Октябрь, который ноябрь (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 115

Алексей Иванович видел заведующую Общим орготделом - приходила на допросы. Произвела впечатление. Бесспорно чрезвычайно умная, интеллигентная и тактичная дама, не пытающаяся выставлять напоказ свое, бесспорно, незаурядное образование. Красивая (никаких омерзительно пронзительных по-лягушачьи зеленых глаз!) мягкая чарующая прелесть безукоризненно воспитанной женщины. Газеты уверяют, что она не из большевиков. Дружна с их главарями, но беспартийная. Наверняка чья-то любовница, намекают на самого Троцкого, но что у них может быть общего, кроме...

Думать гадости не хотелось. Алексей Иванович заставил себя встать, сходить в кабинет и взять чернильницу. Пришлось долго чистить засохшее перо. Бывший литератор подышал на пальцы - сквозило из разбитых окон просто ужасно - плотнее закутался в испачканное пальто и вывел на новом листе бумаги "В моей смерти прошу никого не винить". Да, именно так - безразлично и лаконично будет лучше всего. Нужно лишь подписаться и постараться чтобы перо не дрогнуло.

Но нет же, так выглядит еще гнуснее! Все же не приказчик уходит из жизни. Входил в когорту лучших, знали, ценили, почитали. Нужно как-то объясниться. Этак даже жена не поймет. И бумага слишком хороша - мелованная, дорогая. Пошлейше выглядит.

Стреляться не хотелось еще сильнее, чем выдумывать гадости об умерших женщинах. Черт знает что - как наяву вспомнился тот взгляд необыкновенных карих глаз. Ее звали Людмилой. Едва ли шапочное знакомство на допросе дает право на фамильярность, но сейчас, в эти последние минуты...

Алексей Иванович посмотрел на "браунинг". Нет, это не тот боевой револьвер, крупнокалиберный, так надежно ложившийся в ладонь, так решительно и мгновенно забиравший жизни. Сейчас на столе рядом с тарелкой с остатками ветчины лежал маленький карманный вариант "бельгийца" - купленный еще до этого ада, в мирное время, на честно заработанные литературным трудом деньги. Видимо, про этот пистолетик и говорила зеленоглазая змея-мучительница. Помнился разговор дословно:

"- Ладно, вы, такие непреклонны и бескомпромиссные, вели свою войну. Баб-то случайных зачем убивать?

- Не убивал я никаких баб!

- Может не лично вы, а ваш подельник, известный следствию как "Шамонит". Но зачем? Лишать жизни безоружную служивую девку или замордованную жизнью управляющую гостинички...

- Не знаю я никаких управляющих. А солдат-девицу... Это вышло совершенно случайно. Я не ожидал, что Петр Петрович в нее вздумает стрелять.

- Понятно, случайные жертвы есть роковое следствие шальных пуль и окаянных законов теории вероятности. А вы бы сами - никогда? Не поднялась бы благородная рука литератора стрельнуть в даму?

- Я - никогда! - твердо ответил Алексей Иванович."

И тогда мерзавка Катерина почесала меченую чертом бровь и рассказала нелепейшую историю. Якобы один литератор с домочадцами пустился в странствия в дни революционного неспокойного времени. Дорога была самая наиобыкновеннейшая, сельская, таких тысячи. Эта был, к примеру, грязный тракт Орловской губернии и вывел он упряжку к одному незнаменитому городку. Здесь уставшие путники имели несчастье встретить табунок шумных и острых на язык девиц сугубо простонародного происхождения. Оные особы, ни с того, ни с сего, подняли на смех литератора, вообразив, что он одет по-бабьи. "Не то баба, не то мужик! - заливались они, тыча пальцами в седока, обряженного в полушубок и шапку с наушниками. Столпились у оглобель, не давая проехать. Лошади остановились, литератор пришел в ярость. Выхватил браунинг, наставил на мерзких бабенций:

- Отходи! - Слышишь, что говорю. Перебью!..

Бабы и девки опешили ...^[64]

Алексей Иванович понимал, на что намекает светловолосая змея. Город, вероятнее всего, Елец, тамошние девки такая ядовитая злоязыкая дрянь, что... Дорога от имения тоже понятна. Но не было этого и быть не могло!

- Не было? Ну и слава богам, что хоть этого не было, - следовательница кивнула своим мыслям (если какие либо мысли в этой красивой и вздорной голове вообще могли иметься).

К чему она рассказала эту историйку? В чем была странная необходимость столь нелепо издеваться? Алексей Иванович твердо знал что подобного случае вообще не было - в описываемое время он ехал в Петроград, уже завербованный... В смысле, уже готовый к серьезной борьбе и вовсе не с языкастыми бабами.

А сейчас, глядя на пистолетик, вдруг подумалось... Но нет же, не могло такого быть! Что за бред?!

"Браунинг" ждал. Смехотворное оружие, в руки противно брать. Привык к иному - действенному, скорострельному. Настоящему - когда жмешь на спуск, и чувством всесилья наполняется душа. Тридцать два патрона в магазине - это такая мощь...

- Господи, я болен, - вслух молвил Алексей Иванович и потянулся к пистолету.

Пальцы взяли тарелку с остатками ветчины. Нужно убрать, бросить в помойное ведро. "Великий писатель найден павшим лицом в объедки" - это уж увольте. А ведь именно так косноязычно и напишут-с. Мерзость!

Может, и вообще не падать? Ни лицом, ни телом? В конце концов, он явно нездоров, нелепо и необъяснимо агрессивен. Импульсивно покончить счеты с жизнью в припадке умопомешательства - просто подарок для ехидных критиков. Съездить в Москву, сходить к хорошему врачу... Потом уж, обдуманно и хладнокровно, отдав последние распоряжения... Возможно, даже описав эту трагическую ситуацию в своем последнем рассказе. Может получиться блистательно.

Бывший или будущий литератор стоял с тарелкой в руках. В разбитое и наскоро забаррикадированное ломберным столиком окно скреблась ветреная революционная ночь. К остаткам ли ветчины рвется ненасытный зверь или к горлу самого великого поэта и прозаика - оставалось неведомым.

* * *

"Две Лапы".

Начало совсем иной осени.

В Медвежьей долине этим днем о ветчине не помышляли, поскольку был, как говорила известная специалистка свиноводческого дела, "не сезон". Уже осень, это конечно, но пока шпик и прочие высококалорийные продукты животноводства использовали лишь егеря при длительных патрульных выходах. Слава богам, времена стояли мирные и запасы из резервов "Главзамкпродукта" обновлялись в плановом режиме.

В общем, о ветчине Катрин не думала вовсе. Дел и так хватало, в разгар жатвы бахнули дожди, что отяготило битву за урожай. Новую лесопилку следовало поставить на профилактику и успеть до морозов, у Черничной скалы объявился бешеный волк, оказавшийся не волком и не бешеным, а молодым волкодавом из Дубника, умудрившимся крепко заблудиться и надеявшимся, что его спасут добрые люди. Селяне (несомненно добрые) сильно пугались радостного зверя и гоняли его посредством метания топоров и стрел. В общем, на следопытско-спасательную операцию пришлось убить четыре дня. Еще пришлось съездить в Кэкстон по политически-неотложным делам, впрочем, дела были хоть и срочные, но бескровные, так что, вышла просто длинноватая прогулка с неизбежным шопингом.

Нельзя сказать, что за прошедшие месяцы революционная командировка не напоминала о себе. Доходили вести, а как же. История на месте не стоит, движется, вот только со стороны оценить ее теченье весьма трудно. Да и надо ли?

В России, той, памятной нам реальности, жизнь шла своим чередом. Бурное Учредительное собрание страна кое-как пережила, германца из Риги и Западной Украины постепенно выдавили. Большевистская коалиция продержалась у власти два срока и на выборах 1926 года проиграла центристам-консерваторам. Вероятно, свою роль сыграла безвременная смерть Владимира Ильича - величайшего авторитета был человек. Совнарком немедленно расформировали, впрочем, оставив здание и кабинеты новому правительству, довольно ожидаемо нареченному "Думой". Начались юридические процессы против советских министров. Через четыре года ВКП(б) и союзники взяли реванш, в заветное здание в Петрограде вернулся Совет Народных Комиссаров и незамедлительно отмстил на юридическом фронте. Шумные тяжбы тянулись бесконечно, юристы богатели, народ роптал, оппозиция неистовствовала. Регулярно приходилось замирять Кавказ, Туркестан и беспокойную Манчжурию. Вспыхивали волнения на Дону и Тамбове. С забастовками и перекрытием "чугунок" бескомпромиссно боролась ЧЮКа. Доходило до идеологических жестокостей: в отдельных областях временно запрещались гастроли столичных театров, прокат новых фильмов и полностью отменялись поездки детей в знаменитый пионерский "Артек" и не менее славный юно-пластунский "Орел". Как ни странно, меры оказались довольно действенными. Конечно, на всех кухнях страны с жаром ругали власть, но что мог еще поделать обездоленный электорат? Скучные реформы шли оскорбительно медленно, пока дождешься их результата - сдохнуть можно. Тут одна земельная реформа целую пятилетку заняла, куда это годится?! Впрочем, определенные успехи тоже отмечались. Торговля с Европой шла ничего себе, электрификация, тотальная революция водного и воздушного транспорта давали результат. С недородами 1921 и 1932 годов, пусть натужно, но справились. Но сколько всего еще не было сделано?!