Венецианские каникулы (СИ) - Гарзийо Мария. Страница 28

Смелость и задор, однако, заметно убывают с приближением заветной субботы. Сдаваемые ими позиции начинают занимать сомнения и мандраж. С наступлением дня Икс я вообще превращаюсь в чеховского Беликова, больше запомнившегося читателям под прозвищем «человек в футляре». Мне одолевает целая стая дрожащих «А, может, не надо?» и «А как бы чего не вышло». То шелковый футляр морщит по бокам, то красная помада саботирует макияж, отказываясь точно повторять контур губ. В конце концов, устав от внутреннего дребезжания, я опрокидываю неуместную времени дня стопку лимончелло, и враги-страхи немного отступают. Вероника заезжает за мной на шикарном отделанном деревом водном такси. На ней элегантное творение Роберто Кавалли цвета давленной вишни.

— Чего так мрачно оделась? – вместо приветствия интересуется она, критично прищурив ярко накрашенные глаза, – Не на похороны же едем.

На похороны. Последних девичьих иллюзий.

Я пожимаю плечами. Вступать в пререкания и портить вечер раньше времени мне не хочется.

— Куда мы едем?

— На Торчелло. Вечеринка на вилле Сан Джованни.

Никаких приятных ассоциаций сей адрес у меня не вызывает. Эта вилла стала последним трамплином, спружинив с которого, я полетела в пропасть. Последний лоскуток моей прежней «нормальной» жизни.

— А что за бомонд там будет?

Бомонд – французское слово, которое буквально означает «красивый люд». Это ли значение Вероника имела в виду?

— Увидишь. Не волнуйся, шелухи вроде того урода, который тебя встречал, не будет. Только высший слой. Клиенты, потенциальные клиенты. Фабрицио должен быть.

— Может, убить его, воспользовавшись случаем? – предлагаю я.

Вероника бросает на меня выразительный взгляд, подобного которому мог бы удостоиться, скажем, раздавленный жук или собачья неожиданность на любимом коврике. Освобождать женскую половину человечества от гнета тирана она явно не стремиться. Меня слава Шарлотты Корде, если честно, как-то тоже не очень привлекает.

— А кому принадлежит Сан Джованни? – меняю тему я, – Фабрицио?

— Нет, одной пожилой сеньоре, которая сдает его в аренду на все лето. Милая такая старушка.

Небось, и не подозревает этот божий одуванчик, чем съемщики занимаются в хоромах в ее отсутствии. Итак, мы приплыли. В прямом смысле этого выражения. Вилла уже издалека выглядит празднично, как наряженная елка. Вся светится огнями и брызжет классической музыкой. Такси у причала встречает лакей в алой ливрее и золотистой маске. Он ждет, пока Вероника расплатится, потом поочередно протягивает нам крепкую руку, помогая выбраться на сушу. У меня перед глазами с молниеносной скоростью проносится яркая картинка: Марко тянет меня набухшую разочарованием и усталостью на берег в «свои» владения. Как давно это было. Лет тридцать назад. Когда небо было голубым, трава зеленой, и в моде были песни Димы Маликова. Мы проходим в благоухающий цветами холл. Само действо происходит у бассейна. Вокруг него выстроились аккуратные ряды накрытых белыми скатертями столов. На столах цветочные композиции, канделябры, серебряные ведерки с бутылями шампанского и вина, пестрые мозаики закусок. Чуть поодаль потчует собравшихся живой музыкой довольно талантливая группа. Я отмечаю, что весь обслуживающий персонал, включая музыкантов, носит одинаковые маски. Гости тем временем лиц своих не скрывают. Вероника мгновенно ускользает, оставив меня одну в незнакомом окружении. Я принимаю из рук бармена бокал Дом Периньон и, затихорившись за упитанной пальмой, разглядываю обещанный красивый люд. Красивых действительно много. Девушек. Несколько вообще безупречных картинок, вырезанных из журнала мод. При виде этих нимф, я ощущаю, как корона на моей голове тускнеет, на лице прорезаются морщины, на боках проступают складки жира. Я отворачиваюсь, задвигаясь подальше за ствол дерева, чтобы спрятать от любопытных взглядов это внезапное уродство. Присутствующие мужчины в основном перешагнули уже сорокалетний рубеж и, оставив за этим рубежом материальные проблемы, волосы и плоские животы, вступили в стадию вальяжной вседозволенности. На их непривлекательных физиономиях читается ленивая пресыщенность, слегка сдобренная вялым любопытством по отношению к происходящему. Встречаются и совсем древние деды, которые, должно быть, поставили себе целью окочуриться на любовном ложе.

— Чего ты тут затаилась? – пугает меня внезапным хлопком по плечу невесть откуда взявшаяся Вероника, – Надо ходить улыбаться. А то так не отхватишь никого.

— А кого я должна отхватить? – удивляюсь я, собиравшаяся ограничить поле охоты шампанским и канапэ с черной икрой.

— Да, я шучу. Ты у нас девушка, можно сказать, замужняя. Твой клиент заплатил за монопольное пользование. Но между нами девочками, ты вполне могла бы наставить ему рога, взяв какую-нибудь ненакладную одноразовую халтурку. От тебя же не убудет. Тут сегодня самые сливки собрались.

Надо сказать, сливки я не любила никогда, очень уж они жирные. Вот и эти не исключение.

— Вот ты как раз себе и нахватай. Пока твой ветхий младенец подгузники в Швейцарии меняет.

Вероника прищуривается, разглядывая меня как-то по-новому, будто мы с ней только что познакомились. Похоже, что такого откровенного хамства от меня она не ожидала.

— Видишь, вот этих фламинго? – вместо продолжения словесной битвы задает вопрос она, – Мулатка, вон та брюнетка и эта рыжая.

Искусно наманикюренный палец Вероники останавливается на тех самых топ-моделях, которые пробудили во мне дремавший годам комплекс неполноценности. Я киваю.

— Это сегодняшние «невесты», – видя непонимание на моем лице, куртизанка поясняет, – Свежее мясо. Они сегодня пойдут с молотка. Аукцион самая занимательная часть вечера.

— А само мясо в курсе? – сильно задетая грубостью и циничностью этих слов, вопрошаю я.

— Неа. Они думают, что их ждет блистательная карьера певиц, актрис и манекенщиц.

— А ты не хочешь их предупредить? Пока не поздно.

Ответ предсказуем. Уничижительный взгляд тоже.

— Таня, я смотрю, ты не умнеешь. Опилками что ли твоя голова большая набита?

С этой любезной фразой снежная королева покидает меня, направившись горделивой походкой на встречу какому-то лысому гному. Гном подобострастно кланяется, сверкая голой макушкой, и трется губами о Вероникину кисть.

— Еще шампанского? – предлагает бармен за моей спиной.

Я машинально протягиваю пустой бокал, не взглянув в его сторону. Оглушенная свалившимся на мою большую голову грузом информации, не замечаю, что вопрос этот задан на французском. Я наблюдаю за передвижениями язвительной мегеры. Она перемещается от гнома к какому-то круглому очкарику, отдаленно напоминающему Вини Пуха ботаника. Тут дело лобызанием ручки не ограничивается, толстяк заключает Веронику в объятия и смачно целует поочередно в обе щеки. Я слышу как один из представителей жирненьких «сливок» справа от меня, глянув в сторону обнимающихся, произносит имя. Фабрицио. Вот ты, оказывается, какой. Великий и ужасный. Кто бы мог подумать, что за фасадом неуклюжего мишки кроется злобный спрут. А Вероника с Фабрицио, оказывается, на самой что ни наесть короткой ноге. Короче только у таксы. Как-то мало похожа она на бедную узницу, вынужденную нянчить всяких великовозрастных младенцев.

— Еще шампанского? – настаивает официант, видно, задавшись целью напоить вдову сицилийского мафиози, и под шумок урвать и себе кусочек дорогостоящей плоти.

Я отхожу подальше от этого подозрительного субъекта и концентрирую свое внимание на крошечных корзиночках с крабовым мясом. Мне неприятно смотреть, как над будущими одалисками кружатся, сверкая голодными глазами, черные грифы. В воздухе витает запах предвкушения. Участников жестокого аукциона выдают похотливые улыбочки и охотничий прищур. Я задаюсь вопросом – почему меня в свое время минула подобная участь? И, отбросив лишние иллюзии, отвечаю сама себе – потому что рылом не вышла.

Избалованные женской красотой и воодушевленные предстоящими торгами, мужчины практически не обращают на меня внимания. Зато мой скорбный вид вызывает интерес у импозантной дамы лет пятидесяти.