Октябрь, который ноябрь (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 30

- Это уже не стратегия, - возразил инженер. - Стратегия подразумевает определенный план в развитии событий, целесообразность и четкую последовательность. Филимон Кондратьич, ты представляешь, к чему приведет дальнейший полет по этому нашему пулеметному курсу?

- В данном конкретном случае, наше движение приведет к тому, что мы поможем очистить мост для Красной гвардии.

- Пусть так. Мост наш будет. Но его еще удержать нужно. Надо думать, закрепят его усиленным караулом. Каков следующий шаг ВРК? Наша группа отлично вооружена и Центр нас выводит на цели с просто удивительной точностью. Но рано или поздно у правительства созреет идея создать подобный центр, вооружить решительных бойцов и...

- Кишка у них тонка. Отжило свое Временное.

Андрей кивнул:

- Здесь тоже соглашусь. Но куда денутся отцы и братья юнкеров, которых мы сегодня положим? Ты же понимаешь, пока мы застаем врага врасплох, удача нам благоволит. Напоремся на взвод обстрелянных фронтовиков - они нас в минуту на штыки поднимут. Не хуже меня знаешь - умелых бойцов хватает.

- Эге, тут я соглашусь, - Филимон вздохнул. - Хваткие солдатики из фронтовых траншей подойдут, и офицеры у них с башкой, и ног у каждого вояки пока по полному комплекту. Надо сделать, что успеем. Или есть у тебя иные предложения?

- Нет у меня предложений. Сомнения есть, и не поделиться ими я никак не могу. Ты верно сказал - Бориски они в большей мере касаются. Если смотреть с точки зрения моего ремесла, так мы уже в полете, - карандаш Андрея горизонтально поплыл над столом. - Горючее в баке еще есть, следовательно, и время чуть-чуть имеем. Но где-то здесь, - инженер подвинул блокнот на середину стола, - здесь точка невозврата. Конечно, воздействующих факторов слишком много и точно просчитать эту точку сложно. Но она ведь сущствует! Вы люди далекие от воздухоплаванья, но отнюдь не глупые и вполне осознаете. Мы еще летим, наблюдаем землю, восход-закат, дышим и рассуждаем, но вернуться на взлетное поле уже не можем.

- Случается такая ситуация, понятное дело. Ну, призимлимся где-нибудь, пусть и без особой мягкости, - заверил Гаолян. - Главное, в лужу натурального дерьма не вляпаться. Борька, возьми тряпку, протри, что ли стол. Насвинячили щами, смотреть противно.

- Мы-то сядем, - пробормотал Андрей, наблюдая за тряпкой размазывающей остатки ужина. - А другие группы? Я не только про наших, а про те, что по иную сторону. Они ведь есть? Мы их легкими пулеметами и точными подрывами. Они нас орудиями и бомбами с самолетов? Так ведь элементарная логика подсказывает? Мы конечно, ответим. Броневиками и фугасами под мостовыми? И где выход из этого пике? Просчитывает ли Центр точку невозврата?

- Мысль я твою понял. Спросим. И обязаны нам ответить, - дядя Филимон развязал кисет и тут же принялся завязывать. - Вопрос серьезный. Но мост нам определенно нужен. Так? Иначе нас самих товарищи пристрелят за предательство и будут кругом правы. Сначала дело, вопросы и совещания следом. Готовимся, пьем чай и хромаем до места.

* * *

Большая Конюшенная 27, ресторан "Берлога"

49 часов до часа Х.

Водка показалась отвратительной. Да еще эта рюмка-бальзамка, уродливое детище Сухого закона. Нужно было вина заказать.

Алексей Иванович попытался ощутить послевкусие - нет, омерзительно! Поспешно закурил. Слава богу, хоть пепельница чистейшая, как в былые времена. Впрочем, в прежние времена бывать в "Берлоге" не приходилось. Не по карману такие загулы были известному литератору, да-с. Кстати, и почитатели именно сюда почему-то не приглашали, разумно экономили. То ли дело сейчас.

Привкус ядовитой водки остался липнуть к языку, на душе тоже было... дрянненько. Но ощущать заткнутый за пояс брюк браунинг и карман, раздутый от купюр, было приятно. Как выяснилось массивность револьвера и тяжесть солидной (даже в пошлейших свеже-наляпанных марках-керенках^[8]) суммы неведомым образом взаимозависимы и бодрят вдвойне. Но ведь абсолютно не думал о деньгах, когда... действовал.

Алексей Иванович принялся не спеша нарезать ломтик ветчины - очень гармоничный, здорового цвета, с прожилками равной толщины. Вот только эти крапинки... Что-то в них смутное, конопатое...

Мгновенно замутило. Бывший литератор немедленно наполнил рюмку и влил в себя. Вот теперь лучше. И привкуса практически нет.

Откуда эта гимназическая чувствительность?! Вы, сударь, убийца. Сколько жизней прервали, нажимая на спусковой крючок? Раскаиваетесь? Ни в малейшей степени! Справедливость восторжествовала! И эту... эту женщину даже пальцем не тронул. Трагическая случайность. Ужасно, что прервана жизнь, но в сущность, так ли уж ценно для мироздания это несчастное, потасканное, наверняка зараженное всяческой венерической гадостью, существо?

- Вы, сударь, рассуждаете как жизнерадостный циник Шамонит, - прошептал Алексей Иванович ветчине и подцепил ломтик вилкой. Следующий кусочек показался вкуснее.

"Берлога" в этот вечер на удивление была полупуста. Кущи зелени - пальм и фикусов здесь имелось больше чем в Амазонии, а стеклянная сводчатая крыша, подпертая античными колоннами, превращала джунгли в непомерную оранжерею, приткнутую, по какой-то причуде судьбы, к вершине древнегреческого Олимпа. Небольшие столы, сводчатая стойка с латунным поручнем и многочисленными круглыми табуретами - едва ли не первый бар в России, слегка пришибленный введением Сухого закона. Оркестрик - нынче крошечный, видимо, знававший лучшие дни и порядком "похудевший", - играл пристойно. В остальном... Остатки столичной кунсткамеры - персонажи, не желающие прислушиваться к апокалипсическому гласу жизни. Опьянены алкоголем, похотью, кокаином, глупейшей верой, что все будет, как было. А физиономии?! Спекулянты, разжиревшие, со многими подбородками, в костюмах словно с чужого плеча. Толстеют быстрее чем портной успевает снимать мерки с распухающих чрев. Многозначительные улыбочки, интимный полушепот, склоненные плеши - р-революционеры от партии Золотого Тельца.

Алексей Иванович машинально тронул свой безукоризненный пробор - несмотря на ночные и иные акции, за собой следил, в цирюльню заходил ежедневно. Стоило ли? Вон: долговязый хлыщ, с неистовым, испитым лицом, в немыслимом зеленом жакете, рядом двое сотоварищей - у всех волосы нарочито растрепаны, одинаковые черные галстуки-бабочки болтаются на худых шеях. Декадентствующие растлители столицы, сообщество осквернителей муз, всенепременно тайное, но алчущее славы! Все еще живы, дичайшие мерзавцы. Вынуть бы браунинг, прислонить зеленого урода спиной к стенке: не вы ли, любезный, сочиняли окаянные скачущие стишата? Вы?! Извольте получить гонорар! И пулю прямо в рот, искривленный содомскими и стихоложескими утонченностями...

Алексей Иванович знал, что стрелять не станет. Пустая трата патронов. Да и панели настенные жаль - изгадятся. К тому же, дамы в зале. Настоящие, без вонючих шинелей. Да-да, вот это исхудалое создание, с открытой до крестца спиной, - все же женщина. И в юности, должно быть, была дивно хороша. Видимо, кокаин. Или сифилис? Или то и другое. Но в скулах осталась та - юная, чистая. Куда бы вывело перо Льва Николаевича судьбу своей Ростовой в нынешних сраных декорациях?

Бывший литератор преклонялся перед гением и мудростью старца из Ясной Поляны. Обожал Толстого неистово, почти так же, как ветчину по-пармски. Кстати, нужно заказать еще порцию.

Официант принес "горячее", наполнил рюмку из заварного чайника, насчет ветчины заверил, что "сей момент-с!".

Рассольник оказался недурен. С московским от "Славянского базара", естественно, не сравнить, но достойно. Москва... там по слухам еще хуже. Практически голод. Жена, должно быть, изнемогает от неизвестности и тревоги. Но нет, обернуться и взглянуть назад невозможно! С той жизнью все кончено. Ушел навсегда, сгинул, прокляните и забудьте. Мстить, стрелять и стрелять, пока дегенераты в крови не утонут.