Ближе, бандерлоги! - Бушков Александр Александрович. Страница 16

— Под автобус попал? — хмыкнул Мазур. Или — белая горячка?

Лаврик усмехнулся во весь рот:

— Да ничего подобного. Все посерьезнее. Его нынче утром ребята Плынника повязали, как пучок редиски. Рутинная проверка: документы посмотреть, машину обыскать. И сыскался у него в бардачке «вальтерок» той модификации, которую когда-то гестаповцы таскали. Знаешь, этот, с коротким дулом? Ну вот, он самый. Судя по маркировке, производства гитлеровских времен, но ухоженный, с полной обоймой, эксперты его моментально признали вполне исправным. Да нет, зуб даю, не подбрасывали. Его собственная пушечка. Про нее и раньше знали, но не связывались, чтобы дерьмо лишний раз не воняло. На фоне того, что тут творится, — мелкая шалость. А тут вот связались… Какие бы тут акты о независимости ни принимались пачками, пока что действуют советские законы и советский Уголовный кодекс. Незаконное хранение огнестрельного оружия — это тебе не переход улицы в неположенном месте. «Нацики» засуетились, заорали и забегали по инстанциям, но на Плынника где сядешь, там и слезешь. Да и в здешней прокуратуре есть здоровые силы. Так что сидеть ему и сидеть, следствие затянется… А «нацики» остались без придворного художника. В таких условиях есть большой шанс для австралийского фрилансера, жадного до денег, идеалами и моралью не обремененного…

— Надо же, какое совпадение, — ухмыльнулся Мазур.

Лаврик наставительно поднял палец:

— Хорошо организованное совпадение — великая вещь. Сколько лет вам толкую: дядя Лаврик для того и существует на белом свете, чтобы максимально облегчать вам работу в меру своих скромных силенок и невеликого умишка. А вы не всегда и верите в эту нехитрую истину…

— Да верю я, верю… — проворчал Мазур.

— Что ты им обо мне говорил?

— Согласно твоим же наставлениям, — сказал Мазур. — Этакий негр-носильщик при белом сахибе, подай-принеси, за пивом сбегай, посылку отправь. Мелкая шестерка на жалованье. Они к тебе после этого не проявили ни малейшего интереса.

— Вот и прекрасно, — удовлетворенно сказал Лаврик. — Наша с тобой карма давно известна. Ты красиво лиходействуешь на переднем плане, принцесс в койку заманиваешь, а я, чем ничуть не удручен, наоборот, предпочитаю шмыгать по углам неприметной серой мышкой… Что-то еще?

— Я сказал Питеру, что завтра весь день буду валяться в номере. Все равно завтра суббота, ничего интересного вроде бы не предвидится, так что на еврейский манер устрою себе шаббат. Авось позвонит все же… Ну, и последнее. Касательно Беатрис. Был момент, когда «социолог» отвернулся, вон ту картинку пошел рассматривать, должно быть, по причине тонкой художественной натуры… Тут-то она меня обдала таким откровенным и недвусмысленным взглядом… В глазах во-от такими буквами стояло «ПРЕДЛАГАЮСЬ».

— Так это же замечательно, — сказал Лаврик. — Ухаживать не придется, лишнее время тратить… Чего-то в этом роде я и ожидал не из дьявольской проницательности, а оттого, что смежники, когда ее разрабатывали, постарались на совесть… а может, и не они старались, а у них там вульгарно притаился «крот»… Ну, это их дела, чего нам лезть? Короче говоря, коли уж намечается тесное общение, тебе надо о ней знать побольше. Если сформулировать кратко, та еще шлюха. У людей бывают самые разные хобби — ну, у нее вот такое. Самое пикантное, что к радостям любви ее приобщил не кто иной, как родной папаша — когда была уже не тростиночкой, а вполне сексапильной старшеклассницей. Бывает, и не только в Штатах… Непохоже, что она испытала пресловутую психологическую травму. В университете уже через пару месяцев заработала прозвище, под которым и пребывала до выпуска: Беа Швейная Машинка. Оттягивалась по полной, что, как уже говорилось, компроматом являться не может — студенты везде весело живут… В госдепе, конечно, строила из себя само благонравие, не то что никому у себя в кабинете на столе не отдавалась, старательно не давала поводов для злословия. Однако с соблюдением строгой конспирации ублажала одного за другим двух своих боссов — сначала того, который ее, наверняка в благодарность, на ступеньку выше приподнял в обход более матерых, потом второго, который на той ступеньке рулит. Не пожалела денежек и под вымышленным именем закончила курсы стриптиза — черт ее знает, то ли для души, то ли для более мастерского охмурения боссов. Ну, а здесь, «в варварских землях», как древние латинцы выражались, ей и вовсе вольготно. Так что стопудовово взглядами не ограничится. Что ты нос повесил? Вся «ихтиандровка» знает про твои особенные симпатии к синеглазым блондинкам.

Мазур усмехнулся:

— А если социолог мне морду набьет? То есть попытается, не дам я себе морду набить но делу-то во вред…

— Ну, ты как дите малое. Баб не знаешь? Эта стервочка конспирацию блюсти умеет. По точным данным, пока она здесь, социологом коллекция не ограничилась. Или шуткуешь?

— Да шуткую, конечно, — сказал Мазур. — А если серьезно, меня другое беспокоит: а что, если все только и ограничится… — и он простыми русскими словами добавил, чем. — Мне, конечно, будет не так уж плохо, но для дела-то никакого толку.

— Не умирай прежде смерти, — также серьезно ответил Лаврик. — В любом случае, у тебя будут все шансы туда врасти. Пусть даже у них есть дублер для спалившегося «придворного художника», уж такие мальчики, как мы с тобой, смогут ситуацию использовать. Не может так быть, чтобы мы совсем никакой пользы не извлекли. Так что сосредоточься пока на одном: покажи ей, что такое гвардия, благородный Румата…

…Звонок раздался вскоре после одиннадцати утра. Мазур, конечно, не валялся в постели — сидел у столика с телефоном и смотрел телевизор. На всякий случай — вдруг звонил не Лаврик, а кто-то другой — он снял трубку только на пятом гудке: чтобы у звонящего не создалось впечатления, будто австралиец сидит возле телефона в жутком нетерпении и срывает трубку моментально…

— Джонни? — с радостью услышал он голос Деймонда.

— Он самый, — сказал Мазур. — Пит?

— Он самый, — довольно веселым тоном сказал «социолог». — Вы, помнится, вчера говорили, что будете весь день в номере? Вот я и позволил себе нагрянуть без предупреждения, вряд ли у вас есть дела. Я звоню снизу, от портье.

— Поднимайтесь, — сказал Мазур, ничем не выдав форменного ликования (не просто позвонил, а уже приперся, что позволяет питать надежды). — Скука и в самом деле жуткая, рад буду видеть.

Не прошло и минуты, как в дверь деликатно постучали, и Мазур с неподдельным радушием на лице впустил Деймонда. Повесив куртку в гардероб (американец был одет обыденно, без шитого по мерке костюма и галстука), гость достал из внутреннего кармана бутылку, подбросил в руке:

— Нужно же вам отплатить за вчерашний нектар. Выдержка, конечно, вашему уступает, но сорт неплохой, канадский, новая марка, только что пошла в продажу. Мне прислали с оказией друзья из Штатов. На кленовом сиропе. Канадцы обожают пихать свой кленовый сироп куда только возможно… но я уже пробовал, неплохая штука. Знаете, я сегодня намерен, как выражаются русские… — он не без напряга выговорил: — Усьидьеть путилошку, — и увидев на лице Мазура вполне уместное для австралийца непонимание, пояснил: — То есть прикончить бутылочку до дна. Там какая-то игра слов, мне непонятная, я русского не знаю, но они именно это выражение частенько употребляли. Вы как?

— Присоединяюсь, — сказал Мазур. — Сегодня все равно делать нечего да и завтра тоже… Я сейчас закажу закуску…

— Минуточку. Вы не против, если мы обставим все по-здешнему? — безмятежно улыбнулся американец.

— Это как?

— С малой толикой льда и содовой, но обильной закуской. Я здесь два месяца, поневоле привык к местным обычаям. Между нами говоря, здешние искатели независимости себя упорно числят среди цивилизованных европейских народов, но пьют и закусывают совершенно как русские — с обильной закуской и не особенно утруждая себя льдом-содовой. Бедная моя печень… Чтобы поддерживать хорошие отношения, с ними, как и с русскими, все время приходится пить, на их, естественно, манер, если только это не какой-то официальный прием. Я уже научился.