Вайзард? (СИ) - "Andrash". Страница 48

Без преобразования гаргантой девушка путешествовать не могла. Гражданской транстихоокеанской авиации еще не существовало. Лайнером путешествовать было очень долго. Но, если гора не идет к Магомеду…

В общем, мне удалось уговорить Урахару, самому пребыть в Канаду вместе с оборудованием.

Как-то подозрительно быстро он согласился. Может технология еще не опробована?

Как бы то ни было, все прошло успешно.

Энжель сейчас в Уэко Мундо; живая, здоровая и не в меру любопытная.

— Дальше? Если кратко, — Энъен права. А если чуть менее кратко…

* * *

— Мы проморгали его рождение. Не обратили внимания. Даже тот земной царек был прозорливее нас — вечных и бессмертных богов. — горько усмехнулся Гадес.

— Не обратили внимания, даже когда его распяли. Очередная секта иудеев, — думали мы. И оставили эту секту на самих иудеев, которые, помня о каре, сами стремились ее уничтожить.

Но у них не вышло. Христиан преследовали повсеместно. Их мучили, сжигали, распинали на крестах, подобно их богу, травили дикими зверьми, но их, вопреки всякой логике, становилось все больше и больше.

И даже тогда мы не спохватились.

Христиане не поклонялись Яхве. Точнее поклонялись, но прана ему не шла. Она шла новому божеству, по имени Иисус.

В будущем он может быть довольно опасен, — решили мы.

Новый бог был почти как его «отец» — Яхве. Он мог поглощать любую светлую прану.

Однако это будет не скоро. Когда придет время, мы легко его уничтожим. А пока можно понаблюдать.

И мы наблюдали. Наблюдали, надеясь на его примере понять, как поглощать более широкий спектр праны.

И донаблюдались! Жадность сгубила нас. Как поглощать больше праны так никто и не понял.

Но, благодаря своей жадности, мы потеряли все. — в голосе Гадеса было все то же горькое сожаление.

— Начни мы, да нет, не мы — начни Я действовать чуть раньше, и Персефона была бы жива! — сожаление в голосе бога можно было намазывать на хлеб.

Помолчав немного Гадес продолжил рассказ:

— Все случилось в один день.

Большинство богов уже отчаялось в надежде получить, как ты говоришь, халяву, и хотело убить его.

Некоторые даже пытались, однако для них он был уже слишком силен. Сильнейшие же боги, — и я в том числе — губы Гадеса искривились в самоуничижаючей ухмылке — еще надеялись. Но надежды, вместе со всей прошлой жизнью, в один миг провалились в Тартар.

В самое глубокое его место.

Гадес.

Все случилось неожиданно. Мы с Персефоной делили брачное ложе, когда внезапно раздался гром. Гром, который, как оказалось, пронзил весь мир. Все три мира, если быть точным.

— Что это, кто-то из твоих врагов? — спросила Персефона, прижимаясь к моей груди.

— Не похоже, но если это так, он будет страдать вечность! — ответил я, раздосадованный, что наше занятие прервали.

— Что ты, милый, надо быть добрее, — чисто улыбнулась Перси, — пары недель мучений им вполне хватит, чтобы осознать свой поступок.

— Только, если ради тебя, — поцеловал я девушку.

Оторвавшись от нее, я переместился из дворца, намериваясь разобраться, что случилось, когда последовал второй удар грома.

Гораздо более сильный, чем первый.

Да что там происходит. Гремит, как будто «братец» развлекается. Если это действительно он, то я не посмотрю на прежние договоренности — покажу этому зарвавшемуся засранцу, кто из нас на самом деле сильнее.

Однако, некое дурное предчувствие подсказывало мне: это не Зевс, — все гораздо хуже.

И оно не обмануло: следом за вторым ударом последовал третий. Самый сильный. От него, казалось, содрогнулось само пространство.

Да нет — не казалось: само пространство и содрогнулось! По волнам мировых энергий прошла волна искажений.

Энергетические потоки вокруг буквально взбесились, стремясь закружить/унести/разорвать незадачливо подставившуюся душу или, даже мелкого бога. Что со многими и случилось.

Буйство стихий длилось недолго — не больше минуты, а затем, мгновенно, будто по команде, прекратилось.

Полностью изменив энергетическую картину мира.

Воздух ранее буквально пропитанный праной, теперь почти лишился ее. Прислушавшись к себе, я с ужасом понял, что изменения коснулись не только воздуха, — я сам лишился большей части своих божественных сил! Да что там большей части, — почти всех! Напади на меня кто из других старших богов — вмиг разделает под орех.

Однако, нападать на меня никто не спешил. Здесь вообще не было заметно никого живого — разбушевавшаяся стихия постаралась на славу.

Персефона! — возникла в голове тревожная мысль. Надеюсь она в порядке — Элизиум должен был защитить от удара стихии.

Не медля ни мгновения, я переместился во дворец.

Она лежала на полу возле нашего ложа.

Мое сердце, обретенное вновь, только благодаря ей, неподвижно застыло в груди.

— Перси! — я кинулся к ней и подхватил на руки. Вопреки моим опасениям, Персефона была жива. Сердце набатом застучало в груди, отыгрываясь за недавнюю остановку.

— Гадес, — прошептала она, с трудом поднимая голову и смотря мне в глаза, — прости, я оказалась слишком слаба… Я люблю тебя, и буду вечно любить… — произнесла девушка, а затем затихла на моих руках.

— Перси, не покидай меня, прошу! — я лихорадочно применял все известные средства реанимации, но все было бесполезно — девушка у меня в руках, моя единственная любовь была мертва.

— Перси-и-и, Не-е-ет!!!

* * *

— В тот момент я потерял рассудок. А когда вновь пришел в себя, на месте сердца у меня вновь зияла дыра пустого.

Как я узнал позже, в тот момент ОН покинул наш мир. Основательно изменив его напоследок.

Большинство богов полностью лишились праны и погибли. Как моя Персефона. Они полностью перестроились на прану и ее потеря стала фатальна. Не повторяй этой ошибки.

Хотя у тебя и не получится ее повторить.

Как и у остальных богов — выживших и вновь рожденных.

Вера уже не та. Она уже не дает той силы, что раньше. Прана стала слабее влиять на мир. Нет, не так. Не слабее — ограниченнее.

До определенного момента она воздействует на мир так же как и раньше, но выше этого предела ее расход растет в геометрической прогрессии.

Единственное исключение — чертоги сильнейших богов. Как Элизиум, или Олимп.

Но исключения лишь подтверждают правило.

Тогда, очнувшись, я кинулся мстить.

Я убивал.

Убивал много.

Убивал христиан, ставших причиной гибели моей Персефоны. Убивал мелких божков, посмевших выжить, тогда, когда она погибла. Убивал пустых и синигами просто вставших на моем пути. Даже нескольких довольно сильных богов убил — за то, что они бездействовали. Возможно, и Танатоса убил я — те времена отложились в моей памяти лишь кровавым бредом и жаждой убийства.

Все кончилось, когда я встретил его. Не помню уже его имени, да оно и не важно. Важно, то, что он помог мне остановиться.

Он был одним из христиан. Наверное, потом его стали почитать как святого, не знаю. Суть в том, что он был весьма силен. Достаточно, чтобы я не смог убить его. Пожалуй, в тот момент он был сильнее меня.

Все дело в пране. На нас — бывших богов — легло ограничение по ее использованию. А вот на приверженцев Иисуса — нет. Они не могли сами накапливать ее, однако, могли заимствовать ее у своего бога, находящегося за границами нашего мира. Далеко не всегда могли заимствовать — если на них нападали люди, у христиан ничего не выходило, а вот если пустые, или мы, боги, то тогда их бог не скупился.

Довольно правильный подход, — иначе мы бы их уничтожили полностью. Но вернемся к тому святому.

Тогда, защищая от моих атак себя и своих спутников, и даже не думая атаковать, он спросил, почему я, и подобные мне, убивают таких как он.

Было у него в голосе что-то такое, что кровавый зверь, обитающий во мне, притих.

Более того, я ответил ему.