Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 86

— А что бы ты сказал, Хайнэ Санья, если бы я предложил тебя вылечить, аххаха? — внезапно спросил он, остановившись. — Вылечить в обмен на то, что ты станешь актёром?

Хайнэ остолбенел.

— А вы… могли бы? — только и смог проговорить он, едва дыша.

— Говорят же, что я волшебник! — Маньюсарья хитро улыбнулся. — Ну же, Хайнэ Санья, решай, у тебя есть ровно половина минуты!

«Я не верю в это, — подумал Хайнэ потрясённо. — Это невозможно!»

— Время вышло! Отвечай, ты согласен?

Хайнэ как-то потерянно оглянулся по сторонам, скользнул взглядом по обитателям квартала в цветастой одежде и с покрытыми гримом лицами.

— Нет, — с трудом выдавил он и низко опустил голову.

— Это было правильное решение, — улыбнулся господин Маньюсарья. — И всё же вот какова цена твоим страданиям. Если бы ты действительно хотел вылечиться, хотел больше всего на свете, ты бы схватился за любую возможность.

Хайнэ было нечего на это ответить. Молча они прошли до конца улицы и повернули обратно, а когда вернулись к павильону, Манью вдруг взмахнул рукой, подзывая к себе того самого актёра, которого Хайнэ встретил в этом квартале первым.

— Иди-ка сюда, Таэлле, — сказал он. — Пообщайся с нашим гостем, развлеки его. Знаю, что поначалу он был с тобой не слишком-то приветлив, но, быть может, после моих слов он раскаялся в своём отношении. А, может быть, и нет.

С этими словами он скрылся в дверях, оставив Хайнэ наедине с юношей.

Тот подошёл к нему ближе.

— Что это такого амэ наговорил вам, господин? Рассказывал про наши невообразимые страдания? — улыбнулся он, вертя в руках веер. — Надеюсь, вы не принимаете все его слова за чистую монету?

Хайнэ почувствовал себя идиотом.

— Из его слов выходило, что он довольно жесток по отношению к своим ученикам и подвергает вас своеобразным испытаниям, — сказал он, избегая каких-то упоминаний о собственном мнении на этот счёт.

— Ну, в какой-то степени это правда, — подтвердил Таэлле, всё так же улыбаясь. — Испытания у нас и в самом деле своеобразные. Но так как мы чётко знаем, для чего они нужны, и видим перед собой цель, они вовсе не делают нас несчастными. Амэ хочет, чтобы мы отбросили то, что налагается воспитанием, понятиями о приличиях, чести, совести, долге, добре и зле — словом, всё то, чему учат человека в обществе. Потому что, как он говорит, только отбросив привычные представления о жизни, мы сможем достоверно сыграть любого — знатного господина и нищего, женщину и мужчину, жестокого убийцу и человека, исполненного самых благородных намерений.

А ещё... знаете, чем отличается наша труппа от других манрёсю? Все остальные не могут избежать моральных наставлений в своих пьесах, они так или иначе становятся на сторону одного из героев и пытаются со сцены проповедовать, как нужно жить. Мы же никогда этого не делаем, потому что, по сути, лишены представлений о морали. Мы предоставляем зрителям самим решать, кто прав, а кто виноват — и иногда они до хрипоты спорят между собой после наших выступлений, однако никогда не остаются равнодушными. Каждый видит своё.

С этими словами актёр повернулся к Хайнэ спиной и, подозвав к себе мальчика, который ходил по кварталу с подносом, наполненным сластями, взял у него одно из лакомств.

— Впрочем, из моих слов как будто выходит, что амэ делает из нас нечто особенное — небожителей, достигших глубин Звёздного Океана, пребывающих в вечном спокойствии и навсегда избавленных от людских страстей,  — добавил Таэлле, с наслаждением откусив от сладкой лепёшки. — Но это неправда. Мы, как и обычные люди, любим развлечения, зрелища, красивую одежду, вкусную еду. Мы ссоримся между собой, ревнуем учителя друг к другу, а ещё — это правда — продаём свою любовь мужчинам или женщинам, кто больше заплатит. Хотите купить мою? — внезапно предложил юноша, безмятежно улыбаясь.

Хайнэ шарахнулся в сторону.

«Так вся эта трагическая история про возлюбленного тоже была ложью! — подумал он. — Будь она правдой, он не стал бы делать мне подобных предложений».

— Вижу, красота моего лица оставляет вас равнодушным, — засмеялся Таэлле. — Впрочем, я понимаю, отнюдь не все предрасположены к подобного рода ласкам. К сожалению, среди нас нет женщин, но вы можете поискать в Аста Энур, есть немало актрис-манрёсю, которые также смогут одарить вас своей любовью в ответ за некоторую плату.

— Благодарю вас, но у меня уже есть возлюбленная, — холодно ответил Хайнэ.

— В таком случае, желаю вам с ней большого счастья.

Таэлле низко поклонился ему, улыбаясь вполне искренне, а потом поднялся на крыльцо и скрылся в дверях павильона.

Хайнэ остался один.

Он подумал, что ему бы нужно покинуть это место и вернуться к себе, однако что-то словно держало его здесь, и это что-то было не болью, которая сковала уставшие ноги и не позволяла сделать больше нескольких шагов. По крайней мере, не совсем.

Перестав бороться с собой, Хайнэ вернулся на главную улицу. Он опустился прямо в траву, прислонившись спиной к высокой ограде, отделяющей «квартал» от остальной территории дворцового сада.

«Это правда, что Милосердный призывал никому не отказывать в ласковом слове и сочувствии, — в замешательстве думал он. — Но значит ли это, что нужно хорошо относиться к подобным созданиям, которые продают свою любовь и возводят отсутствие морали в ранг высшей добродетели? Я не понимаю…»

Подтянув к себе колени, Хайнэ поплотнее закутался в свою тёплую накидку и принялся бездумно наблюдать за актёрами.

Один из мальчиков, совсем маленький, каких было здесь не так уж мало, гонялся с восторженными визгами за стрекозой, другой, чуть постарше, собирал ярко-алые кленовые листья, время от времени украдкой бросая на Хайнэ взгляд. В конце концов, преодолев смущение, он подошёл к нему поближе и вручил ему букет.

— Мне? — изумился Хайнэ. — Но почему?

— Вы такой красивый, — застенчиво признался мальчик. — Я никогда не видел мужчин с чёрными волосами.

Сам он был блондином — очевидно, Манью потчевал своих подопечных напитком, изменяющим цвет волос, с самого раннего детства.

«Поразительно, — подумал Хайнэ. — Для всех людей актёры с их странным внешним обликом являются чем-то удивительным, а для этого мальчика — наоборот. Его удивляют обычные люди… Очевидно, он никогда не выходил за ворота и, получается,  вырастет с теми представлениями о жизни, какие внушает ему господин Маньюсарья. Именно они будут казаться ему нормой, а то, что кажется нормой нам — чем-то странным. Необычная у него будет судьба… но, во всяком случае, он не будет мучиться, совершая какие-то неправильные вещи, ведь он не будет считать их неправильными. Наверное, это и в самом деле свобода».

— А вот тут ты ошибаешься, аххаха, — внезапно раздался откуда-то сверху голос, и Хайнэ, чуть не подпрыгнув от неожиданности, задрал голову и увидел Манью, преспокойно сидевшего на вершине ограды. — Я знаю, о чём ты думаешь. Но для тех детей, которые по каким-то причинам воспитываются у меня с детства, у меня припасена другая судьба. Они не станут манрёсю — по крайней мере, до тех пор, пока не поживут годик-другой за оградой в качестве «нормальных» людей, пытаясь приспособиться к чуждым им порядкам. Им также придётся ломать свои представления о жизни. Вопрос не в том, какие нормы выбрать, а в том, чтобы отказаться от своего привычного мировоззрения.

Хайнэ не успел ничего ему ответить — в этот момент ворота распахнулись, и на аллее появился тот, кого он меньше всего ожидал здесь увидеть.

— Вас так долго не возвращаться, я волновать… волнуюсь, — сказал Онхонто с извиняющейся улыбкой. — Просто зайти поглядеть, быть вы здесь, и как всё в порядке.

С этими словами он сделал несколько шагов вперёд и с любопытством поглядел на обитателей квартала, бросивших свои дела и повернувших головы в сторону гостя.

Хайнэ чувствовал себя ужасно.

У него было ощущение, что на его глазах мешок сияющих драгоценностей высыпали прямо в грязь, в хлев, на потеху свиньям. Нет, он, конечно, не  сравнивал актёров с глупыми животными, но всё же… но всё же это было не место для Онхонто, для такого прекрасного, чистого, светлого создания, ни в коем случае, нет, ни за что!