Брачный сезон в Уинчестере (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна. Страница 9

— Могу ли я заехать завтра, узнать о состоянии его здоровья?

Такой учтивости она от него не ожидала и рассыпалась в заверениях о том, какую радость его визит доставит несчастному Гэмфри. Ведь так приятно встретить того, с кем связывают воспоминания детства!..

Шелдон обещал заехать к ним около трёх, после чего отошёл.

Тем временем вниманием публики завладел приглашённый скрипач, но любителей музыки среди гостей оказалось немного. В их числе была, однако, мисс Кора Иствуд, которая, как сказал Лоренс Иствуд Шелдону, расхваливая сестрицу, сама прекрасно играла на арфе и фортепиано. Лоренс был лжив, но в данном случае не лукавил: было заметно, что мисс Иствуд и вправду по душе скрипичные пассажи. Рядом оказался и Монтэгю. Джулиан, как знал Шелдон, превосходно пел по-французски и по-итальянски, обладал приятным мягким баритоном, но сейчас было ясно, что в музыкальный круг его вовлекла страсть не к музыке, но к мисс Коре: он не спускал глаз с её прелестного профиля, любовался чудесными тёмно-пепельными волосами и едва ли слышал скрипача. Таким Джулиана Монтэгю виконт Шелдон никогда не видел.

Не очень многочисленным, но весьма говорливым был в обществе Уинчестера кружок дам и джентльменов средних лет, которые, однако, сторонились друзей милорда Шелдона. Те платили этой компании ответной, хотя и апатичной неприязнью, не удостаивали их особым вниманием, не снисходя, впрочем, и до явно выраженного презрения. Представители говорливого кружка не отличались богатством и существенного веса в обществе не имели. Женщины в нём не выделялись красотой, однако считали себя весьма остроумными, мужчины за неимением большого ума одевались несколько шокирующе. Хотя мистер Диллингем был, как говорили, субъектом несколько недалеким и раздражительным, но завязывал шейный платок он так элегантно, что его ставили в пример молодежи. Миссис Грэхем обожала сплетни, но зато никто не мог дать лучший медицинский совет. Миссис Лавертон была немножко болтлива, но все были согласны, что это добрейшая женщина.

Правда, леди Холдейн и мисс Хилдербрандт с этим мнением согласны не были.

Хуже всего было когда, зная высокий уровень осведомленности круга его сиятельства графа Шелдона, миссис Лавертон пыталась почерпнуть оттуда «что-нибудь интересное». Вот и сейчас Раймонд издалека наблюдал, как она незаметно подобралась, точнее, подкралась, к полковнику Карбэри, вышедшему в парк выкурить сигару, и огорошила его приветствием.

Беда была ещё и в том, что миссис Лавертон не очень удачно старалась скрыть следы времени. Нет, она неплохо владела пуховкой, но, закончив свое лицо, она так неумело соединяла его с шеей, что напоминала реставрированную статую с современной головой, приставленной к античному туловищу. Контраст настолько устрашал, что полковник посмотрел на миссис Лавертон несколько испуганно, словно опасаясь, что голова её вот-вот отскочит от дряблой шеи.

— Ах, мистер Карбэри, как я рада встрече! Скажите, не далее как вчера мне рассказывали, что мисс Иствуд безумно увлечена молодым Шелдоном. Но разве можно придавать значение тому, что слышишь! Так ли это?

— Возмутительные сплетни.

— Разумеется, просто стыд говорить подобное! Но свет привередлив…. Боже мой, кто бы, например, позволил себе заподозрить миссис Гилмор в опрометчивом поступке? Однако люди так злы, они рассказывают, будто она буквально навязывает молодому Шелдону свою дочку? Это правда?

— Я могу вам поручиться, что этот рассказ ни на чём не основан.

— Да? А эти слухи о леди Радстон? Говорят, что более развращённой особы свет не видывал! Вогнала мужа в гроб, несколько раз вытравляла плод, лишь бы сохранить фигуру… Но справедливо ли это? Ведь разнузданность, с которой некоторые сочиняют небылицы, поистине чудовищна.

— Да, но, по-моему, разносчики сплетен нисколько не лучше их сочинителей.

— Безусловно. Это старое утверждение и очень верное. Но что поделаешь! Как вы запретите людям говорить? Сегодня миссис Диллингем уверяла меня, что мистер Салливан недавно угрожал сыну лишением наследства. Но, Боже мой, неужели вы думаете, что я стала бы передавать эти россказни!

— Ах, миссис Лавертон, — не выдержал полковник, почти не скрывая злого сарказма и раздражения, — если бы все обладали вашей сдержанностью и добрым сердцем!

Он сумел всё же отделаться от навязчивости старой сплетницы и примкнул к друзьям. Сюда же подошёл и Раймонд Шелдон. Странно, но ему нравились друзья отца, он чувствовал себя с ними куда лучше, чем с Тэлботом и Иствудом. Только леди Холдейн иногда несколько шокировала его слишком откровенной прямотой суждений и удивительной прозорливостью. Впрочем, возраст давал ей такое право.

— Это хорошо, что вы не избегаете стариков, Раймонд, — заметил сэр Остин, тасуя карты, — у нас можно кое-чему научиться…

— Бросьте, Чилтон, — насмешливо перебила его леди Холдейн, — старики учат молодых старости.

— Ну, что вы, миледи, — изумлённо возразил Раймонд, — как можно? Люди Опыта учат наизабавнейшим вещам. Помню, как я смеялся, листая советы милорда Честерфилда, когда он рекомендовал своему сыну много читать, причём требовал не терять даже тех коротких минут, которые тому приходилось проводить за отправлением естественных потребностей; в эти минуты он рекомендовал сыну перечитать одного за другим всех латинских поэтов: покупать какое-нибудь дешёвое издание Горация, вырывать из него страницы две и уносить их с собою, где сначала читать их, а потом уже приносить в жертву Клоацине. Честерфилд утверждал, что любая книга, прочитанная таким образом, очень отчетливо запечатлеется в памяти. Разве не забавно? Правда, сам я советом милорда так и не воспользовался. Что-то в нём показалось мне… грубым.

Милорд Брайан насмешливо заметил:

— Не выделяйтесь чрезмерной утончённостью, Раймонд, — где тонко, там и рвётся…

— Простите, отец, — мягко улыбнулся Шелдон. — Я просто думал, что стихи можно приносить только на алтарь любви или скорби… но в ночной горшок? К тому же — рвать книги, помилуйте…

Мисс Летиция спросила, пробовал ли он сам свои силы на литературном поприще? «Неужели ни разу не написал мадригала в честь красавицы?» «Нет, он недостаточно ещё знает женщин…»

— Ну, для написания стихов о дамах — чем меньше знать их, тем лучше. Получится и глубже, и тоньше.

— Я полагала, Раймонд, — заметила леди Холдейн, — что вы сразу должны потерять голову. Начать совершать безрассудные безумства, увлечься…

— Для этого я, миледи, должно быть, чрезмерно рассудителен.

— Сильные страсти — свидетельства сильных чувств.

— Основание сильных страстей — слабая воля. Подлинная глубина чувств исключает и суету, и безумства.

— Вы странный юноша, Раймонд, — усмехнулась леди Холдейн, — глупые надежды молодости действительно порой излечиваются мудрой безнадежностью старости, но юная рассудочность странна. Я двадцать лет притворялась молодой, теперь вот прикидываюсь живой, но вы, по-моему, играете роль старика…

— Ну, что вы, миледи. Я просто слушал лекции старых профессоров, читал старых и даже древних писателей, если заболевал, предпочитал лечиться у старых и опытных врачей… Я люблю зрелый виноград и старые вина, мне нравятся не новомодные, но антикварные вещи. Помните Леонарда Райта? «Старое дерево лучше горит, на старой лошади безопаснее ехать, старые книги приятнее читать, старое вино приятнее пить, старым друзьям можно довериться…»

Но тут к ним подошёл сэр Винсент и, пригласив всех к столу, увёл его с собой виконта. Лорд Брайан предложил руку леди Холдейн и дорогой услышал он неё достаточно странные слова:

— Похоже, вы всё же перестарались, Шелдон. Желательно было спасти наследника вашего рода от раннего растления, вам это удалось, друг мой, но ваш мальчик, обладая врожденной светскостью, скучает со сверстниками. Между нравственной чистотой и стоицизмом есть граница. Боюсь, Брайан, что ваш сын пошёл дальше предписанного вами.

— Это, по-вашему, опасно, Фанни?

— Не знаю…