Тупая езда - Уэлш Ирвин. Страница 19

Вернувшись в квартиру, Джонти поднимает спящую Джинти с дивана и переносит в спальню. Он укладывает ее в кровать, поправляет одеяло, целует ее голову. Он приготовит им по стакану горячего тодди; в той бутылке, что недавно принес Хэнк, еще осталось немного виски.

14. Рыцарь в сверкающих доспехах

Весь смысл правил в том, чтобы их, сука, нарушать. Но нарушать всегда лучше чужие правила, а не свои. И вот я полностью, черт возьми, нарушил одно из своих правил, потому что привел пассажира домой. Конечно, я постоянно вожу домой пташек, но приводить чертовых пассажиров куда менее благоразумно.

Некоторым из них кажется, что ты что-то вроде священника или социального работника, иногда я и сам начинаю в это верить, потому что прошел этот дерьмовый инструктаж! Тебе втирают весь этот бред про рабочие отношения. В общем-то, конечно, логично, привозишь ты пташку к себе домой, а какой-нибудь придурок это видит, и с этой минуты настучать на тебя в диспетчерскую ему раз плюнуть. Железно. Слава яйцам, что Большая Лиз прикрывает мой зад, когда он не в кэбе. Но в случае с этой тёлой с пошатнувшимся душевным здоровьем, желанием прыгнуть с моста и Мошонкой я вдруг подумал: буду рыцарем в сверкающих доспехах. Исчезнет элементарное рыцарство, значит можно расходиться по домам. И потом, я бы с удовольствием как следует вдул этой пташке!

Тут мне в панике звонит этот американский чувак из «Балморала», успел уже наложить в штаны, тупой придурок. Нужно ехать, ничего не поделаешь, за десять кусков в неделю я с превеликим удовольствием подоткну ему одеялко! И хотя я только что оттолкал с того света эту пташку, самоубийственную Сэл, мне будет не по себе, если я просто отпущу ее бродить по улицам. Не то чтобы она куда-то спешит, куда там! На самом деле, пока мы едем обратно в город, ее даже как будто немного подрубает.

— Может, вернемся к тебе?…

— Конечно, — говорю я немного настороженно, — но сначала нужно заглянуть к одному парню, который подогнал мне небольшую работенку. У него жесткая паническая атака, он думает, что его снесет ветром. Он типа американец; думаю, он попал в эту Катрину в Новом Орлеане, и теперь у него мозги набекрень.

— Это было ужасно, — говорит Сэл.

К тому времени как мы до него добираемся, Ронни уже в банном халате, весь дрожит и потеет, как шлюшка от кокса с крысиным ядом. Ирокез намок, и он зачесал его назад. Ронни впускает нас в номер, и я вижу, что этот придурок уже выдул целую бутылку восемнадцатилетнего «Джонни Уокера» и открыл винтажный на вид «Хайленд-парк». Рядом стоит непочатый «Макаллан». Ну, понеслась!

Ронни явно пересрался, как только я отодвинул бутылки и начал раскатывать дорожки.

— Наркота… я к кокаину не притрагиваюсь…

— Чуток первого, Ронни, вернем тебе уверенность в себе, приятель. После этого никакой ураган тебе будет не страшен. Еще и наружу побежишь, чтобы накостылять ублюдку!

— Думаешь, это правда поможет?

— Железно.

Мы набрасываемся на кокос и виски, и вот Ронни, уже как новенький, говорит:

— Знаешь, после такого начинаешь ценить человеческую жизнь. Я даже думал сделать пожертвование в Фонд помощи жертвам Катрины в Новом Орлеане, но… Бог не подал мне ни единого знака, дабы поддержать эту инициативу.

— Какой невъебенный ураган, а, приятель? — указываю я на окно.

Ронни улыбается, но тут встревает Сэл:

— Так ты, значит, разговариваешь с Богом?

— Я ощущаю внутри себя дух Святого Отца.

Сэл смотрит на пустую бутылку:

— Мне кажется, ты что-то другое там ощущаешь.

— Классный виски, — говорю я, рассматривая стакан на просвет и пытаясь немного сбить недоброжелательный настрой самоубийственной Сэл.

— Это ерунда, Терри. Я рассчитываю заполучить товар, который… ну, скажем так, по сравнению с которым этот виски покажется деревенским самогоном!

Сэл по-прежнему щурит глаза и буравит Ронни:

— Я знаю, кто ты, я видела твое сраное шоу, ты там все время увольняешь каких-то бездельников, таких же отвратительных, как и ты.

Ронни разражается смехом:

— Что ж, если уж речь зашла об отвращении, леди, то сейчас вы сидите у меня в номере, пьете, черт возьми, мой скотч и…

— Да ладно, — говорю я, — все мы люди. — И поворачиваюсь к Сэл: — Еще недавно ты не блистала рассудительностью. — Затем поворачиваюсь к Ронни: — Нужно признать, Ронни, что и ты тоже. Но кто все исправил? Старина Джус Тэ! Так что расслабьтесь, допивайте и позвольте мне воздвигнуть на этом столе еще один Ньюкасл-апон-Тайн.

— Есть, сэр, ничего не имею против! — улыбается Ронни.

Сэл закатывает глаза, но от еще одной дорожки не отказывается. Мне приходит в голову, что куча пыли и виски, возможно, не лучшая закуска для пташки, которая только что пыталась покончить с собой, но мой Верный Друг вправил ей мозги, и он всегда под рукой, если потребуется добавка — в любое время дня и ночи! Все сомнения Ронни рассеялись, и даже его фанатская прическа высохла и снова понемногу встает торчком. Шторм сходит на нет, и Ронни, даже несмотря на то, что он вдрызг пьян, теперь в сто раз счастливее и спокойнее, поэтому я говорю ему, что нам пора ехать.

— Терри, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен. Я твой должник, приятель.

— Все путем, чувак. Верный Друг требует разрядки, так что пора.

Ронни кивает и смотрит на Сэл:

— Ладно, спасибо, что заехали, ребята.

— В любое время, дружище. — И я слегка его приобнимаю, пока Сэл, ничего не говоря, просто берет свою сумочку и встает.

Мы выходим, спускаемся по лестнице и покидаем отель.

Идти по мостам — сумасшествие, на улицах бушуют вихри из мусора. Я собираю волю в кулак, из-за всего этого дерьма, которое летает вокруг, придется снова мыть голову.

— Этот парень ненормальный, — говорит Сэл, — слышит какие-то голоса…

— Эй! Да ты не далее как час назад собиралась откинуться!

Сэл просто пожимает плечами. Я привожу ее к себе домой и затаскиваю в койку. Как всегда и бывает с тёлами, кокос сделал свое дело — Сэл вконец обдолбана и на взводе. Так что я разряжаю в нее всю обойму, прямо в ее хорошенькую тугую киску. Это продолжается почти всю ночь: мощный трах, мы ненадолго засыпаем, и вот снова меня будит Верный Друг, а я бужу Сэл.

— Ты вообще когда-нибудь останавливаешься?… — стонет она и ловит ртом воздух, пока я забираюсь на нее в четвертый или пятый раз.

— Не раньше, чем выгоню из твоей башки последнюю мысль о самоубийстве, — говорю я, но она и сама жаждет продолжения; каждый раз словно два кусочка хорошенько поджаренного хлебушка выпрыгивают из тостера.

Утром я встаю с постели, высмаркиваюсь коксом с соплями, раздвигаю шторы и смотрю в окно. Похоже, на улице холодно. Несколько мусорок перевернуто, летает какой-то хлам, кричат чайки. Да и хер с ними. Я поворачиваюсь, чтобы осмотреть квартиру. Нормальная такая берлога ебаки, снять квартиру в центре — вообще лучшее, что когда-либо приходило мне в голову.

Я вспоминаю о том, как героически всю ночь пялил Суицидницу Сару-Энн Ламонт: не пожалел сил, в терапевтических целях выложился на все сто! Это ли не лекарство от всех мировых проблем? Тупая, сука, езда. О чем, черт возьми, беспокоиться, если ты как следует потрахался? Политика… та еще куча дерьма. Отношения… да любой пташке, у которой проблемы в отношениях, нужно только вогнать между ног правильной длины шишку. И вот она уже запела по-новому: какие еще проблемы в отношениях? Метод творит чудеса! Надеюсь только, что Сэл не сумасшедшая с комплексом спасителя. Но о чем это я: конечно, она сумасшедшая, она только вчера ночью пыталась себя укокошить!

А вот и она — входит в моей, сука, футболке «Солнце над Литом», еще один тревожный звонок. Я всегда говорю: волноваться нужно не ночью, когда ты пытаешься стащить с тёлы трусики, а на утро — когда ты не можешь, сука, отобрать у нее свою футболку! Железно!

Пташка она что надо. Черные волосы до плеч, макияж, мрачная, как чертова готка, но сексуальная, немного плотная, самую малость, на середине четвертого десятка, то самое время, когда пташки начинают немного отцветать, — как раз то, что я люблю! Вот когда тёла начинает по-настоящему получать удовольствие от ебли! У Сэл уже не та унылая мина, с которой она ходила вчера, — на диван она плюхается с крокодильей улыбкой.