Земные громы (Повесть) - Дынин Иван Михайлович. Страница 2

— Вставай, Васенька, пора.

Отец успел уже умыться, на столе дымилась горячая картошка. Наступило новое рабочее утро.

Ремонт был окончен, но Василий продолжал ходить на мельницу. Работа теперь была легче и интереснее. Постепенно он начал осваивать сложный мельничный механизм. Сначала изучил процесс подготовки зерна, затем понял, как нужно регулировать качество помола, а позже стал по гулу работающих жерновов определять не только исправность агрегатов, но и качество вырабатываемой муки.

Одно было плохо: работал Василий наравне со взрослыми, а хозяин ему почти ничего не платил. Заходя на мельницу, Федоренко то и дело теребил Василия — сделай то-то, посмотри там-то. А когда дело доходило до расчета, о мальчишке не вспоминал. Получалось, что имел в хозяйстве дармовые рабочие руки. А Василию было обидно. Выходило, что никакой он не помощник в семье, да и на мельнице ему грош цена. Так со временем улетучилась гордость, с какой он шел на работу в первый день.

— Ты что-то невеселый стал, — сказал однажды отец. — Тяжело?

— Не в этом дело, отец. Обидно задарма гнуть спину. Я ведь не маленький, мог бы копейку в дом приносить.

— Кто тебе ее даст, копейку? Федоренко платить и не думает.

— А если уехать в город?

— В Екатеринодар?

— Ведь работают другие мальчишки. В лавках. В мастерских подручными.

— Не от хорошей жизни, сынок.

— Это я понимаю. Но уж если надо работать, то не задаром.

— Как-нибудь проживем.

— И работу можно в городе получить. А здесь до двадцати лет Федоренко будет считать меня мальчишкой, чтобы не платить.

— Тут ты, конечно, прав. Хозяин наш прижимист. — Отец задумался. — А что, если и впрямь попробовать устроить тебя в городе?

— Я бы старался. А жить буду у бабушки.

— Боязно только, годков-то тебе всего тринадцать.

…В ближайшее воскресенье Гаврил Грабин отправился в Екатеринодар. Первым делом зашел в котельные мастерские.

Уж не надумал ли в город возвращаться? — встретил его вопросом старый знакомый Сундугеев. — Чай, и в станице не мед?

— Хорошо там, где нас нет, — вздохнул в ответ Грабин, — а беду на горе менять, только время терять.

Поговорили о житье-бытье, о детях, о ценах на хлеб и картошку.

— Я к тебе вот по какому делу, — решился, наконец, Гаврил. — Сынок у меня, Васька, уже подрос. Не найдется ли ему местечко в мастерских? Все бы к делу приобщался. И копейка-другая не помешала бы в хозяйстве. Семья растет.

— Это ты верно решил, — одобрил Сундугеев, — к труду и самостоятельности надо детей сызмальства приучать. Поговорю с хозяином, думаю, не откажет. В его же пользу. Работают хлопцы у нас наравне со взрослыми, а получают гроши.

Рекомендация Сундугеева сыграла свою роль. Хозяин мастерских Сушкин решил взять Василия на работу подмастерьем. Определил и плату.

Текут один за другим долгие и трудные дни. Стучат по металлу кувалды. Гнутся под этими ударами огромные листы, принимая нужную форму. Намертво стягивают заклепки отдельные части будущих котлов. Гордостью наполняется сердце Василия Грабина. Он — рабочий. Его труд нужен людям, и ему платят за это.

Но однажды Василий не узнал своих мастерских. Пора начинать работу, только люди не спешат по своим местам, стоят кучками, о чем-то оживленно переговариваются. Взял Василий инструмент, но Сундугеев остановил его:

— Не надо. Бастуем мы.

Еще не поняв смысла этого слова, Грабин положил на место сумку с инструментом. И тут же раздался громкий призыв:

— Выходим на площадь. В стачке участвует весь город.

Вместе с другими подростками Василий в общем ряду с рабочими вышел за ворота мастерских. Стачка прошла организованно. Выступавшие ораторы говорили о том, что волновало каждого: о дороговизне, о низкой заработной плате, о произволе хозяев.

Василию казалось, что после такой стачки жизнь пойдет по-другому. Но все осталось по-прежнему. А вскоре дела и вовсе ухудшились. Хозяина мастерских, который был офицером запасного полка, призвали в действующую армию. Предприятие он решил закрыть, Грабин потерял работу. Несколько дней он обивал пороги заводов и учреждений, но напрасно. Даже для квалифицированных рабочих не было места. Пришлось опять возвращаться в станицу.

— Ну что, набрался ума-разума в городе? — встретил его Федоренко, оглядел с ног до головы, видимо, сразу определил, что мальчонка окреп и подрос, а поэтому сказал примирительно.

— Если хочешь, работай вместе с отцом. Только на полную плату не рассчитывай. Детский труд — он и есть детский.

— Так ведь это понятно, — поспешил согласиться отец. Он боялся, что хозяин вообще откажется принять Василия.

— Только не забывайте мою доброту, — предупредил Федоренко, — а то стараешься для вас, а вместо благодарности вы волками смотрите.

Он будто предвидел, что отношения с младшим Грабиным сложатся у него трудные…

Погруженный в воспоминания, генерал Грабин не заметил, как небо потемнело. Он даже вздрогнул, когда раздался резкий и оглушительный грохот. Дождя еще не было, и удары грома напоминали орудийную стрельбу. «А ведь наши пушки похожи на земные громы», — подумал Василий Гаврилович, откинувшись на спинку сиденья. Стекло начали наискосок перечеркивать седые линии, пошел дождь. Шофер сбавил скорость: дорога заблестела и сделалась скользкой. Грабин успокоился, прикрыл глаза и весь ушел во власть воспоминаний.

…В тот день предстоял очередной ремонт. Пришли, как всегда, с рассветом. Василий помогал отцу разбирать рассевы. Сита были старые, приходилось во многих местах нашивать заплаты. Торопились управиться до вечера. Но пришел Федоренко, поманил Василия пальцем, подвел к выгребной яме. Глубокий ров за машинным отделением был забит золой.

— Надо очистить.

Кочегар стоял тут же, но не собирался лезть в зольную яму. Видимо, хозяин решил, что труд подростка обойдется дешевле. У Василия дух перехватило от обиды, на глаза набежали слезы.

— Лезь, чего застыл?

— Не полезу. Я отцу помогаю. А это не наша обязанность.

Хозяин подскочил, будто его ударили кнутом по ногам.

— Ах, щенок, об обязанностях заговорил! Я тебе покажу обязанности. Что надо, то и будешь делать. Лезь немедленно.

Василий стоял, наклонив голову, и молчал. Это еще больше взбесило хозяина.

— Что делается! Я их кормлю, пою, а этот змееныш не хочет слушаться!

— Не вы нас, а мы вас кормим, — зло выкрикнул в ответ Василий.

— Что? Что ты сказал? Да я… Да ты…

— Мы работаем, а вы только и знаете гарнц собирать.

— Ну, оборванец, голытьба проклятая. Каких речей где-то наслушался… Да за такие разговоры в тюрьме сгноить мало. Ты что же, работать отказываешься? Белоручкой вырасти решил?

— Белоручки — это ваши дети, а у меня руки в мозолях. — Василий для убедительности протянул хозяину ладони.

— Гляньте-ка, люди добрые, он с моими детьми поравняться хочет. Да знаешь ты, босяк, что они будут горными инженерами? А тебе все равно придется зольные ямы чистить. В грязи родился, в грязи и помрешь.

— Нет, это я инженером буду! — выпалил Василий, и, повернувшись, пошел от ямы.

До конца дня, ничего не рассказав отцу о ссоре с хозяином, Василий занимался ремонтом. Закончив работу, собрались домой. Но у ворот их как бы невзначай повстречал Федоренко:

— Ты уже знаешь, Гаврила, что твой парень сегодня не послушался меня, не захотел зольную яму чистить?

— Он мне помогал, ему не до ямы было, — сделав вид, что знает о происшествии, ответил Грабин-старший.

— Мало того, — продолжал хозяин, — он сказал, что я даром хлеб ем, что дети мои белоручки и он работать на нас больше не станет.

— Если Василий решил, значит, так и будет. Он у нас напрасно ничего не говорит.

— А куда он денется? Кто ему работу даст? — почти миролюбиво продолжал Федоренко. — Я хотел ему жалованье прибавить. Образумь его, Гаврила.

— Принуждать не буду. Мы у детей воспитываем самостоятельность.

— Воспитываете? — взорвался хозяин. — Да он у вас грубиян, никакого уважения к старшим.