Перекресток Теней (СИ) - Гельман Юрий. Страница 37

- А во-вторых?

- А во-вторых, у него был довольно большой багаж. Я еще подумал: зачем это он тащит в Англию столько одежды и всякого другого барахла, которое по дешевке можно купить там?

- Какого барахла, старик? - оживился де Брие.

- Разного. У него было несколько ящиков.

- Ты можешь описать их?

- Конечно же, нет. Ящики как ящики, просто показалось, что их много.

- Не исключено, что один из этих ящиков... - пробормотал Венсан де Брие. - Жак де Моле когда-то говорил мне, что опасается за судьбу реликвии, что Ренн-ле-Шато перестает быть надежным местом для тайника. Не исключено, что папа Климент в скором времени лично пожалует на холм Безю, и его проведут по тому лабиринту, по которому несколько дней назад прошли мы с Эстель.

- Папа не пожалует на холм Безю, - со спокойной уверенностью сказал Эмильен-левша.

- Почему ты так думаешь?

- Потому что, пока ты переодевался после прогулки, ко мне заглянул один знакомый и принес весточку из Парижа. Я просто не хотел с этого начинать нашу беседу.

- Какую весточку? О чем ты?

- Позавчера папа скончался, - сообщил Эмильен-левша. - Говорят, что в страшных муках. И еще говорят, что сбылось какое-то пророчество Великого магистра.

После этих слов все трое, сидевшие за столом, перекрестились.

- Господи, упокой его душу! - искренне произнесла Эстель.

- Все-таки умер! - воскликнул Венсан де Брие. - Стало на одного конкурента меньше.

- О чем вы говорите, сеньор! - Девушка с недоумением посмотрела на своего покровителя. - Разве его высокопреосвященство кому-нибудь являлся конкурентом?

- Еще каким, девочка! - ответил ей старик.

- Но я ничего не понимаю. Вы все время говорите загадками. То какие-то ящики, то папа конкурент. Ваша милость, сеньор де Брие, если уж вы повсюду возите меня с собой, то позвольте и мне знать, куда мы едем, и понимать, зачем. Неужели до сих пор вы не убедились в моей преданности?

- Не обижайся на него, девочка, - сказал старик. - Он даже мне, своему давнему приятелю, далеко не все рассказывает.

- Я давно убедился в твоей преданности, Эстель, - тихо произнес де Брие и с теплотой посмотрел на девушку. - Поэтому скажу и то - куда мы едем, и то - зачем.

- Я клянусь никогда и никому ни под какими пытками не выдавать вашей тайны! - торжественно заявила Эстель. - Говорите же, сеньор!

Но не успел де Брие открыть рот, как в харчевню вошли двое мужчин в серых плащах с накинутыми на головы капюшонами. В тусклом свете нескольких свечей нелегко было рассмотреть их лица. Скорее всего, это были какие-нибудь путешественники или бродяги, прибывшие в Ла-Рошель в поисках места на случайном судне. Не обращая внимания на сидящих в зале, прибывшие направились к кухонной перегородке и кликнули повара.

И в ту же минуту Венсан де Брие поднялся и решительно направился к вошедшим. Резко стащив капюшон с головы одного из них, рыцарь заставил его обернуться.

- Мессир! Вы здесь! - воскликнул тот.

Это был Тибо.

2

Конец января выдался на редкость холодным. Солнце пряталось в пелене седых облаков, даже не пытаясь подсмотреть за буйством зимы. Снега в городе давно не было, асфальт звенел и будто ёжился от непривычных минус десять. И всё время дул ветер - несильный, но удивительно настойчивый. Обнаженные тополя, выстроившись вдоль улиц, невесело уклонялись от его редких порывов, размахивали голыми ветками, наполняя ледяной воздух звуками, похожими на  стук кастаньет. Но прохожих было мало - холод загонял людей в транспорт, в магазины, в дома, и слушать непривычную деревянную музыку было некому. Впрочем, оставались еще фонарные столбы, понуро склонявшие длинные тонкие шеи над дорогой. По вечерам их головы оживали и нервно вспыхивали, отбрасывая на тротуары болезненный свет, а утром, как только холодные губы рассвета касались их затылков, фонари гасли и переставали жить.

Утром першило горло - сразу с двух сторон, будто накануне Инна хватанула чашку холодного молока. Но такой привычки не было, однажды в детстве случилось - на всю жизнь запомнила. Оставалось грешить на то, что просто продуло в трамвае или кто-то кашлянул в ее сторону. Всегда ведь находится один, который чихает или кашляет... В любом случае, причину было искать нелепо, только время тратить вместо того, чтобы немедленно устранять следствие. А как, если с каждой минутой становилось все хуже?

Давно она не болела, даже как-то подзабылось, как это - болеть. Хорошо еще, что был выходной, плохо - что не вызвать врача на дом.

Столбик термометра переполз через отметку "тридцать семь", сделал еще три шажочка и нехотя остановился. "Самое то! - подумала Инна. - Температура для ломоты костей, для тяжести в голове, заложенности носа и текучести глаз. Уж лучше бы тридцать восемь и пять".

Она знала себя: небольшие температуры валили с ног, разбивали организм, распинали его, накрепко приколачивали к постели. Так и случилось. Сначала было горло, потом включилась голова, потом эстафету подхватили руки и ноги, не осталась в стороне спина. Моментами казалось, что болят даже волосы.

Инна лежала под своим любимым верблюжьим одеялом и медленно соображала: что теперь делать? Потом заставила себя встать, сделала чай с малиной, хотя хорошо знала, что он сейчас ни к чему, потом поставила себе на ступни горчичники и натянула поверх них толстые шерстяные носки. Есть не хотелось, было тяжело телу и нудно душе.

Выпростав руку из-под одеяла, Инна нашарила на пуфике пульт от телевизора, попыталась что-то посмотреть, но быстро устала от мелькания кадров. "Спать! - прозвучал в голове приказ. - Теперь только сон может вытеснить из меня этот вирус".

И она уснула - не смотря на то, что было утро, что легла она накануне не поздно и, в общем-то, выспалась. Но сон все-таки пришел, обнял ее, согрел своими мохнатыми лапами, бережно окутал тишиной и плавно погрузил в состояние покоя.

"Вчера я болела. Впрочем, больна и сегодня - температуры уже нет, но тяжесть в теле осталась - очагами, отголосками. Я очень плохо переношу простуды. Помню, как в детстве меня растирали барсучьим жиром, уксусом, водкой - было дело. Это потом, повзрослев, я стала понимать, как тяжело родителям, когда болеют их дети. Со своей стороны понимать - с дочерней. Своих-то у меня нет...

Я проспала несколько часов кряду, причем, это было днем, при солнечном свете, чего со мной практически не бывает никогда. За редким исключением. И знаешь, мне ничего не снилось в этот раз - либо меня пожалели, либо мне снится только тогда, когда мы с тобой спим вместе... Нет, одновременно - я это имела в виду... покраснела, наверное...

А, вот, кажется, догадалась, где могла подцепить простуду. Помнишь пещеру в Ренн-ле-Шато? Там было душно и сыро, и все время откуда-то тянуло затхлым сквозняком. Или мне показалось? Или я вообще схожу с ума, если предполагаю, что простудилась от собственного Сна?

Сейчас уже вечер. Я устала. Ничего не делала - и устала, как будто провела шесть или семь уроков. Снова пойду спать и не знаю, встретимся ли мы с тобой опять. А завтра в школу по-настоящему, надеюсь к утру быть, как огурчик. Впрочем, если не отпустит полностью, позвоню директрисе и попрошусь в отгул. В конце концов, имею я на это право по законодательству или нет?"

***

"Удивительное дело, Андрей! Сегодня ночью мне приснился совершенно другой сон! Даже странно как-то... непривычно уже... Будто я гуляла в каком-то большом нездешнем парке. Не знаю, в каком городе и в какой стране. Там было такое место, аллея... я стояла в тени тополей, а впереди было открытое пространство, залитое солнцем, в нём парИли последние пушинки наперегонки с мотыльками, а я стояла, словно отстранившись от этого мира, было тихо, трава в тени была яростно зелёной, освещённая дорога впереди поворачивала в сторону, терялась из виду, и только по маленькой просеке можно было угадать её направление... И еще там был старинный дом, особняк такой, как в пьесах Островского или Чехова. Он выглядывал из-за деревьев, перед ним была лужайка - такая изумрудная, что аж дух захватывало от этой красоты. И я представила, что там гуляют барышни с зонтиками от солнца и в платьях с кринолинами, а возле них бегают счастливые дети, слышен их звонкий, беззаботный смех. И я поймала себя на мысли, что, пожалуй, я готова полюбить лето. А ведь мне всегда нравилась осень, дожди, мокрые тротуары, гулять по ним, не важно в какую сторону. Потом я полюбила март, с его слякотью на дорогах, синевой по утрам, с начинающими таять сугробами, когда в каждом - волшебные чертоги, а когда заглянешь, наклонившись, все прячутся, только край чьей-то шляпы, или обронённый носовой платочек - прозрачным кружевом... А теперь было лето... яркое, звонкое, такое, знаешь - из детства... И мне там было хорошо! Тепло и уютно. Может быть, именно поэтому я проснулась совершенно здоровой!