Жестокий эксперимент - Дилов Любен. Страница 8

– Тогда, если желаете, еще раз простимся с сушей? Я должен отогнать машину к своему приятелю.

– Э, нет! – засмеялась она теперь уже иным смехом – гортанным, мягким. – Отсюда – ни шагу!

– Обратно я возьму такси.

– Я не буду скучать. Только скажите, что куда класть.

– Альфа, давай перейдем на «ты»? – попросил он, решив, что так ему будет легче общаться с ней.

– Есть на «ты», капитан! – подняла она руку и наткнулась пальцами на кепи.

И снова наступил момент, когда он должен был бы поцеловать ее, но вместо этого произнес: «Потом вместе разберемся». Словно обещал ей тем самым неизведанную пока еще близость. А когда включил мотор и помахал ей рукой, подумал что не мешало бы побольше чувства юмора, если он хочет, чтобы дела пошли в нужном направлении.

5

Как только мотор затих, солнце моментально кануло в воду, словно до этого его тащили на буксире Море потемнело и подернулось рябью. В том месте, где погасло солнце, взошла звезда – как последняя голубоватая искра потухающего пожара, в огне которого истлел и берег.

Яхта неслась еще какое-то время по инерции, потом, убаюканная волнами, успокоилась на воде. Вечерний бриз не мог добраться сюда с суши, и паруса стали ненужными. Ветер уснул окончательно и вряд ли проснется раньше утренней прохлады. Профессор опустил якоря, убедился еще раз, что компас и барометр в порядке, включил сигнальное освещение и только тогда вышел из каюты, обрадованный внезапно посетившим его прозрением, что, по существу, ничто не обязывает его любить женщину, с которой их связывает всего лишь обоюдное легкомысленное решение уплыть в море. Не исключено, что и она тоже раскаивалась в содеянном, поскольку так и не перешла с ним на «ты». Тогда зачем осложнять себе жизнь? Совершат дружеское путешествие по морю, и завтра к вечеру он вернет ее обратно…

На палубе его ожидал празднично накрытый стол. Профессор наблюдал через штурманское окошко, как пугливо и грациозно двигалась Альфа, завершая последние приготовления.

Новая скатерть, расстеленная по всей длине и ширине прямо на палубных досках, делала стол чрезвычайно богатым для двоих, вазочка же с цветами в центре увеличивала дистанцию между ними.

Профессор прошел в противоположный конец стола, перевел взгляд на море… По идее, он должен был уже ощутить ту сладостно-покоряющую связь с морем, которую ощущал всегда, но женщина, сидящая напротив, мешала этому.

– Слушайте тишину. Может, мы и в самом деле находимся в другой Вселенной?

Альфа стояла молча, ожидая, пока он выберет для себя место или оценит ее старания. Она не вслушивалась в тишину, и это раздражало его.

– Вселенная, Альфа, целая Вселенная – в центре крикливого человеческого мира, который хочет задушить ее, наступая на нее со всех сторон пляжами и портами. Человечество силится перекричать Вселенную, а в сущности, способно перекричать всего-навсего свой страх перед нею.

Он заметил, что она буквально поблекла от его слишком уж вдохновенного монолога, явно ожидала иных слов, и простил ей нежелание слушать тишину.

– Но нам не страшно, правда? Юнга Альфа, правда? Отвечайте бодро: «Так точно, капитан! Нам не страшно!»

Она неуверенно улыбнулась, словно боясь обидеть его, и спросила:

– Разве это не то же самое желание перекричать свой страх?

– Верно, – весело признал он свое поражение и, подогнув ноги, сел прямо на пол. – Вы умная женщина, но сейчас нет смысла быть такой уж умной. Давайте лучше выпьем!

Она отодвинула шезлонг, неумело села на пол возле скатерти, и ее ловкие руки запорхали, накладывая еду в тарелки. Он откупорил бутылку, разлил вино в бокалы, но очарование обнаженных женских рук не оставалось вне его поля зрения. Однако встретившись с ее взглядом – темным, затаенно-насмешливым и внезапным, как и последовавший за ним вопрос, – профессор невольно вздрогнул.

– Вы всегда такой замкнутый, когда отправляетесь на свидание с Вселенной? – спросила она. – Только, пожалуйста, не сердитесь, просто я немного ревнива.

– Глупости! – засмеялся он, занимая оборонительную позицию. – Я хочу сказать, что я просто болтал всякий вздор. Куда бы ни шел, ни ехал современный человек, все равно нигде не найдет чистой природы. Себя встретит, воплотившегося в машинах, строениях, в мутантах растений и животных. Я знаю это и все равно приезжаю сюда, втайне надеясь, что, если останемся с природой наедине, она заговорит со мной, как говорила с Гераклитом или Анаксимандром, да и с многими другими, кто не владел синхрофазотронами и радиотелескопами, однако владел слухом, дабы слышать, и зоркостью, дабы видеть.

– Вы из неопозитивистов, что ли?

Он удивился сказанному, напрочь забыв, что она супруга биофизика, что сама биолог и к тому же пробует себя в научной журналистике.

– Ба! Откуда вы откопали это слово? Юнга Альфа, я запрещаю произносить на борту моей лодки слова, которых не существовало до Аристотеля! Посмотрите на море, посмотрите, с какой естественностью отошло оно ко сну, посмотрите вон на те пятна и полосы на нем, что подобны полосам на животе беременной женщины, и представьте себе спонтанное зачатие, которое происходит всякий миг в этом гигантском животе, в этой Вселенной, а потом произносите слова «позитивизм», «релятивизм» и так далее.

– Бр-р-р! – весело тряхнула она головой, и волосы ее рассыпались по плечам. – Лучше давайте есть! Я ужасно проголодалась!

Он тоже почувствовал голод, и неожиданно напавший на них аппетит сплотил их, устранил существовавший до этого барьер, что позволяло болтать о всякой всячине. Затем Альфа в шутку пригрозила, что собирается посещать его лекции, а он стал отговаривать ее от этой затеи, но не слишком настойчиво.

– На лекциях я тоже вынужден употреблять разные словечки, релятивизм и тому подобное, как бы ни старался сохранить в студентах все то, что способствовало бы их любви к физике. Половина из того, что мы сегодня считаем наукой, завтра будет опровергнуто, а наука в поэзии Уитмена и прозе Достоевского и сегодня останется наукой. Не так ли? Поэтому куда важнее заставить молодых полюбить природу из-за тайны ее, а они уже сами выучат все, что им нужно для того, чтобы разгадать эти тайны. Книг предостаточно. Вот чего не желает понять наша академическая бюрократия…

– Наверное, сегодняшние студенты, так же как и мы когда-то, готовы умереть ради вас?

– Слава богу, нет! Вообще-то молодежь поумнела с тех пор, как поняла, что лучше умирать ради собственных иллюзий, чем ради иллюзий своих отцов, – ответил он, глотая вместе с пищей горечь от того, что, убегая в море, он, в сущности, убегал и от студентов своих тоже.

Навязывая не присущую ему роль лидера, что очень раздражало руководство университета, не желавшее утратить свой авторитет, студенты, в сущности, довольно хитро манипулировали им. Им не нужна была его наука как таковая, нужен был пастырь, который бы великодушно расписывался в зачетках своего стада.

– Как-нибудь приду посмотреть на них! – снова пригрозила Альфа. И, как бы приобщаясь к студентам, по-мальчишечьи вытерла рот тыльной стороной ладони, шумно вздохнула и потянулась к бокалу, обронив при этом: – Вот это все и есть свобода!

Он был доволен ее настроением и спросил, пожелав уточнить кое-что:

– Именно ее вы и отправились искать со мной?

– Увы, я не так молода, чтобы жить иллюзиями.

– Но сейчас вы ощущаете себя свободной, не так ли?

– Пытаюсь дышать свободой, – улыбнувшись, глубоко вздохнула она.

И он, как капитан, почувствовал себя польщенным и дал себе слово быть с нею деликатным и терпимым, создать ей все условия для хорошей дружеской прогулки.

– Да, мы свободны, Альфа! Сейчас мы свободны. Несмотря на то, что зависим от этой лодки, от моря, от неба, друг от друга… У Маркса есть одна интересная мысль: свобода есть не что иное, как твое право в рамках определенных условий не стыдясь радоваться случайности. Так что давайте радоваться случайности, которая свела нас!