Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 133

Иннин вскочила на ноги.

— Жалкий подлец! — закричала она, чувствуя одновременно ужас, отвращение и облегчение.

«Сколько времени было потеряно…» — пронеслось в её голове.

— О, нет, — с елейной улыбкой возразил Астанико. — Подлецом бы я был, если бы принял вашу жертву, а потом заявил, что ничего не собираюсь давать взамен. И, сказать по правде, так я и собирался сделать. Но меня остановило соображение о том, что после этого вы до конца жизни будете считать себя безвинной, праведной и оболганной. Меня раздражало ваше высокое о себе мнение, только и всего. Мне хотелось несколько сбить с вас спесь. Так вот идите и запомните это чувство — когда вам очень хотелось принести в жертву свою возвышенную душу, а она никому не оказалась нужна. Потому что на самом деле это самая обыкновенная душа; таких множество, и ваша ничем не лучше и не интереснее других.

Иннин бросилась к дверям.

— А господина Хатори я всё-таки спасу, так что можете не волноваться, — крикнул ей Астанико, когда она уже схватилась за ручку. — Но не ради вас, а ради вашего брата. В конечном итоге, он предложил мне больше, чем предложили вы. А я в глубине души торговец: кто даёт мне более высокую цену, тому я и плачу.

Иннин остановилась, кусая губы.

— Сделайте это, и я буду считать вас благородным, — с трудом проговорила она.

«Он всё-таки добился своего, — подумала она, выбежав в коридор и прислонившись горевшим лицом к мраморной стене. — Я чувствую себя самым подлым, низким и лицемерным существом на свете. Пусть празднует победу».

Она сдержала рыдания и попыталась воскресить в памяти то, что произошло с Хатори — всю ту нежность и тепло, что он ей подарил, и собственные ощущения, не имевшие ничего общего со стыдом и унижением, хоть она и предала клятву жрицы.

«Всё к лучшему, — подумала Иннин, дрожа. — Главное, что это осталось незапятнанным. А гордость… гордость не жалко».

Господин Астанико, подглядывая за ней в щель между неплотно прикрывшимися дверями, подождал, пока она уйдёт, а потом вышел из спальни и направился в покои Верховной Жрицы.

Он не был настолько самонадеян, чтобы считать, что сможет провернуть всё дело в одиночку — он полагал, что необходимо заручиться если не поддержкой, то, по крайней мере, молчаливым согласием вышестоящего лица.

Он был уверен, что получит его: в конце концов, Хатори Санья был племянником Даран, хоть и не родным. Астанико казалось, что он разгадал Верховную Жрицу: женщина, отрекшаяся от своей семьи, но, в конечном счёте, не от родственных чувств — такая же, как и Иннин. Он знал, что она не станет спасать Хатори лично, но позволить это сделать другому лицу — это она может.

Так он считал и почти безо всяких опасений изложил ей свой план.

Он поведал о том, что сумел расположить общественное мнение — ему нравилось произносить это и подобнее ему выражения — в пользу обвиняемого, и хватит одной-единственной маленькой детали, чтобы поднять знать на защиту Хатори.

Этой деталью и будет «чудо», весть о котором чуть позже донесётся до простого народа, тем самым, укрепив его в пошатнувшейся вере. То, что Великая Богиня простила предателя — не столь страшно в сравнении с тем, что Великой Богини не существует вовсе, как уже начинают считать.

Таким образом, плюсом будет спасение жизни Хатори и, заодно, укрепление религиозных чувств в подданных, минусом — гнев Светлейшей Госпожи, желающей воспользоваться сложившейся ситуацией в собственных целях.

— Но Светлейшая Госпожа и без того гневается… слишком часто, — осторожно намекнул Астанико на то, что первая чаша весов должна перевесить.

В глубине души он не боялся Таик, сначала принцессу, а потом Императрицу, считая её вздорной, истеричной и глупой женщиной, и в этом мнении его сильно поддерживали рассказы сестры, которая провела рядом с принцессой почти всю жизнь. Гораздо больше Астанико опасался Даран и сейчас, пламенно и пылко излагая свои соображения, одновременно надеялся убедить её в своём уме и проницательности и заручиться её дальнейшей поддержкой.

Тогда та жертва, которую приносил он сам, спасая ненавистного ему человека, сразу же принесла бы приятное практическое следствие — помимо эфемерных и идеалистических, которые были связаны с братом и сестрой Санья.

И он частично добился своего.

«Умный и честолюбивый мальчик, далеко пойдёт, — думала Даран, созерцая его своим тусклым, ничего не выражающим взглядом. — Но не думает же он, что ему удастся перехитрить меня?»

— Всё это хорошо, господин Главный Астролог, — вдруг решительно перебила она его на середине очередной пламенной тирады, хотя до этого не произносила ни слова. — Но вы чересчур увлеклись общественным фактором и совсем позабыли о личном, который, смею предположить, единственный заставлял вас поддерживать отношения с Хайнэ Саньей и Иннин, потому что большой интриги с их помощью вам провернуть бы не удалось.

Главный Астролог сразу как-то побледнел.

— Так вот, я предлагаю вам ещё раз как следует подумать и переоценить ситуацию в связи с тем фактом, что госпожу Иннин и господина Хатори связывают узы, куда более глубокие и взаимопроникающие, чем просто братские или дружеские, — сказала Даран, сдержав усмешку.

Она смотрела на Астанико и пыталась прикинуть, станет ли он отпираться от своей очевидной страсти к её племяннице, и если станет, то насколько долго.

Он не стал — и этим несколько повысил себя в её глазах.

— Я в курсе, что госпожа Иннин питает к господину Хатори известную симпатию, — проговорил Главный Астролог, через силу усмехнувшись. — Но до тех пор, пока всё это не переходит определённой грани, я смогу сдерживать собственные чувства в этом отношении. А госпожа Иннин эту грань не перейдёт.

— Уже перешла, господин Астанико, не далее, как вчера вечером, — возразила Даран. — К сожалению, у вас устаревшие сведения.

Нужно было видеть, как искривилось его лицо.

— Вы хотите сказать, что она… нарушила клятву жрицы? — проговорил Астанико, смертельно побледнев и скомкав рукав затрясшимися пальцами.

— Увы, — безжалостно подтвердила Даран. — Более того, я не сомневаюсь, что рано или поздно она откажется от выбранной стези, сбежит из дворца, сделает Хатори своим мужем, и вам ещё придётся составлять гороскопы для их детей. Я ведь знаю Иннин, — добавила она, использовав одну из крайне редких своих улыбок — мягкую и с долей материнской снисходительности.

Бледность на лице астролога сменилась не менее болезненной краской дикой, всепоглощающей ярости.

— Довольно солидный камень, брошенный на другую чашу весов, не правда ли? — сказала Даран задумчиво, глядя куда-то в сторону.

— Сдаётся мне, господин Хатори насолил вам не меньше, чем мне когда-то, — проговорил Астанико с кривой ухмылкой, когда немного отошёл от шока. — Я ошибся только в одном — вы не менее моего желаете его смерти.

— Я — жрица, господин Главный Астролог, — напомнила ему Даран холодным тоном. — А жрица всегда бывает беспристрастной. Впрочем, каюсь. Возможно, мне просто любопытно посмотреть, что победит в вашей душе.

При этих словах лицо Астанико совсем уж перекосилось, глаза расширились.

— Вы… — как-то изумлённо произнёс он.

— Я не стану вам мешать, — перебила его Даран. — Делайте, как сочтёте нужным. Для меня есть польза в любом из вариантов развития ситуации. Решение за вами.

Главный Астролог вдруг рассмеялся.

— О, я не стану томить ваше любопытство, — отрывисто, злобно проговорил он. — Разумеется, решение моё ясно, как божий день… или, скорее, как темнота ночи. Тьма всегда побеждает, не правда ли?

— Побеждают те наши желания, которые наиболее сильны, — пожала плечами Даран.

Но Астанико уже снова совладал с собой.

— Могу я попросить вас, по крайней мере, прикрыть мою спину? — осведомился он, сложив руки на груди. — Я имею в виду, намекнуть госпоже Иннин… и господину Хайнэ, что задуманное чудо сорвалось не по моей вине. Например, мой заговор раскрыли, или ещё что-нибудь в этом духе. Я свою роль сыграю, но не знаю, поверят ли мне без доказательств. Думаю, я заслуживаю этой малости — хотя бы в благодарность за то, что я отговорил Хайнэ признаваться, что учение Милосердного принадлежит ему. Если бы он это сделал, тень пала бы на всю семью Санья… не думаю, что вы этого хотите.