Выживший. Покорение Америки (СИ) - Марченко Геннадий Борисович. Страница 13

— Ефим Николаевич Сорокин, — так же приподнял я уже свою федору. — Чем обязан?

— Я знаю всех прихожан нашего храма, а тут увидел новое лицо и заинтересовался. Дай, думаю, подойду, познакомлюсь.

— Да, я не здешний, снимаю квартиру в «итальянском квартале» на Маллбери-стрит. В Америке я меньше месяца, а в православном храме бывать как-то ещё не доводилось, вот, решил, так сказать, восполнить пробел.

— А откуда прибыли в Соединённые Штаты, если не секрет?

Скажу ему, что из СССР, и могу попасть впросак. Вдруг он работает на советскую разведку? Хотя внешность вроде бы подтверждает его слова, мне он сразу показался из «бывших». Да и имя своё я уже назвал, теперь даже если я придумаю левую историю своего появления в Новом Свете, агент НКВД по своим каналам всё равно узнал бы, кто такой Ефим Сорокин.

— Прибыл сюда из Советского Союза, — глядя в глаза собеседнику, ответил я твёрдым голосом.

— Ого, а по какой линии?

— По уголовной.

Новый знакомый вздёрнул брови, выражая немой вопрос. Я же просто пожал плечами.

— Ну, я бы не сказал, что вы похожи на уголовника… Слушайте, если у вас есть время, давайте заглянем в одно неплохое заведение, здесь неподалёку, да и пообщаемся в более приватной обстановке. Не ресторан «Медведь» на Большой Конюшенной, где я любил бывать во времена оные, однако, смею вас заверить, вам там придётся по вкусу.

«Неплохое заведение» оказалось трактиром «Русь», и по пути я понял, что трость у Вержбовского не для форсу. Он слегка прихрамывал на правую ногу, что, впрочем, не мешало ему сохранять свою выправку.

В трактире пока ещё не было той аляповатости в стиле а-ля рюс, свойственной эмигрантским кабакам будущего. Всё дышало дореволюционной Россией, как я её себе представлял, включая полового с прилизанным пробором и полотенцем через руку, который учтиво раскланялся сначала с моим знакомцем, которого, видно по всему, хорошо знал, а затем и со мной.

— Я угощаю, — предупреждающе поднял руку Вержбовский, когда я попытался заглянуть в меню. — А относительно выбора можете положиться на меня.

Спустя пять минут на нашем столе стояли графинчик с запотевшей «Смирновской», тарелки с солёными огурчиками и квашеной капустой, блюдо с половинками варёного картофеля, посыпанного зеленью и политого топлёным маслом, тарелочка с тонкими ломтиками сала, усеянного розоватыми прожилками мяса, маринованные грузди, ломти ноздреватого белого хлеба с хрустящей корочкой… Я невольно сглотнул слюну, что не укрылось от намётанного глаза Вержбовского.

— Предлагаю выпить за наше знакомство, — поднял он свою рюмку, и я проделал то же самое.

Закусив, Виктор Аскольдович закурил сигару, и только после этого перешёл к интересующему его вопросу:

— Что ж, Ефим Николаевич, не изволите ли поделиться своей историей. Начало её, во всяком случае, меня сильно заинтриговало.

— Отчего же, поделюсь в общих чертах. Началось всё в Одессе, где я работал докером, хотя по жизни мне пришлось сменить немало профессий, но все они, сразу предупреждаю, были вполне легальны. Повоевать, кстати, по молодости не удалось, я вообще человек мирный. Но только если меня не трогают. Меня или моих близких, — уточнил я. — А тут получилось, что как-то вечером мы с моей знакомой решили посидеть в кафе, где у меня и случился конфликт с группой молодых мерзавцев. Одним словом, за то, что заступился за девушку и слегка покалечил сына местного партийного начальника, мне присудили шесть лет лагерей. Отбывать срок отправили в Коми, а там у меня вышло недоразумение с местными блатными, кое-кого пришлось отправить на тот свет. А чтобы лагерное начальство меня следом не отправило, решился на побег. Шёл зимой через тайгу, заболел, спасибо местному охотнику, выходил на своём зимовье. А по весне отправился дальше, в Архангельск. Там уже пробрался на американский сухогруз и приплыл сюда, в Нью-Йорк.

— Однако, — прищурился Вержбовский, качнув головой. — Весьма, весьма занятная история. И как же вам удалось устроиться в Нью-Йорке?

— Благодаря протекции капитана сухогруза познакомился с антикваром, который держит свою лавку недалеко от Манхэттена, а тому как раз был нужен помощник. Жалование небольшое, но пока на жизнь хватает, а там, глядишь, со временем ещё что-нибудь придумаю. А вы, наверное, уже лет двадцать как эмигрировали? — перевёл я стрелки на собеседника.

— Примерно так, — кивнул бывший офицер. — Предательство Думы и восстание большевиков не оставили выбора мне и моей семьей, как, впрочем, и многим русским людям, не захотевшим жить при новой, кровавой власти. Переправив своих близких в Париж в 1918-м, обустроив их там, год спустя я вернулся в Россию и воевал с красными на северо-западном фронте под знамёнами генерал-лейтенанта Родзянко. Во время наступления на Петроград был ранен, после госпиталя оказался негоден к строевой службе, вернулся к семье в Париж. В 1923-м мы по примеру многих соотечественников решили искать счастья в Новом свете. Приплыли в Нью-Йорк, обосновались в более-менее русском районе Бруклина. Оставшиеся средства удалось удачно вложить в одно предприятие, так что пока мы с женой пока держимся на плаву. Кстати, Александр Павлович Родзянко также эмигрировал в Америку. Здесь он возглавляет полковое объединение кавалергардов США и председательствует в отделе Союза пажей, мы периодически с ним видимся.

— А дети у вас есть?

— Да, сын и дочь. Дочь вышла замуж за мормона — он поморщился, — уехала жить к нему в Колорадо-Сити, штат Аризона. Даже приняла их веру, так что мы с ней особенно не общаемся. А сын женился на дочери русских эмигрантов, у него в Нью-Йорке, свой, как тут принято говорить, бизнес.

— А что за бизнес, если не секрет?

— Так вот этот трактир и есть его бизнес, который он три года тому назад открыл на паях с родителями невесты. Поэтому угощение для нас с вами ничего и не стоит. А вот и он, мой Андрей.

К нам подошёл вполне современно одетый молодой человек лет около 30, с которым мы учтиво раскланялись.

— Знакомься, сын, это Ефим Николаевич Сорокин. Будучи несправедливо обвинён, он бежал из Советов в поисках лучшей доли, умудрившись добраться до Архангельска и там спрятаться на американском судне.

Мы обменялись с младшим Вержбовский дежурными фразами, после чего он снова исчез в недрах трактира.

— Ну а как вообще русские живут в эмиграции? Наверняка ведь не всем удаётся поднять собственный бизнес.

— Что делать, — вздохнул мой собеседник. — Каждый выживает как может. Но мы по возможности стараемся держаться друг друга, у нас существует даже что-то вроде кассы взаимопомощи. Если уж кому-то придётся совсем худо, ему могут из этой кассы выдать какую-то сумму, естественно, с возвратом, но без процентов — мы не банкиры. Впрочем, это касается приличных людей, потому что, к сожалению, швали среди наших соотечественников тоже хватает… Ну а как там, в России?

— В Советском Союзе, — я преднамеренно поправил Вержбовского, — в Советском Союзе строят социализм. У богатых всё отняли и разделили между населением поровну. Хотя, как обычно бывает, если все равны, то некоторые всё же более равны, чем другие. По моему мнению, с революцией, конечно, перемудрили. Я вообще слышал, что её спонсировали из-за границы, но не могу утверждать этого однозначно. А тут ещё Гражданская война, разруха, из которой вроде бы начали как-то выбираться.

— В наших эмигрантских газетах пишут, что большевики своих же сажают. Это правда?

— Есть такое, поговаривают, что товарищ Сталин решил почистить партийный аппарат от старой гвардии. Думаю, типов вроде Троцкого можно бы и зачистить, но, к сожалению, до кучи под гребёнку попали и невинные люди. Сначала Ягода переборщил, затем Ежов взялся за дело, засучив рукава. С другой стороны, на то, чтобы реализовать грандиозные проекты вроде Беломорско-Балтийского канала, нужны огромные людские ресурсы. Нанимать сотни тысяч людей и платить им деньги — слишком невыгодно. Легче взять крепкого мужика по ложному доносу и отправить его на стройку канала или Днепрогэса, чтобы пахал за похлёбку и кусок хлеба. Понятно, что бесчеловечно, но в руководстве партии другого выхода не видели. Зато потомки будут вспоминать безвестных строителей с благодарностью, пользуясь плодами их трудов.