Челленджер - Ян Росс. Страница 14

– Так в чём же…

– Дело совсем не в том… – Ариэль скорбно нахмурил лоб. – Ситуация гораздо серьёзней. С прибытием в одиннадцать пора заканчивать. Мы солидная контора и должны соответствовать общепринятым нормам. Рабочий день начинается в девять утра. Это элементарная азбука организации. Я сам беру обязательство приходить не позже полдесятого.

Ариэль строго уставился на меня. Я обречённо ждал продолжения.

– Вот, смотри, Тим, с которым тебе во многом сотрудничать, приходит в девять. Стив вообще в семь утра.

Интересно, с какой стати, я должен продираться ни свет ни заря из-за того, что Стиву взбрендило решать проблему дорожного трафика за счёт поездок до начала утреннего часа пик?

– Вы команда. Нет, мы команда! – продолжал городить Ариэль. – И должны быть готовы в любую минуту прийти друг другу на выручку. А на сегодняшний день он приезжает в семь, а ты только в одиннадцать, потом вы отправляетесь на обед… Нет-нет… Да и с остальными работниками…

– Но я летаю из Лос-Анджелеса! – запротестовал я.

– Мне очень жаль, но я вынужден просить тебя приходить хотя бы на один час раньше.

Я вздохнул и согласился.

– Великолепно. Люблю решать вопросы ясно и чётко. В нашей компании у каждого есть возможность свободно распределять своё время. В принципе, нет никаких надуманных ограничений, я за простоту и естественность. Каждый должен чувствовать себя, как дома. Кстати, как это укладывается в расписание рейсов?

– Они каждый час, – вяло промямлил я.

– Превосходно. Десять утра, начиная с завтрашнего дня. И смотри, не опаздывай.

– Завтра… эм… а завтра я работаю дома.

– Ах, да. Точно. Значит, с понедельника.

Я встал, отодвинул стул и открыл дверь.

– А… вот ещё, почему ты оставил лэптоп в офисе?

– Потому что…

Потому что пока он мне нафиг не нужен, всё больше раздражаясь, мысленно закончил я. И вообще, лучше бы сейчас оставить меня в покое.

– Нет, лэптоп должен быть с тобой всегда. Всегда! Лэптоп – это… – Он вперился в потолок, но, не найдя достаточно сильного эпитета, попробовал подойти к задаче под другим углом: – А если дома придёт важная мысль? Как тогда? Я, конечно, не настаиваю, чтобы, возвращаясь, ты каждый вечер садился за компьютер, но лэптоп должен быть постоянно под рукой.

Наука и техника круглые сутки! Снимать вериги строго воспрещается.

– Хорошо.

– Ведь сегодня ты в любом случае его не оставишь? – Ариэль нацелился на меня притворной улыбкой.

– Нет конечно, – я едва сдержался. – Мне же на нём работать.

Ухмыльнувшись собственной плоской шутке, шеф приосанился.

– Великолепно. Кстати, составь план работы на завтра. – Он взглянул на мою вытянувшуюся физиономию. – Ничего грандиозного, черкни пару строк на почту. Хочу знать, чем ты занимаешься.

– О-о-о'кей.

Измочаленный я приплёлся в комнату, уселся и в полной мере ощутил, что вдобавок к недосыпу и изматывающим полётам, вчера сильно перебрал с марихуаной. Глаза саднили, в висках скопилась ноющая боль. Я потёр веки. Надо купить капли для глаз, чтоб не шастать здесь, как голодный вампир.

– Илья, как дела?! – неожиданно раздаётся у меня за спиной.

Я оборачиваюсь – прямо рядом, сверкая лучезарной улыбкой и подбоченясь, словно разбитная колхозница, стоит Кимберли.

– Как ты себя чувствуешь? – она вальяжно прислоняется к дверному косяку, и я с досадой догадываюсь, что это вовсе не минутный разговор.

Что за назойливая непринуждённость?

– Эм… Спасибо. Всё нормально.

Ситуации, в которых малознакомые люди навязчиво пытаются "to be nice" [13], мне неприятны и, как правило, напрягают. А тем более сейчас, когда больше всего хочется, чтобы от меня, наконец, отстали.

– Что-то у тебя помятое лицо… – она пристально присматривается. – Знаешь, ты выглядишь как-то не очень. Ты хорошо спишь?

– Я… мм… ээ… – я кошусь на Тима, который, прикинувшись шлангом, ковыряется в недоломанном компьютере.

– Понимаю-понимаю, бурная молодёжная жизнь, night fever [14], верно? – продолжает она, фамильярно подмигивая.

Выражение "night fever" всегда пробуждало во мне омерзение, а в контексте с этой бесцеремонно клеящей меня бабищей и вовсе вызывает тошнотворные спазмы. Хочется поскорей куда-то деться, но в комнате так тесно, что если я встану, то упрусь в её сиськи, призывно выпирающие из глубокого декольте.

– Послушайте, Кимберли…

– Можешь называть меня Ким, – ласково проворковала офис-менеджер.

– Благодарю. Так вот, Кимберли, меня не интересуют дискотеки и наркотические препараты. Я увлекаюсь древнегреческой философией и творчеством Достоевского.

– О-о, Достоевский! – она округляет губы и вскидывает выщипанные брови. – Как интересно! Я в школе читала "Преступление и наказание".

На ум приходит адаптированное издание карманного формата страниц эдак на двадцать. Но то, с какой лёгкостью она сметает мои фортификационные укрепления, окончательно выводит меня из равновесия, и в припадке какого-то помутнения рассудка я произношу следующую фразу:

– А… вы помните, что студент сделал со старушкой?

– О да. Это ужасно! – как ни в чём не бывало отвечает Кимберли, изображая растроганную гримасу.

Приблизительно в таком духе продолжается терзание моей бедной и без того расшатанной всевозможными излишествами психики. Минут через пятнадцать, натешившись и решив, что для первого раза вполне достаточно, Кимберли удаляется, удовлетворённая произведённым впечатлением.

Я