Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 100

Была, правда, и другая версия происхождения этого названия: якобы в стародавние времена у одной из жриц, вопреки запрету, был возлюбленный. Об этом узнала её госпожа и повелела убить юношу; он пытался бежать, но его настигли на берегу реки, и с тех пор её волны окрасились в алый цвет его крови…

Хайнэ думал об этой легенде, проезжая в экипаже мимо реки и глядя в её быстрые воды, бегущие куда-то на запад, чтобы однажды, далеко в провинции Канси, слиться с великим океаном.

Хатори укутал его плотнее в подбитую мехом накидку, взял на руки и вынес из экипажа. Хайнэ, свесившись с его плеча, бездумно разглядывал подстывшие за ночь лужицы, подёрнутые искрившейся в лучах солнечного света пеленой. Хатори наступил в одну из них каблуком, и хрупкий лёд пошёл изломанными трещинами, сквозь которые на поверхность хлынула неожиданно тёмная, будто густой отвар, вода.

Павильон Горьких Слёз, название которого имело уже совершенно недвусмысленное отношение к легенде про жрицу и её убитого возлюбленного, стоял на другом берегу реки, и в летние месяцы возле него собиралось довольно много народу, но сейчас он был совершенно пуст.

Не в последнюю очередь потому, что в двадцать шестой день Второго Месяца Ветра во всех храмах начинались церемонии, посвящённые смене времени года.

Странно было, что госпожа Илон, вопреки традициям, отправилась в этот день не в храм, а любоваться природой.

Выглядело это как намеренный вызов обществу, и Хайнэ, с его враждебным отношением к официальной религии, поступок госпожи импонировал, однако против неё говорила жестокость, с которой она отвергла прежнего возлюбленного, и он по-прежнему не знал, как к ней относиться.

Хатори усадил его на скамью в беседке и, завидев вдали приближающийся экипаж, скрылся между кустами.

Госпожа Илон приехала, взяв с собой служанок; одна из них несла тепло закутанную девочку.

— Ну, давайте поговорим о вашем деле, господин Санья, — без лишних предисловий начала она, усевшись напротив него.

Хайнэ почему-то не знал, что сказать. А она и не торопила его, подперев локтём голову и скользя задумчивым взглядом по волнам реки, тихо плескавшимся почти у самой беседки.

— А знаете, откуда произошло название этой реки? — вдруг спросила госпожа Илон, не поворачивая к Хайнэ головы.

— Знаю, — немного смущённо ответил тот, и чувство неловкости, владевшее им, стало чуть меньше. — Я тоже думал об этом несколько минут назад.

— В своё время я изучала множество легенд, которые связывают с происхождением названий различных городов, областей и рек. И вы знаете, все они так похожи. Либо абсолютное горе, либо абсолютное счастье. И никогда — как в жизни, — она улыбнулась.

— Литература склонна приукрашать действительность, — пробормотал Хайнэ, теряясь.

— Или, может быть, это мы слишком ленивы, ленивы душой для того, чтобы испытывать такие же чувства, какие испытывают герои романов и пьес? — возразила госпожа Илон всё с той же улыбкой. — Хотя на самом деле я думаю по-другому: однажды испытав сильную страсть, мы сознаём, сколь пагубно это чувство воздействует на нашу душу, и впредь предпочитаем испытывать его только вместе с героями литературных произведений, оберегая от него собственное сердце.

С этим Хайнэ было сложно поспорить.

— О да… — с тоской проговорил он, поймав разлапистый ярко-алый кленовый лист, сорванный с ветки и брошенный в беседку порывом ветра.

— Страсть и ярость — это чувства молодости, нежность и печаль — старости. И реальный возраст здесь не причём, — улыбнулась госпожа Илон, а потом внезапно добавила: — Вы пишете стихи?

— Прозу, — сказал Хайнэ. — Романы и рассказы.

— Вы издавали их?

Он кивнул.

— Под каким же псевдонимом? Потому что я ни разу не встречала имени Хайнэ Санья на обложке, а литературные новинки не проходят мимо меня, — Голос госпожи Илон показался чуть насмешливым, но насмешка эта была не обидной, а, скорее, ласковой.

Хайнэ понял, что в очередной раз по глупости загнал себя в угол.

— Энсенте Халия, — сказал он и скривил губы от злости на самого себя.

Госпожа Илон чуть удивлённо приподняла брови.

— Вот как, — произнесла она и ничего не добавила.

А Хайнэ, почувствовав, что ему больше  нечего терять — ну как же, теперь она знает о том, что он автор гадких, бездарных, непристойных романов и, без сомнения, презирает его, эта госпожа с прекрасным литературным вкусом — вдруг утратил весь самоконтроль.

— Да, и, сказать по правде, я собирался написать роман про вас с Никевией, — сообщил он, зло усмехнувшись. — Долгое время я собирал сплетни, но этого, как вы понимаете, недостаточно, и мне нужна была личная встреча.

Он ожидал, что госпожа Илон разозлится, поразится его беспримерной наглости, вскочит на ноги и отпрянет от него, как от какого-то отвратительного насекомого, но ничего этого не произошло.

— Ну напишите, — спокойно сказала она и посмотрела ему прямо в глаза. — Что именно вас интересует? Почему я так поступила?

Вся ярость Хайнэ вдруг угасла — как будто в костёр плеснули ведро воды.

— Да… — пробормотал он, уставившись потухшим взглядом себе под ноги.

Она чуть вздохнула.

— Думаю, я уже ответила на этот вопрос.

Хайнэ снова поднял на неё взгляд, преодолевая стыд за свою безобразную выходку, и понял, что она ничуть на него не сердится.

— Когда мне было двадцать пять лет, а Никевии — двенадцать, я испытывала страсть, а он — привязанность ко мне, как к доброму другу. Теперь всё стало наоборот, — проговорила госпожа Илон, закрыв глаза и откинувшись на спинку скамьи. — В своё время он уступил моей страсти, и это стало несчастьем для нас обоих. Я не хочу теперь повторять всё случившееся, поменяв наши роли. Я не хочу больше никаких страданий, волнений и любовных метаний. Никакой страсти. Я хочу жить в тишине, читать стихи, изучать легенды и любоваться природой. Вот и всё. Да, я знаю, что это жестоко и эгоистично, ну так что ж, я жестока и эгоистична, — твёрдо закончила она и открыла глаза.

Долгое время меж ними царило молчание.

Хайнэ смотрел на деревья, на мелькавшие меж ними огненно-рыжие волосы Хатори, бродившего по берегу реки.

— Никевии нужны страдания и страсть, — продолжила госпожа Илон уже совсем другим голосом, в котором звучали печаль и затаённая нежность. — Да и как иначе. Он молод. Он жить без этого не может, сколько бы ни уверял себя и других, что всё, что ему нужно — это моя любовь. Он любит меня до тех пор, пока я даю ему возможность утонуть в его страданиях.

— Мне кажется, вы не совсем правы, — пробормотал Хайнэ, вспомнив исступлённые метания юноши, которые грозили довести его до безумия и вряд ли приносили такое уж большое удовольствие.

— Может быть, и не права, — неожиданно легко согласилась госпожа Илон. — Но суть в том, что вся моя страсть уже перегорела, а вся любовь вылилась в материнское чувство, которое я вполне удовлетворяю в заботе о моей девочке.

Она сделала знак служанке, и та поднесла к ней ребёнка.

— Что ж, сделайте милость, напишите обо всём этом так, как это видите вы, — добавила она несколько минут спустя, играя с девочкой. — А я с удовольствием почитаю. Я вообще люблю работы Энсенте Халии.

Хайнэ изумлённо вскинул голову.

Она ведь просто льстила ему, так?

Очевидно, мысли, написанные на его лице, не укрылись от госпожи Илон, потому что, посмотрев на него, она негромко рассмеялась.

— У вас прекрасный стиль и изумительные описания, — сказала она суть позже. — Я слышу в ваших словах голос сердца. Только один человек на моей памяти писал так же пронзительно, но он-то как раз писал стихи.

— И… кто же это был? — спросил Хайнэ, не дыша.

— Тот, о ком вы спрашивали. Ранко Санья.

К горлу Хайнэ подкатил ком.

Сам не зная почему, он хотел плакать от одних только звуков этого имени. Заговорив о другом, он чуть было не забыл, что именно послужило поводом для встречи с госпожой Илон, но теперь она произнесла это имя, и всё встало на свои места.