Неприкаянный - Харт Хелег. Страница 14

Когда впереди замелькали привратные факелы трактира, хмель из головы уже окончательно выветрился. Стало клонить в сон. Я поёжился и блаженно улыбнулся в предвкушении ужина, тихого полупустого зала и тёплой постели. Хозяин трактира никогда не отказывал тем, кто платит полновесным королевским золотом. Думаю, он немного меня побаивался, хотя повода для этого я ни разу не давал. Наверное, загвоздка в том, что я всегда неразговорчив и вооружён.

Постоялый двор находился с правой стороны дороги, с левой же, прямо напротив него, расположилась ветхая церквушка постройки времён позапрошлой войны с Дембри. Как и все остальные, входом на восток. Крыша просела и покосилась, стены искривились, дверь не закрывалась до конца, но местному священнику каким-то образом всё же удавалось поддерживать здание в собранном состоянии. Я не особо почитал богов Святой Церкви, но к этому их служителю проникся уважением. Вера и аскетизм, наверное, все же чего-то стоят.

Я почти подъехал к воротам трактира, когда до меня донёсся странный звук. Пришлось остановить коня, чтобы расслышать. Оказалось, мой слух уловил детский рёв и пьяные мужицкие выкрики из маленького домика, прислонившегося к постоялому двору правым боком. На секунду мне даже показалось, что откуда-то неподалёку слышится приглушенный женский плач.

Какое-то время я стоял, прислушиваясь. Вся деревня спала, свет горел лишь в этом доме да в корчме. Среди приглушенных криков женщины раздался звук разлетающейся вдребезги посуды. Я хмыкнул и тронул коня дальше по улице. Не иначе, очередная семейная разборка.

Несмотря на позднее время ворота трактира стояли открытыми - значит, внутри ещё сидят посетители. И хотя порядочным работягам давно пора спать, ничего удивительного: из всей округи только здесь подают приличную выпивку по неприлично низкой цене, поэтому сюда стекаются не только местные, но и мужики со всех окрестных выселков. Частенько здесь случаются и пьяные драки, которые заканчиваются тем, что трое здоровенных сынков трактирщика хватают за шкирку всех «буйных» посетителей и вышвыривают вон из «приличного заведения», по выражению самого хозяина.

Стоило мне спешиться, как откуда-то из темноты выскочил взъерошенный мальчишка-конюх, звонко выпаливший:

- Дяденька, дай монетку! - спросонья один глаз у него открылся только наполовину.

Я знал, что за медный грош этот паренёк и расчешет коня, и овса раздобудет, поэтому заранее приготовил несколько медяков, которые сейчас быстро перекочевали в его ладошку.

- О-о-о! - Глаз у мальчишки тут же открылся как следует. - Много спасибо, добрый господин!

И, взяв под уздцы моего скакуна, мальчонка потянул его в конюшню.

Я же немного постоял на улице, оглядывая чистое ночное небо, и зашёл в корчму.

Здесь, как всегда, жутко несло низкосортным табаком, винным перегаром и неистребимым запахом пота. Я не ошибся: пять из восьми столиков пустовали, у очага мирно посапывал какой-то дед с толстым трёхцветным котом на коленях, у стойки медленно накачивался элем какой-то толстячок, похожий на мелкого кантернского торговца. Обычно тут собиралась довольно пёстрая публика: крестьяне, везущие в город на продажу свои урожаи, бродячие музыканты, мелкие купцы, чуть не под ноги бросающиеся с рекламой своих товаров, реже - гонцы и паломники (крупный тракт пролегал к северу отсюда) или просто одиночные путники, вроде меня.

Сейчас за столиками сидели сплошь крестьяне, причём скорее всего местные - в такой поздний час мало кто решится отправиться домой по небезопасной дороге. Справа от входа располагался очаг, в котором, сколько помню, всегда горел огонь, прямо напротив двери - стойка трактирщика, за которой пряталась низкая дверь на кухню. Слева же, в углу рядом со стойкой, брала начало лестница, ведущая на второй этаж, к жилым комнатам.

Я проверил, не торчит ли моё оружие из-под плаща, и не спеша подошёл к устало моргающему трактирщику:

- Здравствуй, Фелек.

- А-а, господин Энормис! Припозднились вы, народишку-то нету уж почитай. Чего желаете?

- Для начала куриный суп и пинту пива за дальний столик. И... остались у тебя свободные комнаты?

- Для вас всегда местечко всегда найдётся, - Фелек дружелюбно осклабился. - Седьмая комната, ключ вам принесут вместе с подносом. Ещё чего-нибудь?

Я лишь отрицательно покачал головой, положил две серебряные монеты на стойку и молча направился к своему столику, который стоял в углу зала, слева от очага. Это самый тёмный угол, поэтому никто туда не садится и не мешает мне спокойно есть. Я сел спиной в угол и, чтобы скрасить ожидание заказа, решил изучить сегодняшнюю публику.

За ближайшим к стойке столиком сидели три очень похожих друг на друга амбала - сыновья корчмаря - и неспешно потягивали эль в полном молчании, изредка косясь на меня неспокойными взглядами. Наверное, разглядели под плащом меч. Через столик от них тощий субъект в грязной куртке гипнотизировал кувшин с вином. Его большие, сбитые в кровь костяшки пальцев говорили о том, что подрабатывал он кулачными боями, а синяк под глазом и дырявые сапоги - что бойцом он был неважным.

Рядом со мной, за соседним столиком, притулилась компания в составе бодрого дедка, украшенного чахлой бородёнкой, верзилы средних лет с красным лицом и здоровенными ручищами, а так же одетого в цвета купеческой гильдии мужичка с грустными коровьими глазами. Они так же пили эль и разговаривали вполголоса, но в силу небольшого расстояния между нашими столами было прекрасно слышно, о чём. Обычно меня мало беспокоит трёп крестьян, но в этот раз мой слух уловил несколько интересных слов, поэтому я со скучающим видом прислушался.

- А слыхали вы, мужики, - говорил дед, - будто ведьма у нас в деревне завелася?

- Это когда ж? - прогудел здоровяк. - Уж сколь редко я сюды прихожу, да токмо не настолько, чтоб таких небылиц не слыхать. Какие ведьмы у нас тут? Опять бабских россказней наслухался, хрыч старый!

- Каки, каки, вот таки! - зашипел старик. - Эх вы, разъездилися по ярмаркам да не ведаете ничаво! Михана то наша!

- Брешешь!

- Это та, что рядом с корчмой живёт? - подал голос доселе молчавший купец. - Точно брешешь, Дервень. Такая баба красавица, да с дитём! Какая с неё ведьма? Эх, вот бы на сеновал её затащить, вот где она истинные чудеса покажет, верно слово!

Они со здоровяком хором засмеялись. Однако дед, которого назвали Дервнем, смотрел на них сердитым глазом.

- Эх вы! Да сам ж я видал, как нашли у неё прям подле хаты под досками спрятанные знаки богомерзкие да книги накромансерские! Увидав то дело, люди хотели было на вилы её поднять, потому как у многих ни с того ни с сего скот пропал, да токмо Йемисей, святец наш, не дозволил.

- Это почему ж? - удивился здоровяк, более не подвергающий сомнению рассказ Дервня. - Коли ведьма, так прибить жеж надобно, покудова она всех детишек в селе не извела! А лучше сжечь!

- Тебе б все жечь, Хомка! А пастырь наш не таков! Отрекись, грит, от сил черных! Есть ещё, грит, возможность спасти тебя, грешницу, токмо надобно тебе изгнать из себя мерзость тёмную мощью Богов наших, принять в себя благодетель Их! Уверуй, грит, в Аланну-матушку да Явора-отца, поклонись детям их, Иале да Ирилии, Мертану да Голаху...

- Так когда ж это было? - прервал увлекшегося старикана купец.

- Да утром севоднеча! Под руки её хватили, а она мечется, рвётся, аки бестия адова! Йемисей ей отрекись, грит, а она орёт дурным гласом, не виновата, мол, ни в чём, да к нам всё взывала, мол, люди добрые, чаво ж деется таково? Ревела, что твоя белуга. А Йемисей ей - не смущай сердец людских ложью да жалостию незаслуженной, отрекись иль прими наказание! - Дервень замолк, делая несколько глотков из кружки.

- Ну, дальше-то чаво было? - не утерпел краснолицый Хомка.

- Чаво... - увидев, что его внимательно слушают, дед успокоился. - Запер её в ейном же доме, вместе с чадом малолетним, да на двери да на окнах знаки священные начертал. И молвил нам - вот, мол, не удержится злобный дух и суток под знаками святыми, да покинет тело её, да улетит прочь! И всем строго-настрого наказал не ходить к тому дому и даже взглядом к нему не обращаться, дабы знаки не ослабить да беду не накликать. А коли, грит, сбежит из дому ведьма, иль хоть выйдет за порог, то надобно её найти и сжечь заживо, потому как слишком сильно зло внутрях её, - троица задумчиво помолчала. - Чаво ни молви, а великодушны Боги наши, и слуги их таки же милостивые, раз даже таким греховницам второй шанс дают.