Записки из тайника - Пеньковский Олег Владимирович. Страница 6

Нина очень любила своего мужа. После его казни никто не желал с ней разговаривать, она оказалась в полной изоляции. Она не могла этого вынести и однажды, когда мимо нее в больничном коридоре проходил какой-то лейтенант, она выхватила у него из кобуры пистолет и застрелилась. В то время во Львове жила престарелая мать Варенцова. Она была не в состоянии организовать похороны Нины, и никто не выразил желания прийти ей на помощь. Я быстро сориентировался и принял решение. Продав часы, я купил гроб, черное платье и похоронил Нину. Кроме того, помог матери Варенцова сделать запас угля и дров — у себя в доме она замерзала.

Майор Лошак был арестован СМЕРШем [9]; трибунал обвинил его не только в хищениях социалистического имущества, но и в саботаже и подрыве мощи Красной Армии.

Так вершились дела в нашей стране — точно так же, как и сейчас. Если человека арестовывают за спекуляцию, на него всегда могут повесить еще и обвинение политического характера.

После возвращения в Москву я подробно все рассказал Сергею Сергеевичу. Он обнял меня, поцеловал и сказал: «Теперь я считаю тебя своим сыном». Моя дружба с Варенцовым и его семьей продолжается и по сей день. Он стал называть меня своим мальчиком, своим сыном и фактически заменил мне отца. В ходе разговоров о СМЕРШе и о судьбе Нины Сергей Сергеевич несколько раз повторил, что теперь, мол, он понимает, каково приходилось семьям арестованных органами НКВД и СМЕРШа. Прежде он не особенно верил рассказам Рокоссовского [10] и других, но теперь, после гибели Нины, он был решительно не в состоянии простить тех, кто был повинен в ее смерти. Эта история с семьей Варенцова оставила в моей душе глубокий след.

Я продолжал курсировать между Москвой и ставкой фронта с инструкциями от генерала Варенцова его заместителю генералу Семенову, командиру 7-го артиллерийского корпуса Королькову и командирам дивизионной артиллерии Санько (в данный момент он служит под началом Сергея Сергеевича в Главном артиллерийском управлении), Кафанову и другим. В конце 1944 года я окончательно вернулся в боевые части, где был назначен командиром 51-го гвардейского полка противотанковой артиллерии. Момент был как нельзя более подходящий: начиналась подготовка к новому наступлению, целью которого было полное освобождение южной части Польши и выход к юго-восточной границе Германии.

Наше наступление началось в середине января. Несмотря на снег и плохую погоду, штурмовые отряды взломали линии немецкой обороны, танковые части, совершив бросок, взяли Краков, и в том же месяце мы пересекли старую германскую границу и взяли первый немецкий город, название которого было, если не ошибаюсь, Крейцбург.

Вся армия праздновала это событие. В этот день мне довелось быть в штаб-квартире артиллерии фронта. Радостный Сергей Сергеевич представил меня командующему фронтом маршалу Коневу и рассказал, что недавно я предложил отличную идею — как сократить время, потребное для наведения на цель противотанкового орудия.

Дело в том, что мы сталкивались с немалыми трудностями, когда немецкие танки врывались в наши оборонительные позиции и надо было быстро перенацеливать орудия с одного направления на другое, тем более что расчеты из-за больших потерь сплошь и рядом состояли из одного или двух человек. Мне пришло в голову взять стальную плиту со стержнем посередине, установить ее на земле, покрыть толстым слоем оружейной смазки, водрузить на нее другую плиту, и на ней укрепить колеса орудия. Такая конструкция позволяла расчету практически мгновенно развернуть орудие в любом направлении и вести огонь по наступающим танкам. Мое предложение уже было одобрено Сергеем Сергеевичем; маршал Конев, рассмотрев его, похвалил меня за инициативу и изобретательность. «Хороший кандидат на учебу в Военной академии Фрунзе, Сергей Сергеевич», — сказал он, уходя. Позже за это изобретение и ряд успешных операций я был награжден орденом Александра Невского. Все это поднимало мой боевой дух, и я вернулся в полк в предвкушении блестящей военной карьеры.

Бои с немцами продолжались и носили исключительно жестокий характер, особенно в густонаселенном районе Силезии, где я впервые испытал все «прелести» уличных боев. Немецкие танки неожиданно выскакивали из боковых улиц и переулков либо перед самым нашим носом, или из-за спины; порой нам приходилось стрелять прямой наводкой, разворачивая пушки на 180 градусов и успевая поразить цель в последний момент. Мы задыхались от пыли, которая столбом стояла над грудами битого камня и над разрушенными зданиями, а гарь и пепел от пожарищ оседали на снег, который из белого тут же превращался в грязно-серый или даже совсем черный.

В феврале, преследуя немцев, отходивших за Одер, мы покинули промышленный район и вышли к Нейссе, где остановились на отдых и переформировку перед последним, решающим наступлением на Берлин. Моя бывшая 8-я гвардейская бригада противотанковой артиллерии несколько раз упоминалась в приказах Сталина наряду с 32-й бригадой, командир которой полковник Иван Владимирович Купин был моим хорошим другом, и мне это было очень приятно. Сейчас Иван Купин уже генерал и командует артиллерией Московского военного округа. Купин состоял в дружеских отношениях и с Варенцовым, которому многим был обязан; Сергей Сергеевич не раз вытаскивал его из неприятностей. (Племянник Купина вторым браком был женат на дочери Варенцова.)

В апреле 1945 года война была практически завершена. Мой полк поддерживал южную группировку фронта, части которой, миновав Дрезден и Прагу, вступили в Австрию, где мы сменили 3-й Украинский фронт. Штаб-квартира нашей Центральной группы армий под командованием маршала Конева находилась в Бадене. Я воспользовался случаем и напомнил Сергею Сергеевичу об оброненной Коневым фразе насчет моей учебы в Военной академии. Я уже носил погоны подполковника, имел пять орденов и шесть медалей — и кроме того, мне хотелось жениться на Вере, дочери Гапановича, и жить в Москве.

Сергей Сергеевич отнесся к моей просьбе доброжелательно. В конце августа 1945 года он написал мне официальную рекомендацию в Академию Фрунзе. Я сдал вступительные экзамены и приступил к учебе. Осенью мы с Верой, получив благословение ее родителей и моей матери, поженились.

Учеба в Военной академии имени Фрунзе длилась три года. Для меня это был период интенсивных занятий и счастливой семейной жизни. Наш первенец — девочка родилась в феврале 1946 года. Мы назвали ее Галиной. В том же году с помощью моего тестя генерала Гапановича я получил квартиру в новом девятиэтажном доме на набережной Максима Горького, из окон которой открывался вид на Москву-реку; в ней мы живем и по сей день.

В то время в академии училось много замечательных офицеров, часть из которых уже стала генералами. Особенно хорошо мне запомнились двое из них: генерал-лейтенант Ягленко и Герой Советского Союза генерал-лейтенант Василий Илларионович Щербина, который ныне служит в Приволжском военном округе в Куйбышеве. Начальником академии был пожилой генерал-лейтенант Цветаев, командовавший армией во время войны; он постоянно болел, и видели мы его редко. Он умер, если не ошибаюсь, в 1950 году.

Мой тесть, как генерал политорганов занимавший высокий пост, пользовался определенным влиянием. Я часто бывал у него дома, когда приходили гости. Здесь я познакомился со многими старшими офицерами штаба Московского военного округа, Московского гарнизона и Генерального штаба.

Осенью 1946 года мои контакты с Варенцовым временно прервались. Он был направлен служить в Закавказский военный округ. Я не виделся с ним, пока он не прибыл в Москву на курсы в Академии Генерального штаба имени Ворошилова и в Военную инженерную артиллерийскую академию имени Дзержинского.

Мое знакомство с представителями высшего командования, которым я обзавелся с помощью тестя и Варенцова, вызывало зависть у коллег по академии. И я почти уверен, что один из них донес на меня органам МГБ, обвинив в спекуляции на черном рынке, хотя в этом я был совершенно неповинен. Я был приглашен в Управление контрразведки СМЕРШ МГБ, что, должен признаться, основательно напугало меня, но история эта разрешилась благополучно.