Любовь и честь - Уоллес Рэнделл. Страница 35

— Здравствуйте, господа. Тихон, может, познакомишь меня с гостями?

— Мсье… капит… полковник Селкерк, — выдавил из себя Тихон.

— Мадам, — я поцеловал ей руку. — Рад снова видеть вас и наконец-то познакомиться.

Она с улыбкой кивнула и покосилась на Горлова.

— Итак, генерал? Вы снова пришли?

— Я надеялся, что меня не прогонят, — ответил Горлов.

— Что ж, может и найду для вас лишнюю тарелку, — ответила женщина, хотя стол был сервирован на четверых.

За ужином я узнал, что маму Тихона зовут Мартина Ивановна Шевлова и что она вдова. Ее муж был убит шесть лет назад во время войны с турками, и о нем она отзывалась очень коротко: «Он, глупец, отправился туда и сгинул ни за грош, но пока он жил с нами, он был добр к сыну и ко мне». Я слушал ее, а Горлов, по-моему, больше смотрел, хотя и пытался скрыть это. Обращался он к ней по имени-отчеству или «мадам».

— Что же вы не кушаете, генерал? — с едва заметным сарказмом спросила Мартина Ивановна Горлова, который так засмотрелся на нее, что забыл о еде. — Или мне называть вас «ваше сиятельство»? Что-то не так?

— Ну что вы, что вы! Все прекрасно.

— Тогда почему не едите?

— Я всегда ем не торопясь, — ответил Горлов. Он, конечно, соврал. Когда он был голоден и оказывался за столом, то ел все подряд, не останавливаясь, и лучше было поберечь пальцы, если ты сел с ним рядом.

— Какая приятная неожиданность — видеть хорошие манеры у русского дворянина.

— Если вы так чутко к этому относитесь, то я съем все до крошки прямо сейчас… М-м… очень… очень вкусно… просто изумительно, заявляю это при всех.

— О, значит, вы знакомы с хорошей кухней? Это удивляет меня даже больше, чем хорошие манеры.

Тихон, ничего не понимая, переводил взгляд с матери на Горлова. Разговор продолжался в том же духе, и каждый раз женщина выбивала гостя из седла. Но, по всей видимости, он ничуть не обиделся, и когда Мартина Ивановна с сыном вышли на кухню с тарелками, Горлов, наклонившись ко мне, заметил:

— Великолепная женщина, не правда ли?

— Без сомнения, — без колебаний согласился я.

— Знаешь, я ведь заходил сюда вчера, — сообщил он. — Она мне еще тогда, у князя, приглянулась.

— А ты знал, что Тихон ее сын?

— Ты что? Нет, конечно. Я взял адрес у князя, чтобы… э-э… поблагодарить ее за прекрасно сшитый мундир.

— Горлов, мне казалось, что между нами нет секретов, но вижу, что это не так.

— А ты думал… — начал было Горлов, но тут в комнату вошла Мартина Ивановна, чтобы забрать оставшиеся тарелки, и он, подождав, пока она выйдет, продолжил: — А ты думал, я лягу спать, пока ты проворачиваешь свои дела при дворе? И представь мое изумление, когда мне открыл Тихон. Я тут же вспомнил, что его мать портниха. И вот стою я перед ней и что-то бормочу насчет того, что очень доволен сшитым мундиром и хотел бы в знак благодарности дать ей еще немного денег. А она, молча так, смотрит на меня, а потом отказывается от денег. Я, говорит, свой гонорар получила, а лишнего мне не надо. Представляешь? Вот это женщина!

Горлов снова умолк, поскольку хозяйка поставила на стол самовар и принесла клубничное варенье. Ягодки в нем были маленькие, явно выращенные в теплице, но варенье показалось мне просто восхитительным.

Когда Петр увозил нас, Мартина Ивановна с сыном стояли в дверях и махали нам вслед.

Итак, Горлов нашел перед походом то, что нужно солдату — хотя бы тень любви и надежду, которая будет согревать его сердце. Надежду на то, что кто-то в этом мире будет горевать, если ты не вернешься с поля боя, или будет счастлив твоему возвращению.

23

В полдень грохот барабанов наполнил Санкт-Петербург, когда мы с Горловым ехали впереди гусар, возглавлявших колонну уходящих войск. Колыхались боевые знамена, и толпа на улицах радостно приветствовала нас. Особенно громко кричали солдаты, которых специально назначили стоять вдоль улиц, на пути нашего марша. Они-то оставались в Петербурге, поэтому кричали особенно радостно.

— Тебя ничего не удивляет? — спросил я Горлова, гарцующего на коне рядом со мной.

— Что именно? — спросил он, купаясь в лучах всеобщего внимания.

— То, что триста наемников идут воевать с казаками, а двадцать тысяч русских остаются здесь.

— Они боятся казаков, — равнодушно бросил он, пожав плечами.

— А может, они что-то знают?

Горлов громко расхохотался.

Колонна прошла мимо дворца, где на балконе стояли Екатерина и Потемкин. По команде Горлова весь полк обнажил сабли в воинском салюте. Толпа вельмож и иностранных гостей, собравшаяся у дворца, разразилась восторженными криками, глядя, как императрица благословляет своих солдат восстановить порядок в ее стране. Чуть дальше стояла Никановская, Анна и шепчущиеся лорд Шеттфилд с Монтрозом, то и дело зыркающие в мою сторону. Я не сомневался, что они обсуждают, что делать, если я вернусь победителем и буду пользоваться еще большим влиянием у императрицы.

На балконе этажом ниже стоял князь Мицкий со всей своей родней. Там же, позади княжны Натальи, я увидел Беатриче, но как мне ни хотелось заглянуть ей в глаза, я только раз позволил себе посмотреть на нее, а потом заставил себя глядеть прямо перед собой, уставившись в горизонт.

* * *

Расставив часовых, мы с Горловым оправились в свои палатки. Надеясь быстро разбить мятежников и, вернувшись победителем ко двору, заняться выполнением своей непосредственной задачи, я был сильно разочарован темпами нашего продвижения.

— Мы отошли всего на пять миль от города и уже стали лагерем? — спросил я Горлова. — С такой скоростью мы доберемся до Пугачева только к следующей зиме.

— Ничего, они пойдут быстрее, когда забудут эти пышные проводы.

Я хотел сказать ему, что это и есть его обязанность — заставить людей идти быстрее, но вдруг один из часовых крикнул, что слышит конский топот.

Наши солдаты быстро и без суеты, как и положено опытным воинам, схватили мушкеты и сабли. Однако это были не казаки и не их страшный предводитель. В подъехавших санях сидели придворные дамы. Княжна Наталья и Шарлотта, поднявшись на ноги, махали руками молодым солдатам.

— Вообще-то у нас военный лагерь, — доверительно сообщил я Горлову.

— А мы, вообще-то, в России, — так же доверительно просветил меня он и шагнул вперед, чтоб подхватить едва не выпавшую из саней княжну. За ней с веселым гомоном вышли остальные дамы. И только одна закутанная в накидку фигура безучастно сидела в глубине саней.

— М-мы приехали, чтобы попрощаться с вами лично, — заявила захмелевшая от вина Наталья и, упав в объятия Горлова, приникла к его губам. Остальные дамы подходили к улыбающимся офицерам, у которых горели глаза от легких прикосновений женских ручек к эполетам и эфесам сабель. Шарлотта, хихикающая, как школьница, поманила к себе лейтенанта Ларсена.

— А я тебя помню, только вот имя позабыла…

Я подошел к Беатриче, все так же одиноко сидевшей в санях. Она не смотрела на меня, но и не отворачивалась.

— Не присоединитесь ли к нам на минутку, сударыня? — спросил я.

— Я не аристократка, как они, — ответила она тихо.

— Я тоже, но я счастлив, потому что вы здесь.

Она чуть повернулась, и в отблесках бивачных костров я увидел, как блестели ее глаза.

— Не надо, капитан, — почти с мольбой попросила она. — Я ведь ниже вас по положению, и вы отлично это знаете.

— Вы плохо обо мне думаете.

— Разве?

— Я сужу о людях вовсе не по тем меркам, по каким судят они, — я кивнул на придворных дам. — Более всего я ценю храбрость и благородство.

— Верится с трудом. Вы идете воевать вместе с наемниками, которые жаждут славы, денег и чинов. Таким мужчинам нужны женщины вроде Шарлотты, Наташи или Анны.

Я пропустил мимо ушей упоминание об Анне, хотя ее не было среди приехавших дам.

— Вы меня совсем не знаете.

— Зато я знаю, что такое война. Многие оттуда не возвращаются. Но я надеюсь, что вы вернетесь.