Октябрь, который ноябрь (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 75

Солдаты смотрели на связиста вопросительно.

- Не срочно, - буркнул сопляк и принялся писать в журнале.

Говорил он с легким неопределенным акцентом - видимо, финн или лифляндец. Но солдаты определенно русские - и морды псковские, и крыли в подвале красноречиво.

Телефонист закончил с чистописанием, критически оценил труды, что-то переправил, еще посмотрел, и снова переправил. Грамотный, но умеренно.

Мальчишка поднял глаза, перехватил взгляд Алексея Ивановича. Бывший литератор едва не вздрогнул - взгляд пятнадцатилетнего большевика был тяжел, опытен, почти равнодушен. Такой во двор выведет и без всякого сомнения в затылок стрельнет. Сразу видно - по крови ходил по колено. Упырь малолетний.

Алексей Иванович взгляд не отвел, смотрел сквозь порченого мальчишку как сквозь пыльное стекло. Юный палач, с некоторым недоумением почесал карандашом переносицу, оглянулся на соседний стол с чайником и прочим.

- Ну, это, бойцы. Кормить врагов надо?

Солдаты переглянулись:

- Приказа кормить вроде не было, - неуверенно отозвался конопатый стрелок.

- А вдруг их куда конвоировать придется? - возразил его напарник. - Скажут "что ж вы их голодом морили, когда время было". Так-то, конечно, гадам уже без разницы жрать иль не жрать, но порядок содержания арестованных это не отменяет.

- Такому зверю хлеба дай, он кусок нарочно не в то горло пихнет и все, конец - отговорился, - сказал конопатый, с подозреньем глядя на Алексея Ивановича. - Я не спец, но слыхал про такие случаи. В общем, ты, Груха, сам решай. Ты здесь комендантом.

Мальчишка подумал и вынес решение:

- Покормим. Но умеренно.

- Не нуждаемся в благодеяниях, - не выдержал Алексей Иванович. - Казнить казните, но без измывательств и ерничанья.

Сопляк ответил не сразу. Он орудовал ножом - широким, странной формы, но даже на вид острейшим. В два взмаха был сделан бутерброд: ломтик хлеба с тремя кружочками колбасы, клинок мелькнул еще разок - бутерброд превратился в квадратики-канапэ единого размера и формы.

- Лихо, - одобрил конопатый стрелок.

- Родич на камбузе служит. Научил, - объяснил малолетний "комендант" и неожиданно вежливо сказал Алексею Ивановичу: - Сударь, ежели не угодно, не завтракайте. Наше дело предложить. Я доступно объясняю, ну?

Высказано было предельно вежливо, но в такой утонченно издевательской форме, что...

- Не нуждаюсь! - процедил бывший литератор.

- Бросьте, Алексей Иванович, не горячитесь. Неизвестно насколько это затянется, и... - предупредил со своей парты инженер.

- Стоп! - выпрямился конопатый конвоир. - Между собой никаких переговоров. И вообще лучше помалкивайте, пока вас под протокол не опросили. Если кушаем, то молча...

Мальчишка, откликавшийся на отвратительную кличку Груха, безмолвно поставил перед бывшим литератором блюдце с горкой крошечных бутербродов и стакан чая. Стало быть, руки освобождать не будут.

- Вы, господа подрывники, не стесняйтесь, - сказал один из охранников. - Террористы вы отчаянные, аж пробы ставить негде, так что никак шансов сдернуть мы вам не дадим. И кормить с ложечки тоже никто не станет.

Гранд закряхтел, наклонился к стакану и неловко отпил.

Так пакостно по-собачьи насыщаться Алексей Иванович не собирался. Пусть инженер давится. Бывший литератор закрыл глаза, откинулся на неудобную спинку парты. Слушал как жует товарищ по несчастью. Конвоиры не издевались, помалкивали, мальчишка изучал записи в журнале. А колбаса пахла. Недурственно пахла. Что это за сорт такой незнакомый?..

Алексей Иванович успел съесть большую часть странного тюремного пайка, как дверь распахнулась и женский голос мелодично возмутился:

- Эти сидят, а те клюют. А где дисциплина!?

Бывший литератор едва не подавился, конвоиры вскочили, грохнули о паркет прикладами ружей:

- Здравия желаем, товзавотдела!

- Это самое... вольно, - разрешила вошедшая. - Вы продолжайте, я так, для порядка гавкнула. Это значит, они самые... враги и душегубы? Так-так, частично знакомые лица. Узнаю звезду российской словесности.

Женщина, молодая и весьма привлекательная, была абсолютно незнакома Алексею Ивановичу. Одета не без изящества, подлую революционность выдает лишь солдатский ремень, стягивающий осиную талию под отлично сидящим шерстяным жакетом. Правильные черты лица, огромные голубые глаза, обаятельная улыбка. Таковы они, вакханки и куртизанки нынешнего похабного термидора.

- Вы на меня, любезный, не пяльтесь, - неожиданно свирепо прищурилась красивая дрянь. - Сейчас придут, и лично вам все скажут. Держат вот такого за приличного человека, а на поверку террорист и вообще шмондюк шмондюком. Ладно, Гру, докладывай, что с обстановкой.

Мальчишка подвинул начальнице свою амбарную книгу, негромко заговорили, склонившись над столом.

Алексей Иванович понял, что все будет хуже, чем представлялось. Не просто расстреляют. Будет иное. Позорное.

Вошли четверо. Революционный тип, развинченный, растрепанный, весь в ремнях наганов, с ним юнец в шоферской кепке, какой-то штабс-капитан, видимо ряженый, и с ним она... Глянула почти с ненавистью, сразу подошла вплотную к парте.

- Я так и знал, что вы с ними, - выговорил Алексей Иванович, думая совершенно обратное.

- Да? А я вот не догадалась, что вы "с ними". Что бегаете по улицам и убиваете людей.

Глаза у нее были все те же - малахитовые, очень запоминающиеся. Господи, а ведь и трех дней не прошло как в ресторане сидели.

- Я людей не убивал, - зарычал Алексей Иванович, пытаясь встать. - Я истреблял скверну, убивал хама. Выжигал заразу, пожирающую Россию.

Коснулась плеча, вроде бы легко, но почему-то рухнул обратно на скамью. Большевичка процедила, глядя в глаза:

- Даже не могу сказать, как мне жаль. И вас, а других еще больше. Нельзя нагибать историю в позу. Вообще нельзя, а сгибать террором еще и просто отвратительно, - резко повернулась, пошла к столу.

Они о чем-то говорили, гремела дверца несгораемого шкафа, а Алексей Иванович ничего не слышал. Она - эта, наверняка, насквозь фальшивая Екатерина Олеговна - не была актрисой и лгать глазами не умела. Недоговаривать - сколько угодно. Но не лгать. Ей действительно жаль. Словно на больного скверной болезнью глянула. Жалеет и презирает сифилитика. Получается, уже казнила.

* * *

Допрос вышел кратким. Подозреваемые, осознав, что Петр Петрович, известный в кругах боевиков как Шамонит, раскололся, упорствовать не стали. Признательные показания были получены и террористов увели. Катрин дострочила протокол, члены совместной следственной комиссии поставили подписи.

- Воля ваша, Екатерина Олеговна, но стиль и почерк у вас уж слишком... прогрессивный, - сумрачно заметил Лисицын, расписываясь.

- Это она в эмиграции дурного набралась, - объяснила товарищ Островитянская. - Ничего, потом надлежаще переоформим протокол в полном соответствии с требованиями революционного делопроизводства. С учетом пожеланий реакционной части комиссии, естественно.

- Да уж какие шутки, товарищи, - осудил Дугов. - Выглядит все это мерзко. Вот не ожидал я от вашей интеллигенции, Олег Петрович. Вроде образованные люди, а человечья жизнь им ценой в копейку.

- Я не оправдываю, но и вы поймите - их обманули, жестоко, цинично спровоцировали, - пробормотал штабс-капитан. - И учтите, что злодеяния вашей революционной группы были еще хуже, кровавее. Туда даже совсем мальчишек втянули и...

- Не время считаться, - оборотень повязала голову своей великолепной карминовой косынкой. - В больницу нужно ехать. Гру, давно доклад поступил?

- Больше часа, - мальчишка указал на стоящие перед ним на столе каминные часы. - Думаю, доложили не сразу. Юнкера там в смене.

- Понятно. Бди и кипяток принеси. Мы скоро.