Обречённые жить (СИ) - Лавров Алексей Юрьевич. Страница 10

Захар готов даже провалиться — включаюсь легко, сразу в боевом режиме. Чёрт здоровый, хорошо, у меня руки в говне — лапать не стал. Но возбудился сильно. Ухо — центр боли и окружности, по траектории которой выкручиваюсь в расчётную точку… Контакт, правой рукой хватаю его за пах и, вскинув глаза в глаза, говорю, — ого!

Отпустил ухо, за плечи схватил. Прижимаюсь к нему, левой рукой нежно вынимаю ножик и ласково, но сильно, бью его в почку. Довернув, вытаскиваю с оттяжечкой и втыкаю лезвие капралу под ребро, рассудив, что в его-то печень трудно не попасть. Что ему сказать напоследок? «Асталависта, бэби?» Блин, он же не понимает по-русски… да ладно, в аду переведут!

— Что-то не так, красавчик? Разве тебе не нравятся такие игры? — задушевно говорю ему, вытирая лезвие об рукав его мундира, — но ты перевозбудился, милок, остынь.

Подправим его падение, немножко поможем. Вот он и за фальшбортом. Плюх! Теперь оглянемся вокруг. Никого, все старательно смотрят «в другую сторону». Ага, стал бы он при свидетелях. Нож пока за спину и под рубаху.

— Зак, да очнись ты, Зак.

— А?

— Как по-вашему «человек за бортом»?

— Мэн ове бот.

Ору, что есть мочи, переходя в ультразвук.

— Ну, всё, пипец! — делает Зак промежуточные выводы.

— Ты не отключайся больше, будешь мне переводить.

Первым прибежал боцман, глянул на меня. Я стою весь такой в шоке, тычу пальцем в море. Так и есть, перегнулся через фальшборт. Выхватываю ножик и… Да что вы? Я ж не маньяк какой! Нежно и наискось засовываю улику боцману за кушак. Шаг назад, принять исходное положение.

— Заки, давай снова ты, только зареветь бы не мешало.

— Ага.

Как по заказу по щекам потекло. Боцман налюбовался, развернулся ко мне и уже открыл рот что-то вякнуть, как тут заявился Дасти с двумя матросами.

— Что случилось? — отрывисто пролаял офицер.

— Капрал Йеллоу в воде, сэр, — отвечает боцман, стоя перед этим хлыщом навытяжку.

— Меры к спасению?

— Никак нет, сэр. Акулы, сэр.

«Рыбоньки мои, лапочки»! — никогда так акул не любил!

— Причины?

— Свидетелем был пацан, сэр.

— Рассказывай, — рыкнул Дасти.

— Сэр, этот дядька всё время ко мне придирался, особенно пьяный, сэр. — Плаксиво затянул «жалейку» Захарушка. — Вот и сейчас схватил меня за ухо, сэр. Я вырвался, а он меня ногой и не попал, сэр. Не устоял он на одной ноге, сэр. Был сильно пьяный, сэр.

— И ты его толкнул.

— Что вы, сэр? Куда мне такого бугая, сэр? — Захар наградил его явно оценивающим взглядом. Судя по ухмылкам нижних чинов, взгляд они заметили и разделили. Выставляться дураком Дасти не хотелось, но ему очень хотелось повесить Зака хоть за что и за шею.

— Крысёныш может соврать. Возможно, что у него был нож. Обыскать его и всё вокруг.

— Так нож, наверное, тоже в море, сэр, — позволил себе задрать брови боцман.

— Чтобы крысёныш выбросил нож?! Приступайте.

Боцман, вздохнув, приказывает,

— Ко мне.

— Всё, моя очередь, — включаюсь и как не на своих ногах ковыляю к дяденьке. Боцман сноровисто обшаривает меня почерневшими клешнями. По-уставному поворачивается к Дасти. — Чисто, сэр.

Ага, к дубу передом, ко мне задом. Матросы заняты — обнюхивают канатные бухты. Изымаем ножик, у дяди ещё есть, и прячем под рубаху за спиной.

— Давай, малыш, только не порежься.

— А что делать?

— Стоишь, ревёшь, трясёшься.

— Это я запросто.

— Чисто, сэр, — докладывают матросы. Дасти бешено оглянулся на зарёванную рожицу Зака, но как наступить на горло собственной песне? Презрительно передёрнув плечами, резко разворачивается и, быстро перебирая кривыми ногами, отклячив зад чешет на ют. Псих в лосинах. Аж смешно!

— Грех смеяться над покойником, подонок, хотя… дрянь был этот Йеллоу, акулы им потравятся, — сплюнув за борт, презрительно процедил боцман, когда матросы, повинуясь его окрику, рысцой свалили по делам. — А нож ты выбросил, молодец.

— Ничего я не выбрасывал! — очень правдиво и искренне изумился Зак. — Какой нож, сэр боцман, сэр?

— Какой-какой! — усмехнулся моряк, — острый. Капрал ведь не сразу утоп, да. Акулы к нему шли, но кровища вокруг была до акул. А ты думал, что сможешь надуть старого Джэкоба, сорванец? Ладно. Дочищай этот клюз и лезь в трюм, я на люке велю тебя пустить. Отоспись и на ночь напросись тут драить. Поболтаем, подумаем, как с тобой быть. Дасти тебе своего дружка не простит. Ещё Кэп — редкая сволочь…

— Ну, давай, работай, — бурчит, на что-то раздражившись, и уходит.

— Повезло нам, Зак. — Подвожу первые итоги в воспитательных целях.

— Да… пронесло, так пронесло, — всё неправильно понял пацан.

— Это тоже, — говорю наставительно, — хорошего человека встретили.

— Ну, а я о чём? — усмехнулся воспитуемый.

— Ладно, давай снова я, — решаю пока перевести воспитание в практическую плоскость.

— Дерьмо отчищать? — Захар снова попытался неправильно меня понять.

— Нож прятать, — мысленно улыбаюсь его успехам, — пока ты от усердия нашу задницу не порезал.

— Ага, нашу! Хорошо, Неждан, включайся.

О-па, Нежданом назвал! Прогресс, очевидный прогресс. Главное, закрепить, не профукать за суетой во имя выживания. А с этим, с выживанием, пока всё печально. Размышляя таким образом, отрезал тишком изрядный кусок линя и задрав штанину привязал ножик к голени. Привожу себя в порядок и говорю Захару. — Быра дочищай клюз и в трюм, отсыпаться.

Пацан ретиво взялся за дело. Он, оказывается, может быть очень эффективным. При правильной мотивации. Управился быстро. Прокрался к люку, чтоб не приведи Бог, не попасть на глаза кому не надо. У люка дедушка матрос кивнул на крышку. Что ж, старость нужно уважать. Почти беззубый, почти седой. Матрос. А ведь лет сорок всего, может чуть больше.

— Отсалютуй господину матросу. — Прививаю парню хорошие манеры.

— Хм.

Зак, поднатужившись, откидывает тяжёлую крышку и, вытянувшись в струнку, резко кидает два пальца к виску:

— Сэр матрос, сэр. Юнга Закари Абрамс прибыл в Ваше распоряжение, сэр.

— В составе трюмной вахты приступить к укреплению борта собственной задницей, юнга, — ухмыляется старый Сэнди.

— Ай-ай, сэр, — снова два пальца к голове и на трап, то есть на ту верёвку. Трюм, гамак. Никто не лезет, Захару аж удивительно. Похоже, что парни тоже время даром не теряют, работают с молодёжью.

— Спи, Захарушка, досталось тебе сегодня, — как укачиваю его мысленно, — проснёшься, парни сухариками угостят.

Зак быстро отрубился, как это умеют только дети и электроприборы. Сон у него здоровый и глубокий, несмотря на все его невзгоды. Поэтому выспался он быстро. Такие его обстоятельства, что пришлось научиться всё делать быстро, даже спать. Проснулся и по выработанной на каторжном судне и легко, по малолетству, усвоенной привычке принюхался и прислушался, не открывая глаз. Сочтя практическую сторону жизни для посланной свыше реальности удовлетворительной, он решил разъяснить её теоретический бок.

— Неждан.

— И чего тебе не отдыхается?

— Мы в море, нас, то есть меня, приговорили…

— Меня тоже приговорили. Что у тебя?

— Тебя-то за что? Ты ж никого не убивал! И кто тебя мог приговорить?

— Я, Захарушка, не только приговорён. Мой приговор уже приведён в исполнение. Там, где и когда я был живой, — со всей серьёзностью разъясняю парню «как взрослому». — Насчёт того, что не за что, ты заблуждаешься — пока мало обо мне знаешь, но поверь, вполне было за что. Кто приговорил, не знаю, но если он способен откалывать такие номера, как с нами…

— Бог?

— Может быть. Ты не о том хотел спросить. Спрашивай, о чём хотел.

— Я тоже хочу как ты с мачты. И как капрала, и когда ссать бежали, научишь!? — прорвало мальчишку.

— Не быстро, но научу всему, что умею, — совсем не снисходительно обнадёживаю парня. — Новому будем учиться вместе.