Русские и русскость - Резниченко Семен. Страница 6

Когда русские протестуют против произвола и (или) отсутствия порядка — наш протест обоснован. Но есть ещё (а раньше особенно процветал) и протест против «косности» и «отживших условностей». Это при том. что опутывающих человека правил у русских было меньше, чем у других народов. Этот протест объясняет только наличие чрезмерного свободолюбия, переходящего в анархизм и нарушение чужих прав.

Есть мнение, что в появлении различных «свободолюбивых» течений Россия обогнала Запад, взять хотя бы наших нигилистов или «толерантность и политкорректность» ко всякого рода меньшинствам в 1920-е годы.

В каких условиях сформировался русский национальный характер? Ответом на какие вызовы он стал? Прежде всего на нестабильность, изменчивость и разнообразие — разнообразие природного ландшафта, непохожесть друг на друга окружающих народов, врагов и союзников, их периодическая смена, изменчивость политической, геополитической и экономической ситуации, что иллюстрируется древней пословицей: «Рать стоит до мира, а мир — до рати». Иными словами, длительные периоды военной опасности могли сменяться также относительно длинными периодами спокойствия, тогда как у других народов последовательно преобладало что-то одно.

Ситуация не только менялась постоянно, но для разных групп русских менялась по-разному. От различных русских людей и в разное время требовалось очень разное поведение.

История готовила русского человека к непостоянству, которое также непостоянно и готово смениться периодом стабильности.

Покорны и жители Востока, и жители Запада. Над ними тяготеют всевозможные обычаи, законы стандарты и принципы. То, чему покоряются западные и восточные люди, они считают верным и законным, какими бы чудовищными, нелепыми и вредными ни были эти принципы.

Русский человек слишком часто покоряется тому, что не считает ни верным, ни законным. Пусть даже это неверное и незаконное не так уж чудовищно и жутко. Русский человек покоряется тому, что не приемлет, потому, что иначе «будет ещё хуже» или хоть какой-то порядок сменится развалом и хаосом. Но это понимание и покорность всё же не позволяют русскому искренне смириться с тем, чему он «логически» или вынужденно покоряется.

В Европе революции происходили, когда представления властей о мире, и своём месте в нём переставали соответствовать изменившейся реальности. На Востоке революции происходили тогда, когда власти нарушали правила и устои.

В России революции происходят в тот момент, когда власть недостаточно доминантна и недостаточно подавляет нижестоящих. Это признак слабости. Власть не считается с нижестоящими, когда сильна и доминантна. (О феномене так называемой «русской власти» писал историк Фурсов.) Когда власть не подавляет — перестают считаться с ней, пусть даже она компетентна и проводит необходимые мероприятия.

Талантливый правитель Борис Годунов недостаточно «возвышался» над другими боярами, за что и был уничтожен ими. В отмене крепостного права тоже почувствовали слабину, хотя в целом это было нужно и полезно. Сначала был убит государь-освободитель Александр II. А через несколько десятилетий пало самодержавие. Генсек Брежнев уже никого не пугал, поэтому вскоре после его смерти началась перестройка… Ельцин и Путин держались за счет того, что оседлали и возглавили процесс всеобщего растаскивания — процесс самоликвидации государства. Плюс Путин имитировал некоторую «грозность». В условиях всеобщей слабости и трусости имитация неплохо работала, но сейчас ВВП уже раскусили. Сильные мира сего ничего не опасаются. Вот и гадают политологи, кто президента «съест»…

К вопросу о том, почему многие русские «сильные мира сего» так куражатся над более слабыми: они знают, что слабые, если что, сожрут и не поперхнутся.

Специфическая русская покорность — не часть ментального ядра, а элемент периферии, сформировавшийся под воздействием государства и политической эволюции общества. Именно к периферии относятся многие качества, традиционно приписываемые современным русским, например слабая склонность к общественной активности и самоорганизации. Такие черты национального поведения появились под давлением государства сравнительно недавно.

Точно так же неприятие русскими пафоса и риторических красот — это следствие разочарования в само-разрушающемся государстве.

Особую специфику имеет и появление цветистой, развитой и популярной русской криминальной субкультуры. С одной стороны, сыграли традиции внегосударственных свободных полисов, таких как казачьи общины.

С другой — в конце XIX — первой половине XX века очень многие русские усвоили уже «государственный» взгляд на жизнь: почетно жить за счет обычных людей, ничего им взамен не давая, так же как и представители «правительственного начала».

Внеличностные социальные регуляторы — важнейшая часть любой культуры. При их слабости обществу существовать весьма трудно. И достойно удивления, как Россия и русский народ просуществовали более тысячи лет, причём с блеском и огромными достижениями.

Основное объяснение этому — среди русских раньше было много сильных людей (в самых разных смыслах этого слова): сильных и физически, и интеллектуально, людей с большими способностями к чему-либо — от военного дела и политики до симфонической музыки. Благодаря сильному личностному, индивидуальному началу русские отличались повышенной личностной одарённостью по сравнению с более организованными и «правильными» соседями и соперниками.

И не только. Слабость правил и стандартов имели и свою положительную сторону. В сочетании с повышенными интеллектуальными, волевыми и физическими данными это помогало давать самый верный и адекватный ответ на возникающие вызовы, ответ, продиктованный необходимостью, а не предрассудками и шаблонами или недостатком способностей, и поэтому зачастую гораздо более действенный.

Умение «действовать по обстоятельствам» очень способствовало, например, феноменальным военным успехам русских. Оно позволяло им достойно выходить из ситуаций, в которых более «правильные» римляне или поздние европейцы неминуемо были бы уничтожены.

Поэтому долгое время русские достойно справлялись с трудностями, в том числе и с теми, которые наши предки создали сами для себя.

Вспомним банальные рассуждения о традиционной русской сообразительности и смекалке, не скованные лекалами и шаблонами.

Или взять заимствование принципов деспотического государства. В русской политической традиции его не было, но деспотия соответствовала геополитическим интересам — и она появилась.

Плюс к этому — очень многие русские имеют не слишком русский менталитет. Они традиционны, рациональны, склонны следовать правилам и не склонны нарушать чужие права. Такие русские очень способствовали сохранению стабильности и закреплению успехов.

Уже упомянутый Игорь Васильев верно писал в своей статье об огромной роли русской культуры в ограничении негативных сторон менталитета. Особенно это касается православия. И пока культура (в особенности традиционная, народная) была сильна, на пути индивидуализма и произвола стояла пусть и не идеальная, но достаточно действенная система защиты. Взять хотя бы воспетые славянофилами и почвенниками идеалы крестьянского мира. Они не всегда реализовывались в полной мере на практике, но и не были пустым звуком.

Русский человек не жил в мире бескомпромиссных догм, которые он был обязан выполнять в обязательном порядке. Но культура заключала его свободу в рамки, внутри которых существовали разные варианты выбора. Но за рамки выходить было нельзя: есть такие выражения, как «видеть берега», «не видеть берегов».

В рамках традиционной русской культуры русский человек как носитель определённого менталитета мог минимизировать конфликты и достаточно эффективно взаимодействовать с соотечественниками.

Соборность, коллективизм, общинность, которыми так восхищались консерваторы и народники, были ценностями культуры. А такие ценности часто не вытекают из менталитета, но противостоят ему. Ценностями культуры нередко становится то, чего нелегко достичь. Об этом весьма тонко написал еще Фридрих Ницше.