Мертвые не лгут - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 5

Так как аспирантская стипендия Линочки оказалась, естественно, ни на рубль не выше, чем у Петечки, девушке пришлось искать новые заходы, чтобы обеспечить молодую семью – не вечно же супругу толмачить на арктической платформе! Поэтому в то время, когда тот пропадал на буровой, она начала, в процессе своего отдельного столичного житья-бытья, деятельно интересоваться иноземными грантами в выбранной им специализации. Писала (от своего и мужа имени) письма, заполняла бесчисленные формы, лично пыталась воздействовать на людей, которые приезжали сюда из-за кордона принимать решения. В результате ее хлопот, когда в девяносто четвертом, на год раньше положенного срока, Остужев защитил свой диссер, и он, и она, а также его научный руководитель немедленно получили гранты от западных благотворителей. Так в итоге и пережили самые непростые российские времена.

Затем все та же Линочка выхлопотала для супруга аспирантуру в провинциальном американском университете. Они уехали вместе (ее диссертация так и осталась недописанной), и Петя довольно быстро защитился на английском материале (и на английском языке) и стал полноценным «Ph.D.» Ему предложили место ассистирующего профессора, и Остужев предложение принял. Казалось бы, жизнь и судьба их семьи были определены, и самым качественным образом, однако опять начались нелады со здоровьем. Уехав за океан, они потеряли контакты с Коняевым, а тут на бедненького новоиспеченного профессора снова надвинулось неприятное, волнующее, грозное. Вдруг он (Лине немедленно донесли) выступил на кафедральном собрании с неподобающей речью, отчасти неполиткорректной в адрес коллег с иным цветом кожи, затем неожиданно, от полноты и избытка чувств-с, шлепнул студенточку по обширной американской попе, а вечером стал составлять в Интернете воззвание в защиту коренного индейского населения.

Пришлось Лине срочно будить Коняева по телефону (никаких скайпов и прочих мессенджеров тогда не существовало). Психиатр сказал, как в первый раз, что требуется срочное лечение. Дал телефон своего коллеги в близлежащем крупном американском городе. (Воистину психиатры оказались сектой, у которой всюду имелись свои братия!) Супругам понадобилось еженедельно ездить туда, а Петру Николаевичу принимать таблетки, прописанные новым мозгоправом. В итоге счета от доктора составили поистине сумасшедшую сумму, вдобавок слухи о нездоровье и эскападах русского профессора просочились к руководству университета. Как следствие, с заокеанским раем они распрощались и вернулись на родину.

Однако связи в родимой столице не успели потеряться, да и имя Петр Николаевич успел себе наработать. И на излете века двадцатого Остужев сделал и защитил докторскую, теперь на русском языке, а вскоре стал в своем родном вузе профессором и замзавкафедрой.

Поэтому, пусть с известным зигзагом, благодаря подвижничеству Лины судьба молодого ученого, несмотря на здоровье и политические пертурбации, вырулила туда, к чему изначально готовилась и куда нацеливалась: почти что своя кафедра, а также почет, уважение, цитирование, ссылки, симпозиумы, ученики, гранты.

Остужев Петр Николаевич

В середине нулевых, после прогремевших исследований и Шнобелевской премии, в сладкое время громкой популярности, в жизни Петра Николаевича появился новый друг. Впрочем, говорить о дружбе применительно к жизни профессора не совсем корректно. Что такое дружба и как это можно – дружить, Остужев искренне не понимал. Он поддерживал ровные товарищеские отношения с коллегами по работе, старался быть со всеми милым и приветливым – но и только. Когда выпускники организовывали вечера в честь пяти-, десяти- или пятнадцати лет со времени окончания института, он на них покорно (по настоянию и в сопровождении жены) показывался – но не более чем на час. А вот встречаться с кем бы то ни было специально, для того чтобы общаться или, пуще того, делиться своими мыслями или наболевшим – благодарю покорно! Ведь сколько можно полезного и приятного для себя и для науки сделать в эти часы! И только благодаря стараниям Линочки, которая прекрасно понимала важность в наши дни социальных и профессиональных связей, ученый, еще будучи в Америке, хаживал, по ее категорическому настоянию, на всевозможные «пати» и даже коллег домой приглашал. Когда вернулся в родную страну, жена заставляла его устраивать банкеты, вечеринки и междусобойчики – по разным случаям и в самых разных форматах: от бутербродов на кафедре до посиделок в близлежащем кафе. Тем более что Лина, работая рядом, держала нос по ветру по части поводов для общения, а при случае могла и складчину организовать, и в магазин сгонять, и бутерброды нарезать. Петру Николаевичу оставалось лишь покоряться и делать так, как велит Линочка.

По ее команде все организовалось и с новым, с позволения сказать, другом. Будь Петр Николаевич сам по себе – он бы проигнорировал всяческие поползновения последнего на приятельство, что, возможно, восприняли бы в итоге как высокомерие и зазнайство, и это повредило бы профессору. Да, он, конечно, решительно не понимал, почему ему следует тратить время на человека малообразованного, циничного, прохиндеистого и вообще – совсем из другой социальной страты. Но супруга ему строго говорила: «Послушай меня!» – а уж когда она начинала этой дефиницией, дальше можно было как раз не слушать Линочкины аргументы и способы доказательств. Сразу становилось ясно, что делать все равно придется так, как она скажет.

Вот и в случае с Борисом Аполлинарьевичем Чуткевичем получилось, как Линочка велела. Совершенно ничего общего между ним и Остужевым быть не могло. Чуткевич был журналистом. Точнее, руководителем и издателем печатного холдинга «XXX-плюс». Когда-то он начал с сенсационной ежедневной газетенки «XXX-press». Затем к ней прибавился еженедельник, а потом и журнал. Несмотря на свою уважаемую профессию (а может, как раз благодаря ей), Чуткевич был человеком слабо образованным, зато сильно бесстыдным, наглым и разухабистым. Отличался он при этом живым и быстрым, как ртуть, умом и блестящей реакцией. Принадлежавшие ему газеты и журналы самого коммерческого и сенсационного толка Борис Аполлинарьевич создал, выпестовал и выстроил сам, своими руками, при этом (как говорили) спуску своим подчиненным газетчикам не давал и, к примеру, транслировал им собственные трудовые указания исключительно на языке матерном. Меж собой подчиненные звали его Барбосом Аполлинарьевичем – о чем тот ведал и даже чуть ли не гордился подобной кличкой.

И вот узнав – со страниц собственных изданий – об исследованиях профессора Остужева, главный редактор воспылал к нему интересом и возжелал познакомиться лично. Линочка проведала о приглашении случайно, отругала, что Петечка собрался его игнорировать, и настоятельно посоветовала пойти. После первой встречи, произошедшей в ресторане, чету Остужевых позвали к Чуткевичу на частную вечеринку. Затем (несмотря на робкое сопротивление профессора, преодоленное строгим Лининым «Послушай меня!») пришлось организовать ответный визит Бориса Аполлинарьевича к себе. Так и наладилась потихоньку дружба – невзирая даже на то, что главред был женат в третий раз и почти не скрывал наличие параллельных любовниц и прочих женщин для утех, а жена профессора вроде бы строго относилась к моральному облику своих знакомых. Но для журналиста непримиримая Лина сделала исключение. Не помешало общению даже то, что редакторская чета оказалась гораздо более обеспеченной, чем профессорская: и дом роскошный с бассейном, и «Мерседес». А может, Лине не хватало в окружении такого человека, как Чуткевич – беспредельно деятельного и безгранично циничного, безо всяких моральных тормозов. Заводной и дельный, он чем-то нравился ей, по контрасту с тихим и абсолютно порядочным профессором, которого вечно приходилось направлять в нужную сторону. Во всяком случае, когда Борис Аполлинарьевич принимался, не смущаясь присутствием собственной жены, за ней довольно брутально, если не сказать грубо, ухаживать, она, к вящему удивлению Петра Николаевича, не противилась, а, напротив, даже млела. А когда Остужев пытался, говоря ее языком, выступать, то есть возражать против встреч с Чуткевичами, она строго произносила: «Послушай меня! Этот человек тебе еще пригодится».