ночною темнотою покрылись небеса», а сегодня… Как ты вообще это совмещаешь в себе?

— О времена, о нравы! — он смеется. — Когда я работал над дикцией, то помимо скороговорок бабушка советовала тренироваться на Ломоносове. Поначалу после одного куплета у меня начинала болеть челюсть, но постепенно язык привык к тяжелым нагрузкам.

— Однако же…

— Не надо стесняться, это было неплохо. Ну, я про ванную.

— Эм. Ну, пожалуйста, — я решаю, что с меня хватит, поднимаюсь с пола, выходит не быстро, так как ноги затекли, и он успевает перехватить меня за руку.

— Получше даже, чем если бы я остался с той кошечкой из бара. Постой, не уходи. Прости. Останься, пожалуйста.