Повелитель змей - Раше Ги. Страница 17

Столь откровенное проявление чувств обрадовало Хети. Он обнял девушку за талию и прижал к себе. А она и не думала его отталкивать. Наоборот, прижалась к нему, бедро к бедру, и положила голову ему на плечо.

— Исет, Хатор наполняет мое сердце радостью, когда ты рядом со мной. Вчера я не пришел, потому что случилось нечто важное в храме, где живет мой друг Небкаурэ. Ты видела его в тот день, когда мы приплыли сюда втроем, — он, я и моя сестра. Это был день нашей первой встречи.

— С ним случилось несчастье?

— Нет! Он под защитой Амона и Изиды! Он — писец в храме оправданного божества, царя Аменемхета. Мы называем этот храм храмом Змеи. Его дядя — первый жрец-писец этого храма. Прошлой ночью неизвестные напали на храм. Они пытались ограбить и поджечь храмовые постройки. Но стражи храма их прогнали.

— Хети, твой рассказ подтверждает слухи, дошедшие до нас от жителей деревни, близ которой поселились мы с мамой. Мне очень страшно.

— Чего тебе бояться? Разбойников прогнали, и теперь эти проходимцы не осмелятся напасть на нас, убоявшись наших воинов.

— Хети, мне придется открыть тебе правду. А потом ты сам решишь, как тебе следует поступить.

— То, что хорошо для меня, будет хорошо и для тебя, потому что я хочу сделать тебя хозяйкой своего дома, я тебе уже говорил об этом. И сегодня я хочу этого сильнее, чем вчера, а завтра буду хотеть еще сильнее.

Улыбаясь, девушка приложила свой влажный пальчик к его губам, чтобы заставить его замолчать. А потом сказала так:

— Знай же, что моя мать — египтянка, ее зовут Несрет. Она родилась в городе Ра, Гелиополе. Но отец мой — не уроженец Черной Земли. Он родился в стране, которую египтяне называют Ретену. На языке местных жителей она называется Ханаан. Мой отец — один из ааму, поселившихся в Аварисе. В тех краях сейчас живет много ааму.

Далее из ее рассказа Хети узнал, что, воспользовавшись слабостью царской власти, ааму приходили в Дельту целыми группами и селились там. Очень часто правители провинций, ставших независимыми, нанимали бедуинов и ааму в свою армию. Эти люди пришли в Египет, спасаясь от нищеты и засух, свирепствующих в Ханаане. К тому же здесь, в Египте, они могли получить не только пищу, но и работу.

— Ханаанское имя моего отца Зерах, но, поселившись в Египте, он выбрал себе другое, привычное в этих местах, — Мерисет, — продолжала Исет. — В то время он был не старше меня, а мне теперь шестнадцать лет. В Египет он пришел не один, а со своим племенем, главой которого был его отец. Четыре года спустя его отец умер, и Зерах занял его место, став во главе соплеменников. Надо сказать, что к тому времени они успели обжиться на новом месте, изменив свой жизненный уклад. Они приспособились к новым условиям — стали работать на полях, нанимались строить дома для богачей, поступали на службу солдатами в армию правителя нома.

Время шло, и связи между членами племени моего отца ослабли, но не разрушились. Первый раз мой отец женился на женщине из своего племени, как того требовал обычай жителей Ханаана, но супруга отдала богу душу, производя на свет их сына. И тогда отец женился на моей матери, несмотря на то, что та была египтянкой. Дело в том, что ааму не стремятся породниться с египтянами, которых они презирают, почти не скрывая этого. Но отец влюбился в мою мать. Вместе со своей матерью после смерти его отца, моего деда, они поселились в Аварисе. По правде говоря, матери не очень нравился Мерисет, но, заключив брак с ним, она надеялась обрести защиту, укрыться от превратностей жизни, чего не могла ей обеспечить мать, ставшая вдовой. А еще через несколько лет умерла и моя бабушка.

Первенца моего отца, сына от первой жены, зовут Нахаш. Вскоре моя мать родила ему второго сына, Хануна. Я родилась четырьмя годами позже. Не прошло и двух лет после моего рождения, как мать поняла, что надоела отцу. Как это принято у ааму, он взял себе еще одну жену, которую сделал в доме главной. Эту женщину зовут Цилла, и на тот момент она только-только приехала из Ханаана, Цилла знает лишь один язык, свой родной, поэтому с того времени отец приказал всем домочадцам говорить только на ханаанейском. Надо заметить, что большинство ааму, обосновавшихся в Египте, продолжают говорить на своем языке. А когда возникает потребность общаться с коренным населением, они зовут на помощь тех немногих, кто умеет объясняться на языке Черной Земли. Я же одинаково хорошо говорю и на языке египтян, а значит, на языке моей матери, и на ханаанейском — языке моего отца и моих братьев. Поэтому из нашей семьи с египтянами общались только моя мать и я. Остальные домочадцы откровенно презирали коренное население, хотя жили на этой земле только потому, что им это разрешили «эти презренные египтяне».

Сейчас я расскажу тебе о нравах ааму это поможет тебе разобраться в том, что случилось с нами потом. У вас, египтян, женщина может ходить там, где ей вздумается, и ее супруг не пытается навязать ей свою волю или наложить запрет на что бы то ни было. Девушки моего возраста беспрепятственно купаются в реке или, как я, в водах Великого Южного озера. У ааму же все по-другому.

Начну с того, что они ни при каких условиях не позволяют детям и подросткам разного пола играть вместе, а тем более разгуливать по улице голышом. Девочки, соблюдая обычай, носят длинные платья и с раннего детства не общаются с мальчиками. В семье дочь беспрекословно подчиняется воле своего отца и своих братьев, даже если она старше. Когда девушка выходит замуж, ее супруг становится ее полновластным хозяином и следит за каждым ее шагом. Мой отец часто говорил, что никогда не позволит своей жене и дочери вести себя как эти «нечестивые египтяне», которые не знают, что такое стыд. Подумать только, они разрешают своим женам и дочерям делать все, что им придет в голову, а ведь женщины — низшие создания, не способные вести себя должным образом и сдерживать свои низменные порывы!

Кроме того, мой отец всячески поносил египетских богов и, не удовольствовавшись тем, что запретил нам с матерью делать подарки Изиде и Ра, повелителю Гелиополиса, которого моя мать почитала больше других богов, он заставил нас поклоняться богу ааму, которого они зовут Сутек. Еще мой отец говорил, что истинно верующие египтяне тоже почитают Сутека, только называют его Сетом. А ведь для нас, египтян, Сет, враг Гора, убийца Осириса, — не более чем презренное божество, которое властвует в пустыне. Этого красного бога мы презираем, так ведь? Я говорю «мы», потому что своим народом считаю народ Египта, народ моей матери, а вовсе не этих ааму, соплеменников моего отца.

— Это правда, — подтвердил Хети. — Мой учитель Мерсебек говорил, что Сет походит на дикого зверя, обитающего в пустыне. Поэтому мы изображаем его с ужасным звериным лицом. Но Гор победил его, и для нас он олицетворяет побежденных девять луков, все соседние народы, которые желают одного — завоевать Черную Землю, чтобы поработить наш народ и прибрать к рукам наши богатства.

— Именно так думал и мой отец. Он говорил, что придет день, когда ааму станут хозяевами этой страны и заставят местных жителей, которые достойны только презрения, принять свои обычаи и верования. А теперь я расскажу тебе, что заставило нас с матерью прийти в эти края и искать укрытия в оазисе. Моей матери Несрет пришлось взять другое, ханаанейское имя — Басмат. В то время она еще любила моего отца и ради этой любви согласилась сменить имя и даже отказалась от верований своих предков. Она научилась говорить на языке ханаанеев, но со мной продолжала разговаривать на своем родном языке. Отец этого не запрещал, считая, что в семье кто-то должен уметь свободно объясняться с местными жителями. Ведь по его разумению время, когда все заговорят по-ханаанейски, придет, но не так скоро…

Со временем Цилла, новая супруга отца, который к тому времени уже именовал себя только Зерахом и никак иначе, стала полноправной хозяйкой дома, а мою мать низвели до положения служанки. Отец стал поднимать на нее руку. Мужу-египтянину такое не придет в голову, а вот для ааму это в порядке вещей. И моей матери приходилось это терпеть. Она позволяла с собой так дурно обращаться из-за меня, а вернее, из-за страха оказаться на улице с маленьким ребенком на руках.