Земные громы (Повесть) - Дынин Иван Михайлович. Страница 41

По издавна заведенному правилу Грабин находился на полигоне, лично следил за ходом испытаний. И помимо воли сердце его сжималось при каждом выстреле. Василий Гаврилович успокаивал себя, заклинал не волноваться, но совладать с собой было трудно.

— Не рвите вы сердце, — советовал ему Ренне, — поберегите себя.

— На фронте люди не думают об этом, — отвечал Грабин.

ЗИС-30 полностью оправдала надежды ее создателей. Даже Елян, обычно сдержанный, похвалил пушку:

— Очень хороша! Артиллеристы будут нас благодарить.

— Если она дойдет до них, — уточнил Грабин.

— Дойдет! — уверенно заявил Елян, тряхнув густой шевелюрой. — От такой самоходки никто не откажется.

Так же думал и Василий Гаврилович. Но их убежденность не была подтверждена документами. Новую пушку следовало испытать на полигоне заказчика, заручиться правительственным постановлением о принятии ее на вооружение. На все это требовалось немало времени.

— Надо звонить маршалу Кулику. Пусть они сами посмотрят, оценят, — предложил Грабин.

Амо Сергеевич согласился, но после некоторых раздумий попросил:

— Звоните, Василий Гаврилович, сами. Вам удобнее. Вы конструктор, создали новую систему и пробивайте ей дорогу…

В тот же день Грабин связался с Москвой. Рассказал, что уже несколько месяцев на заводе под брезентом стоит готовая дивизионная пушка, превосходящая по своим качествам Ф-22 УСВ.

— Понятно, — ответил маршал, — еще что?

Василий Гаврилович коротко изложил тактико-технические данные самоходки, доложил о результатах заводских испытаний.

— Хорошо, — согласился Кулик, — привозите обе пушки, мы их посмотрим.

— Куда везти? На полигон?

— Нет, в Москву, в Наркомат обороны. Я хочу пригласить Вознесенского и Малышева. Поторопитесь. Двадцать второго июля будем смотреть.

Железная дорога в те дни не позволяла быстро доставить орудия. С востока сплошным потоком шли войска, с запада двигались люди, составы с эвакуируемым оборудованием.

Решили, что до Москвы ЗИС-30 пойдет своим ходом, а ЗИС-3 — на прицепе за грузовиком. Сформировали расчеты, старшим назначили Ивана Андреевича Горшкова. Перед отправкой устроили что-то вроде экзамена. Расчеты демонстрировали материальную часть, переводили орудия из походного в боевое положение, имитировали ведение огня. Все было отлажено, каждый механизм действовал безотказно.

— Такие пушки хоть кому понравятся, — улыбался Елян. — Хорошее мы сделали дело.

Вслед за группой Горшкова выехал Грабин. Москва встретила его настороженной тишиной. Не было обычного городского шума. Вместо пестрой толпы по улицам двигались военные подразделения. Окна домов были многократно перекрещены бумажными лентами. По крышам расхаживали пожарные и дружинники.

Орудия поставили во дворе Наркомата обороны. Организовали охрану, обеспечили часовых песком и огнетушителями. Только после этого Грабин поехал в Наркомат вооружения. Он собирался коротко доложить о том, как налаживается выпуск старых и новых орудий, но Д. Ф. Устинова интересовало множество проблем, которые волновали конструкторов и производственников. Разговор затянулся. В кабинет наркома один за другим вызывались начальники отделов и управлений, от которых зависело обеспечение завода необходимыми станками и материалами. Распоряжения Дмитрий Федорович отдавал коротко, четко и ясно, взвешивая каждое слово. «А ведь он моложе меня, — подумал Грабин, — ему и тридцати трех еще нет».

Окна в кабинете были зашторены. Но даже сквозь темную материю стали вдруг видны огневые всполохи, громкий голос начал методично повторять: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Нарком торопливо поднялся, приказал: «Всем в бомбоубежище!» Но сам присоединился к группе сотрудников наркомата, одетых в защитную форму. Пожилой генерал, спустившийся вместе с Грабиным в подвал здания, пояснил: «Устинов сам руководит командой противовоздушной обороны, вместе со всеми ведет борьбу с „зажигалками“…»

Нескольким вражеским самолетам удалось прорваться к Москве. В разных районах города почти одновременно раздались взрывы бомб, земля отозвалась дрожью, со стен бомбоубежища посыпался песок. «Не попали бы во двор, столько труда пропадет даром», — подумал Василий Гаврилович.

Неспокойно он чувствовал себя и в гостинице, куда прибыл уже около полуночи. Даже забывшись тревожным сном, видел развороченные взрывами пушки. Поднялся с рассветом и сразу же заторопился в Наркомат. Никаких следов ночной бомбежки нигде не было видно. Во дворе уже хлопотали расчеты, расчехляя орудия, очищая их от пыли и грязи. Горшков начал рассказывать о том, как во время тревоги вся заводская бригада была около пушек и вела борьбу с «зажигалками». Но Грабин слушал рассеянно, только машинально поддакивал собеседнику. Его волновал предстоящий смотр.

В назначенное время во дворе Наркомата появился маршал Г. И. Кулик. Вместе с ним были кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Н. А. Вознесенский и заместитель Председателя Совнаркома СССР В. А. Малышев. Все они сразу подошли к ЗИС-3. Грабин доложил тактико-технические характеристики пушки, сравнил их с данными Ф-22 УСВ. Затем расчет продемонстрировал действия при подготовке ЗИС-3 к стрельбе, при заряжании, во время прицеливания. Никаких задержек не было, показ проходил гладко. «Надо будет поощрить Горшкова», — подумал Василий Гаврилович.

Затем осматривали ЗИС-30. Грабин особо подчеркнул, что создание такой самоходной пушки не требует ни особых затрат, ни значительных переделок. Николай Алексеевич Вознесенский уточнил ее примерную стоимость, спросил, сколько времени потребуется для постановки на «Комсомолец» ЗИС-2. Ответ удовлетворил его. Маршал заставил механика-водителя запустить двигатель и развернуть установку. Бывший танкист В. С. Петров выполнил команду четко и даже лихо.

Осмотр был закончен. Маршал Кулик остановился напротив Грабина:

— Пройдемте ко мне, обсудим…

Василий Гаврилович ликовал. Он не сомневался, что орудия будут приняты. Решил про себя: «Надо сразу позвонить на завод, обрадовать Еляна».

В кабинете маршал попросил Грабина еще раз доложить тактико-технические данные осмотренных пушек. Он ничего не записывал, слушал вроде бы рассеянно, думая о чем-то своем, а когда доклад был закончен, медленно расставляя слова, спросил:

— У завода есть план выпуска дивизионной пушки, уже принятой на вооружение?

— Есть, — ответил Грабин.

— А вы хотите сорвать его? Поезжайте на завод и давайте больше тех орудий, производство которых уже налажено.

— А как же быть с нашими новыми орудиями? — растерянно выдавил Грабин.

— Делайте то, что заказано нами и утверждено правительством.

Дрожащими руками Василий Гаврилович собрал со стола бумаги, молча повернулся и пошел по ковровой дорожке к выходу. Спиной он чувствовал, как на нем скрестились взгляды, почему-то ждал, что Кулик вдруг рассмеется и назовет все происшедшее шуткой. Но никто не окликнул и не остановил его.

Горшков, увидев бледного Грабина, всполошился:

— Что с вами, Василий Гаврилович? На вас лица нет. Как с пушками?

— Потом, Иван Андреевич, после, — устало проговорил Грабин. — А сейчас постарайтесь лучше подготовиться в обратный путь, доставьте орудия в целости. Я очень прошу…

В дороге не спалось. Поезд шел медленно, часто останавливался, пропуская к фронту воинские эшелоны. Грабин нервничал, пытаясь разобраться в сложном положении, в которое попал и он сам, и конструкторское бюро, и весь завод. Пушки не приняты, но они и не забракованы. Во время осмотра и совещания не было предъявлено ни единой претензии. В чем же тогда дело? Может быть, маршал решил, что завод снизит выпуск орудий? Не поверил Грабину, который настойчиво подчеркивал обратное? Или не уверен, что артиллеристы сумеют быстро, в боевой обстановке освоить новое оружие? Но ведь расчеты убедительно показали, как легко и просто обращаться с этими орудиями.

Как ни стремился Василий Гаврилович понять, что произошло в Москве, чем вызван недружелюбный и резкий тон, каким разговаривал с ним маршал, ни разум, ни сердце не находили объяснений. Начинал думать, что делать дальше, и опять не видел выхода. Согласиться, чтобы хорошие, нужные фронту орудия стояли под брезентом, было невозможно. Настаивать на их выпуске — значит поставить под удар и себя, и Еляна. В тяжелых раздумьях он только под утро забылся тревожным сном.