Дурная кровь - Даль Арне. Страница 14

С этими сакраментальными словами Мёрнер взглянул на часы и стремительно удалился.

В комнате стало тихо. Все молчали. После такой речи любое сказанное слово прозвучало бы крамольно. Любой звук был бы воспринят как вторжение в святая святых шведского языка.

— С такими друзьями и враги не нужны, — наконец тихо произнес Хультин, очевидно, пытаясь при помощи пословицы вернуть сотрудников к нормальному общению. Затем он продолжил:

— Я провел ночь с кентукским убийцей.

— Тогда мы знаем, где его искать, — подхватил Сёдерстедт, который так и не успел оправиться от происшедшего. Хультин проигнорировал его реплику.

— Результаты я обобщил и положил каждому из вас на стол. Материал огромен, и где-то в нем есть выход на Швецию. Мой анализ не дал ничего нового, но если у вас будет время досконально изучить материалы, возможно, вы найдете в них то, чего не увидел я. Боюсь, мы сможем выйти на его след, только когда он начнет действовать.

— А может, он решил выйти на заслуженный отдых и приехал к нам за этим? — сказал Нюберг, сам мечтавший о пенсии. — И мы будем до пенсии ждать, пока он начнет действовать.

Мысль о такой возможности грела душу Гуннара Нюберга. Во время охоты за “убийцей грандов” его ранили в шею. Врачи думали, что исполнитель церковных псалмов Нюберг больше никогда ничего не споет. Но после полугодичного лечения он все же вернулся в хор своей церкви в Нака — бас его даже стал более глубоким и звучным, а душу переполняло ликование — не от милости Божьей, хотя не исключено, что о ней он тоже много думал, — а от того, что голос сохранился и можно было петь. Щипцы, которыми кентукский убийца пережимал связки своим жертвам, были для Нюберга настоящим орудием дьявола, и он чувствовал, что принимает это дело слишком близко к сердцу, гораздо ближе, чем ему бы хотелось в преддверии пенсии. Проблема заключалась в том, что до пенсии ему было еще двадцать лет.

— Он приехал сюда, испачкав свои руки в крови, — ответил Хультин. — И я не думаю, что он решил на этом закончить карьеру. Учтите, он ведь мог приехать совершенно незаметно, но инстинкт взял верх. Нет, у него есть какая-то цель…

— И я об этом думала, — взяла слово другая участница церковного хора, Черстин Хольм. Она всегда одевалась в черное, и сегодня ее узкая черная кожаная юбка не оставила Йельма равнодушным. Он вдруг вспомнил все, что было между ними почти год назад. Вчерашняя семейная идиллия как будто освободила его от внутренних запретов, и он впервые за последнее время подумал про Черстин, про то, что не знает, как у нее дела, кто ее новый муж и как она сейчас относится к нему самому. Их отношения были бурными, но недолговечными. Испытывает ли она к нему ненависть? Иногда ему казалось, что да. Кто из них кого оставил: он ее? Или она его? Все было странно и непонятно. “Misterioso”^[22], — подумал Йельм.

Голос Черстин вернул его к действительности.

— Серийные убийцы убивают, чтобы привлечь к себе внимание, — задумчиво произнесла она. Она всегда мыслила по-своему, не так, как они. Может, потому, что она женщина. — Жертва должна видеть своего убийцу, и желательно подольше. Публика должна видеть жертву, а через жертву — убийцу. Серийные убийцы не прячут свои жертвы. Если только это не какой-нибудь особый случай. Как Томас Квик^[23], например. А этот? Он когда-нибудь прятал свои жертвы?

Хультин снова начал листать записи.

— Навскидку — вроде бы нет. Но если ты думаешь, что это важно, посмотри материалы внимательно.

В этом деле что-то явно не сходится. Что — непонятно. При всей своей невероятной кровожадности, преступник пятнадцать лет бездействует. Он приходит в аэропорт с фальшивым паспортом, но без билета. В одном из самых крупных аэропортов мира, находясь в окружении сотен людей, он незаметно убивает Хасселя — и оставляет труп практически на виду. Он демонстрирует классические признаки серийного убийцы и одновременно — профессионализм киллера. Хотел ли он привлечь к себе внимание? Сообщал ли нам о своих намерениях? Или о своих мотивах? Мы уже это обсуждали, но пока понятно одно: этот человек опасен и необычен. Чем, пока непонятно.

Насчет “пока непонятно” он был прав, и группа была с ним солидарна.

— Может, все-таки дело в Хасселе? — спросил Йельм. — Я проглядел его маоистские сочинения семидесятых годов. Это нечто!

Он потрогал заклеенную бровь и продолжил:

— А что если за кентукским убийцей стоит КГБ, и серия убийств в Америке — дело рук Советского Союза? Отсюда и множество неизвестных жертв. Хассель в 70-е годы мог иметь доступ к какой-то секретной информации. Знал какие-то тайны, или предал кого-то, или стал двойным агентом. Может, потихоньку узнать у Ларнера, что они об этом думают?

— Кстати, — возбужденно прервала его Черстин, — тогда становится понятно, почему он пропал на пятнадцать лет. Он — или они, если их было много — после смерти Брежнева был отозван домой, поскольку в начале восьмидесятых КГБ сократил свою деятельность. Проходит пятнадцать лет, в России поднимается волна недовольства, опять активизируются коммунисты, и тут вспоминают про этих агентов: нашего друга снова посылают в США, начинается новый виток.

— Только теперь уже в Швеции, — принял эстафету Йельм. — Убийца-профессионал — он точно выверяет степень опасности и знает, как предупредить будущих жертв о своем появлении и не выдать себя. Он действительно хочет привлечь к себе внимание, но не так, как мы думали раньше. Он хочет привлечь внимание тех, кого должен покарать. Он отправляется в крестовый поход и должен внушить страх предателям. Напомнить, что прежнее государство живо, что от советской системы не уйти, что она живет и процветает, как государство в государстве.

— Но при этом, — добавила Хольм, — он понимает, что его послание, в первую очередь попадет к полиции. Значит, он либо надеется на утечку информации, либо, напротив, обращается к полиции, причем именно к тем полицейским, которые, как он знает, будут заниматься его делом.

— Если кто-то из руководства или членов “Группы А” в молодости увлекался теми же идеями, что и Хассель, ему стоит поберечься, — вставил Йельм.

— Предупредить об этом, — продолжила Хольм.

— Выйти из подполья, — закончил Йельм.

Стало тихо. Вдруг оказалось, что предстоящее дело связано не только с продолжением холодной войны и большой политикой, но и лично с членами “Группы А”. Неужели это правда?

Неужели кентукский убийца обращается к кому-то из них?

— Что мы знаем о прошлом Мёрнера? — злорадно поинтересовался Йельм.

Ответом ему были недоумевающие взгляды коллег. И взгляд Черстин. Впервые за долгое время они смотрели друг другу в глаза, читая в них то, что так и не было сказано вслух. Черстин едва заметно улыбнулась.

Хультину было не до смеха.

— Мёрнер вряд ли представляет опасность для кого-нибудь, кроме себя самого, — ядовито произнес он. — Кто-нибудь еще хочет выйти из подполья?

Никто не отозвался.

Хультин продолжил сахарным голосом:

— Гипотезы приветствуются, но эта заслуживает первой премии среди версий для параноиков. Одного банального факта вам хватило, чтобы выстроить целую цепочку: КГБ охотится за “Группой А”, волны серийных убийств в США подстроены советским режимом, все двадцать четыре жертвы — перебежчики, ФБР — лохи, а один из ваших ближайших коллег — в прошлом сотрудник КГБ. Отлично.

— Зато весело, — так же сладко ответил Йельм.

Хультин игнорировал его реплику и повысил голос:

— Если все происходящее имеет отношение к большой политике, мы в этой игре только пешки. Эту возможность нельзя исключать. Но в любом случае дело обстоит совсем не так, как вы сейчас нарисовали. Как — мы пока представляем себе довольно слабо.

— Ясно, что мы еще многого не знаем, — сказала Черстин.

— Давайте поступим так: ты, Черстин, займешься американскими жертвами. Кто они, что о них известно ФБР, есть ли между ними общее, и следующий шаг: есть ли у них связь со Швецией? Вдруг тебе попадется что-нибудь, чего не заметило ФБР. Задача сложная, но извини, сама напросилась.