Сидни Чемберс и кошмары ночи - Ранси Джеймс. Страница 56

Проходя мимо семейств и стоявших в тамбурах мужчин, он размышлял, как поступит, если его место окажется занятым. Он и так исчерпал все свои знания немецкого. Нищий попросил денег, и Сидни почувствовал себя виноватым, что не дал. С чемоданом в одной руке и с портфелем в другой он остановился, чтобы узнать номер вагона. И вдруг заметил мужчину, в котором узнал студента из Кембриджа Рори Монтегю. Рядом с ним сидел другой человек, видимо, его деловой партнер. Когда Сидни постучал в дверь купе и сдвинул дверь, оба удивленно подняли голову.

— Мистер Монтегю! Какая неожиданная встреча! Вот уж не ожидал вас здесь увидеть.

— Извините, — ответил по-немецки мужчина. — Я не говорю по-английски и не понял, что вы сказали.

Сидни не сомневался, что перед ним был Монтегю — та же родинка на левой щеке.

— Но я же знаю, что вы говорите по-английски. Вы Рори Монтегю.

— Я Дитер Хирш, — произнес мужчина по-немецки. — А это мой коллега Ганс Фарбер.

Сидни продолжил на ломаном немецком:

— Я вас знаю по Кембриджу. Вы ученик Валентайна Лайала, который упал с крыши Королевского колледжа.

— Ошибаетесь, — покачал головой мужчина и спросил: — Это ваш вагон?

— Нет, не мой, — ответил священник.

— Тогда пойдите поищите свое место. Сегодня поезд переполнен.

Сидни был озадачен. Может, все его давнишние подозрения оказались правильными? Монтегю шпион, вот только на чьей стороне?

В его купе разместилось семейство из пяти человек. На его месте у окна сидела белокурая девчушка с косичками. Сидни не стал ее сгонять и устроился в середине скамьи, прижатый к дородной женщине с бумажным пакетом с яблоками. Женщина чуть подвинулась, а девочка в ответ на любезность Сидни вдруг заявила, что не хочет сидеть рядом с иностранцем.

— Не говори глупостей! — оборвала ее мать и извинилась перед Сидни.

— Все в порядке, — кивнул тот.

— Вы американец?

— Нет, англичанин.

Дородная женщина предложила Сидни яблоко.

— Ну, хоть не русский. Вот вам за это.

Сидящий напротив студент оторвался от книги:

— Осторожнее, бабушка.

Поезд выезжал из Берлина, а солнце еще стояло высоко. Двое мальчишек возились с пластмассовыми игрушками, воображая себя космонавтами, исследующими мир, в котором давно нет денег. В окне промелькнул отряд солдат, маршировавших на фоне плакатов: советские рабочие с инструментами в руках выражали солидарность своим восточногерманским товарищам. Транспаранты висели на разбомбленных зданиях, а люди под ними шли так, словно боялись привлекать к себе внимание.

Поезд миновал Вилмерсдорф и Зелендорф и направлялся к Потсдаму. Под откосом валялись ржавые, разбитые, со следами пуль вагоны. Крестьяне обрабатывали поля, а вдали Сидни с радостью увидел в маленьких деревнях верхушки нескольких церковных колоколен. Когда показались предместья Виттенберга, Сидни подумал о Мартине Лютере, в знак протеста вывесившем на дверях Замковой церкви свои девяносто пять тезисов о покаянии и индульгенциях. Теперь происходила другая, насильственная революция, обещающая пролетарский рай на земле. Вот только изувеченный шрамами пейзаж никак не напоминал рай.

Поезд приближался к промышленному сердцу ГДР, и Сидни почувствовал запах выбросов заводов и фабрик. Состав миновал заводы Биттерфельда, затем Хольцвассиг. Женщина с яблоками спала с открытым ртом. Сидни не понимал, зачем она нацепила пальто. Не мог представить, чтобы мать Хильдегарды походила на нее. Девочка с косичками сказала, что ее тошнит.

Поезд остановился. С улицы в окна стучали и махали руками товарищам солдаты. По коридору быстро прошел взволнованный поездной охранник. Сидни заметил снаружи знак: «Аllе Fahrzeuge Halt!» [12] Солнце сильно припекало. Листья на ветвях пожухли. В открытом грузовике возвращались домой после трудового дня в полях рабочие. Водитель посигналил, солдаты ответили свистом. В купе даже с открытым окном стало нестерпимо душно.

Сидни попытался читать, но не мог сосредоточиться. Девочка сказала матери, что ей нужно в туалет. Когда Сидни поднялся, чтобы пропустить ее, дверь купе сдвинулась в сторону. За ней стоял Монтегю. Он протянул Сидни запечатанный конверт и сказал по-английски:

— Возьмите и, если что-нибудь случится, отдайте директору.

— Зачем?

— Не задавайте вопросов. У нас нет времени.

— Что происходит?

— Вам лучше не знать. Если попадете на допрос, пусть видят ваш пасторский воротник. Тут доверяют священникам.

— Я считал, что религия здесь запрещена.

— Пытались запретить. Не получилось.

— То есть мой сан делает меня в их глазах как бы беспристрастным?

— Дело не в этом, — быстро ответил Монтегю. — Тут считается, что священники настолько глупы, что ничем не могут навредить.

Мать с дочерью показали, что им надо пройти, и Монтегю исчез, оставив загадочный конверт на страницах книги Грэма Грина. В нем явно содержалось нечто секретное и важное, но почему Монтегю доверил конверт ему? Может, заманивал в ловушку? Но кому понадобилось его дискредитировать? Самое правильное, подумал Сидни, как можно скорее спрятать конверт и обо всем забыть. Он закрыл книгу и убрал в портфель. Внутри лежал миниатюрный фотоаппарат, который подарил ему Дэвид Марден. Сидни вынул его: пока мать с девочкой отсутствовали, можно спокойно поснимать из окна. Пейзажи открывались красивые — пшеничные поля и на них птицы. Что-то в духе картин Ван Гога. Сидни даже разглядел церковь вдали. Он поднял аппарат, посмотрел в видоискатель и нажал на спуск.

Дверь снова открылась. Сидни ожидал увидеть мать с дочерью, но на пороге стоял охранник. Его сопровождал военный. Дородная дама проснулась и показала документы. Сидни убрал аппарат в портфель и потянулся за паспортом. Он знал, что его бумаги в порядке, но от жары в купе и от неожиданного появления Монтегю вспотел.

Охранник спросил его фамилию, дату рождения и цель приезда. Сколько времени он намеревается оставаться в Лейпциге, где собирается остановиться и с кем встречаться. Ответы на все вопросы содержались в бумагах, но охранник продолжал допрос, переводя взгляд с Сидни на документы и обратно и демонстративно изучая паспорт и визы.

Сидни предупредительно заговорил по-немецки:

— Можете убедиться, что здесь все в порядке.

Охранник хмыкнул, но промолчал. Его как будто не интересовало, что перед ним англичанин и пастор. Военный щелкнул пальцами правой руки и показал на портфель.

— Там только мои рабочие бумаги и книга. Я священник.

Военный заглянул в портфель, извлек книгу и перелистал страницы. Сидни порадовался, что заблаговременно переложил конверт в боковое отделение на «молнии». Хотя вряд ли письмо — или что там было — могло его сильно скомпрометировать, тем более что текст наверняка на английском.

Военный засунул руку в портфель и вытащил фотоаппарат.

— Это не книга. И не бумаги, — объяснил он.

— Всего лишь фотоаппарат, — ответил Сидни.

— Мне не приходилось видеть туристов с такой камерой.

— Согласен, она может показаться не совсем обычной. Я тоже раньше подобных не встречал.

— Откуда у вас аппарат?

— Друг подарил.

Сидни не был уверен, что Дэниел Марден мог считаться его другом, и не хотел сообщать, при каких обстоятельствах оказался у него аппарат.

— Друг попросил вас сделать для него снимки?

— Нет.

— Сколько раз вы снимали после того, как пересекли границу ГДР?

— Всего один, а до этого несколько раз фотографировал в Западном Берлине.

— Вам известно, что запрещено снимать правительственные здания, промышленные предприятия, поезда, объекты транспортной инфраструктуры и военные казармы?

— Да.

— И вы ничего такого не фотографировали?

— Насколько могу судить, нет. — Сидни твердо верил, что водонапорная башня вдали не в счет.

— Экий вы несообразительный. Надо лучше соображать.

— Я не совершил ничего предосудительного.