Ромейский Квест (СИ) - Соколов Лев Александрович. Страница 15

Камень пола больно ударил в колени. Руки конвоиров гнули к земле. Но Феодор все же извернул шею, и подняв глаза поглядел на своего императора. С этого положения василевс Ипатий казался выше, шире в плечах. Ноги в красных сапогах - символе царской власти - крепко попирали пол. Одежда и тяжелый плащ, пурпурного императорского цвета, украшенные многочисленными узорчатыми бляхами, будто превратили императора в тяжелую статую. Руки его спокойно и тяжело лежали на подлокотниках. Лицо под венцом было спокойно. А глаза - император глядел прямо на Федора с грозной испытывающей печалью, будто сам Иисус-вседержитель с иконы. Где-то краем, на краю сознания мелькнули у Федора обрывочные образы, где был вроде тот же человек, что сидел сейчас пред ним. Тот да не тот - испуганный, сгорбленный своим страхом, сжавшийся за столом. И будто глядел на него Феодор через какую-то неровную дыру... Полно, было ли? Мелькнуло и ушло. Почудилось. Не помнил Феодор день своего мятежного падения. Не помнил, как покусился на императора. Но глядя на грозное достоинство сидевшего перед ним отца всех ромеев - уверен был Феодор - тот и в тот день, спасая драгоценную жизнь свою, вел себя так же спокойно и достойно. И все же, - что-то было... До сего момента Феодор какбы не очень верил в предъявляемое ему обвинения. Они были будто неодолимый навет, нежданная беда, несправедливо свалившаяся на него, и перечеркнувшая его жизнь. Но сейчас, какие-то смутные образы проходившие мимо разума, подсказали ему, - бедовал он той ночью. Поднял он руку на первейшего среди всех ромеев. До сего момента Феодору было горько.

Под спокойным укором глаз императора Феодору стало стыдно.

От колонн у стены, шурша тяжелой одеждой, расшитой золотыми и серебряными цветами, вышел куриопалат-дворцезаботник Маркелл. Он тяжко взглянул на Феодора, медленно и величественно поднял руку вверх. В зажатом кулаке его был свиток. Маркелл опустил руку, взломал печать, и раскатал шуршащую бумагу. Повернул свиток поудобнее к свету, и тяжело бросая слова, - будто чушки железные отливая, - начал читать:

- Фёдор, Потапов сын, кентархос экскувиторон - суть, сотненачальник дворцовой стражи из отряда "внеспальников"; или же по древнему латинскому табелю - кентурио экскубиторум. Ты признаешься виновным в организации мятежа против боговенчанного римского императора!..

По рядам придворных прокатился гневный рокот.

...- Вступив в сговор с северными варварами - продолжал чеканить Маркелл - ты бесстыдно и дерзновенно пытался совершить государственный переворот. Это есть гражданская и воинская измена, - оскорбление царского величия, покушение на священные устои Римской Державы. За сие ужасное злодеяние ты проговариваешься к прилюдной казни на площади Амастриан. - Здесь Маркелл оторвался от свитка, и глянул прямо на Феодора. - Сперва тебе вынут правый глаз, а затем - левый глаз. Затем отрубят нос, правое ухо, левое ухо, правую руку, левую руку, правую ногу, левую ногу...

Оратор замялся, подыскивая, чего бы еще отрубить.

- С пальцев надо было начинать, балда, - донесся до чуткого слуха коленопреклоненного Феодора шепот Потамона от колонн, - а так вон как быстро все кончилось...

- Мужское естество! - Громко шепнул с боковой позиции евнух Игнат.

- ...отрубят мужское естество! - согласно кивнул Маркелл, решительно рубанув воздух ладонью. - А каждую рану тебе будут натирать жгучим перцем да мелкой солью. А потом твое мужское естество сожгут прямо у тебя на глазах!

- Глаза же уже вынут, - хмуро удивился Федор. - Как же я тогда увижу?

- Кхм... - Маркелл запнулся, и ткнулся носом в раскатанный свиток в руках, который, видимо составлялся впопыхах - Нет, глаза до того момента оставим, дабы видел ты своими очами, как пресечется твой позорный и никудышный род! Естество твое сожгут. Вот потом уже глаза. А потом же самого тебя посадят на кол, и наконец - тебя тоже сожгут!

От озвученных перспектив, Федор малость позеленел. Но преодолевая приступ малодушия природной храбростью и воинской выучкой, он как мог выпрямился, повернул голову к безмолвно сидящему императору и громко произнес:

- Спасибо за твою милость, василевс.

Император чуть повернул голову к Маркеллу.

- За какую такую милость? - Недоверчиво уточнил Маркелл.

- За то, что сожгут в конце. - Объяснил Феодор. - Этого я, неверно, уже не и почувствую.

- Дерзишь, смутьян! - Рявкнул со своего места Потамон.

- Фёдор, Потапов сын. - Прогремел Маркелл - Не хочешь ли ты напоследок прилюдно покаяться в своем богопротивном злодеянии?

Феодор продолжал глядеть только на императора.

- Каюсь пред тобой, государь. Виновен я в непотребном питии с не теми людьми. Виновен, что позволил винному духу отнять мой разум, а с ним и дисциплину мою, и воинскую честь. - Губы Феодора, вопреки желанию дрогнули. - Я поступил супротив присяги и достоинства воина. Но сейчас, когда разум мой в ясности, - говорю тебе государь: Трезвым всегда я служил тебе верно, и никогда не хотел чинить тебе вреда. Казни меня за мой грех, но только знай, что вина моя - глупость и ошибка, а не лихой умысел.

- Всяк раскаивается, как голову к плахе клонит, - прокомментировал Потамон.

- Довольно! - Прогудел Маркелл. - Ни к чему теперь лживое и запоздалое раскаянье! Тотчас объявить о казни народу, чтобы мог он собраться и поглядеть на казнь нечестивца! Приговор привести в исполнение! Увести его!

Железные клещи перчаток конвоиров-схолариев снова сжались на плечах, и сдернув Федора с колен, волоком потащили его к выходу из залы. Босые пятки скользили по полу. Одобрительный гул взвился над придворными. Федора тащили так скоро, что трон, император, и стоявшие вокруг того ближние придворные, удалялись так быстро, будто бывший сотник падал в какой-то колодец. Федор прикрыл глаза.

- Постойте. - Раздался негромкий, но звучный голос.

Гул придворных мгновенно утих. Железные клещи на плечах Федора тут же разжались, отчего он мешком упал на пол. Мгновение спустя Федор сообразил, что голос принадлежал самому императору. Установилась тишина.

- Этот падший воин, - неторопливо заговорил в тишине император, - чем проявил он себя до своего преступления? За что он был зачислен в столичную тагму?

Маркелл произвел руками какой-то магический жест бюрократа, отчего свиток с приговором в его руках мгновенно сменился другим, и развернув его принялся читать.

- Федор, Потапов сын, - признан пограничником по праву рождения от отцовой ветви. Служил на заставах в Таврских горах. Быстро дослужился до десятника. Неоднократно отличился как в рейдах против агарян-сельджуков, так и в пресечении их набегов на окрестные фемы. Имел благодарности и подарки от стратигов и доместиков фем Каппадокия и Харсиан. С другими пограничниками сопровождал войско во время крупных сборов, в качестве передового разведчика. В сражении у реки Халдис, где успех отвернулся от наших войск, помог вывести большой отряд из окружения, за что был повышен до сотника. Отличился во время похода, в битве под стенами Теодозиополиса, где сразил одного из сельджукских архонтов Умара, а пред тем многих из его личной стражи. За что и был переведен в столичную тагму экскувиторов, а потом и в самый дворец, в стражу большого круга...

Маркел звенел медью своего гласа, излагая сухие коротки строки. А перед глазами Феодора проносились моменты его жизни. Ночные скачки, засады в горных проходах, свист стрел и сумятица сумеречных боев. Лихие вылазки, будто мелкие укусы, с той только целью, чтоб не давать муслимам набрать у границ сил, и перелиться через горы в пределы державы. Мертвый запах разоренных деревень, и пустые глаза редких выживших, когда муслимы все же прорывались в Романию. Плачущие от радости крестьяне, которых отбивали в последний момент, перед тем как муслимы навсегда увели бы их в глубь своих земель, и сгноили в неволе. Пожары и грабеж муслимских поселений, когда во время рейда удавалась до них добраться... Сбор большого войска, битва, когда ромейская пехота стояла, будто утес под непрерывным прибоем, умирая, но держа позицию. Стрельба на скаку. Гибель коня. Разбитый в щепу щит, отбитая левая рука, и звериные перекошенные лица муслимских одержимых бесами гази, которые подыхали десятками, но вновь объявлялись сотнями, сами бросались на копья, и кусались с яростью шакалов. Гибель кавалерии, развал войска, отступление наспех сколоченного отряда на возвышенность, где ромеев окружили волчьи стаи конников, и они стояли под дождем стрел и пуль, который постоянно находил брешь в чьем-то щите или доспехе. И наконец - настоящий дождь, благословенный, самим Богом посланный ливень, который размочил тетивы луков агарян, потому что те во множестве делали их из кишок... И тогда отчаянная усталая атака вниз по склону, а потом - прорыв, бегство... Другой поход, штурм города, столкновение копейщиков на узких улицах. Стрелы, пули и камни из окон и с крыш. И там ему впервые пришлось убить женщину - смуглую муслимку, которая кидала с крыши тяжелые камни, а он рубанул её, и был прав, но почему-то потом часто вспоминал о том без радости. Другая битва в поле, где передовой строй ромеев, по древней эллинской военной мудрости связал свои щиты цепью. И враги не могли прорвать тот строй. А ромеи продавили муслимов, и били их, и те бежали, завывая как побитые псы. И немногие отважные прикрывали их бегство. И среди них был смуглолицый, сухой, с лицом узким - будто ветвь в старой коре морщин - муслимский архонт, из тех, что у муслимов звались эмирами. И тот архонт со своей конной дружиной осаживал преследователей. И Федор в азарте гонки и победы, в сложных завихрениях проскакивающих друг мимо друга конников, вдруг оказался один против муслимского архонта и трех его дружинников. Видать сам тезка, - святой Федор Стратилат, водил его рукой и прикрывал его с небес, потому что одного дружинника он сразу сбил дротиком, а еще один словил в спину невесть откуда присланную стрелу, а у третьего конь попал ногой в звериную нору, и третий слетел с коня, так что больше не встал, - и Федор оказался перед архонтом. И тот был жилист и быстр несмотря на возраст, и ловко подправлял коня, и они переведались две сшибки на скаку, узнав крепость руки и посадки друг друга. А потом кони встали вплотную, переступая копытами, и все пришлось положить на умение. У архонта муслимов была богато изукрашенная, но странная сабля, где из одной рукояти рядом росли сразу два клинка, хотя он хорошо управлялся ей. Но Федор был всегда хорош в меч, и он был моложе и сильнее. Глаза у муслима на миг дрогнули предчувствием, но он мужался, и вскричал на своем булькающем языке, (который Феодор немного знал), как было у тех муслимов в обычае: "Лаббайка - я пред тобой!", и "нет Бога кроме!.." - и тут Федор развалил ему на плече кольчугу, и все что под ней... Странную, неудобную муслимскую саблю, два гибких клинка которой соединялись силой рук, и укладывались в одни ножны, Федор потом поднёс предводителю ромеев, - стратигу Луке Петралифу. И не прогадал, тот не забыл дорогой подарок, и с его руки Федор вскорости попал служить в Константинополь. Отец успел в последний год жизни погордится сыном, которого ждала спокойная и блистательная столичная карьера.