Двуявь (СИ) - Прягин Владимир. Страница 41

- Твою ж мать!

Марк обернулся на шум. Владелец мобилы брезгливо вытирал салфеткой ладонь, а сам аппарат валялся на скатерти, которую в этом месте густо усеивала не то буро-коричневая труха, не то ржавчина.

- Бляха, и телик тоже! Такая же хрень посыпалась, гляньте!

- Это уже перебор, реально...

- 'Проблема две тысячи', говоришь?

- Ребята, ребята! - всхлипнула миниатюрная брюнетка в блестящем платье. - Вы это специально, да? Розыгрыш такой? Пожалуйста, прекратите! Мне страшно!

Аркаша гаркнул:

- Так, всё! Ирка, тащи свечи. И тряпку. Не бздим, не дёргаемся - вытираем это дерьмище, ну и ждём, пока свет дадут.

- Думаешь, долго будут чинить?

- Да пофиг. Хавчик есть, вино, водяра - что ещё надо? Всё будет пучком.

- Не уверен, - заметил Марк, - в окно поглядите.

Сдвинул занавеску и отошёл, позволив остальным оценить картину. Тишина придавила комнату могильной плитой; на лица людей, стоящих у подоконника, ложился желтушный свет.

- Что это? - тихо спросила Ира. - Я не понимаю... Аркаша?

Но тот (кажется, впервые в жизни) не нашёлся, что сказать, лишь пожал плечами. А Надя подняла на Марка глаза и твёрдо произнесла:

- Я домой. Мама с папой, наверное, с ума сходят.

- Да, ты права. Пошли.

Огибая вместе с ней стол и выходя в прихожую, он подумал - хорошо хоть, его собственные родители уехали на праздники в Курск, к маминой сестре. Та их звала три года и, к счастью, всё-таки уломала, так что теперь они всего этого не увидят. А к их возвращению аварию (будем так её называть) наверняка уже устранят...

- Может, лучше тут посидите? Такси не вызвонишь, придётся пешком идти.

- Ничего, за полчаса дойдём. Или тачку поймаем.

Пожав Аркаше руку, Марк вместе с Надей вышел на лестничную площадку. Соседняя дверь была приоткрыта - из-за неё, держа восковую свечку, выглядывала толстая тётка:

- Вы не знаете, что случилось?

- Нет, извините.

Живой огонёк в руках у соседки дрожал от страха. Где-то внизу звучали гулкие голоса, меж лестничных маршей метнулся неуверенный луч фонарика. Ступеньки были кое-как различимы - можно спускаться.

На тринадцатом этаже у щитка возился расхристанный мужичонка. Показалось, что он проверяет пробки, но нет - мужик, подсвечивая себе зажигалкой, чертил что-то маркером прямо на металлической дверце. Марк присмотрелся - корявая двойка и три не менее корявых нуля.

Художник, похоже, был совершенно пьян - пошатывался и бормотал что-то себе под нос. Беглецы осторожно прокрались мимо и уже хотели продолжить спуск, когда он обернулся к ним, и Надя вскрикнула от испуга - его глаза были наполнены той же мерцающей грязной охрой, что они видели из окна. Мёртво осклабившись, он перечеркнул все нули крест-накрест и побрёл к одной из квартир.

Они пошли дальше - лестница казалась издевательски-бесконечной. На этажах открывались двери, выглядывали жильцы с фонариками и свечками, и Надя с Марком снова и снова отвечали: 'Не знаем, вообще не в курсе, без понятия, ни малейшего представления...'

Перед подъездом уже собралась толпа, тлели сигаретные огоньки; свежевыпавший снег превращался под подошвами в слякоть. Возбуждённые голоса перекрикивали друг друга:

- Какая, нахрен, нейтронная бомба? Какой ЭМИ? Киношек пересмотрели?

- Чё, самый умный? Ну давай, типа, просвети!

- Природная аномалия, понял? Единственное рациональное объяснение...

- Аномалия? Бермудский, мля, треугольник? А чё не летающая тарелка?

- Не, народ, я всё-таки думаю - теракт на подстанции...

- На небо посмотри, дятел! Тоже теракт, по-твоему?

- Товарищи! - возгласил какой-то дедуля в ушанке и старомодном пальто. - Давайте не будем паниковать! Наша задача сейчас - самоорганизоваться и при необходимости оказать посильную помощь подразделениям ГО и ЧС!

Дедулю обложили вежливым матом и загорланили с удвоенной силой. Марк и Надя не стали больше задерживаться и быстро двинулись к выходу со двора. В зазорах между домами всё так дрожал подсвеченный небосклон.

Улица просматривалась на километр и в ту, и в другую сторону. Никто не появлялся - ни скорая, ни аварийщики, ни милиция. Вдоль обочины застыли деревья, а снег на их ветках болезненно пожелтел.

- Смотри, смотри! - Надя дёрнула его за рукав.

К 'девятке', припаркованной у бордюра, брели два крепыша в долгополых солидных куртках. У одного в руках была бутыль с коньяком - он периодически к ней прикладывался, и его заметно штормило. Другой увещевал:

- В натуре, братуха, ну не быкуй, ну чё ты? Ты сёдня с обеда квасишь, давай лучше я за руль. Чисто не как предъява, а по-братски, ты ж меня знаешь. Я за тебя любого порву...

Марк с Надей переглянулись. Возникшая было мысль - набиться в попутчики - несколько потускнела. Крепыш с бутылкой тем временем, как ни странно, внял голосу разума. Шлёпнув компаньона по широкой спине, прогудел невнятно: 'Братан, красава...' И сунул ему в лапищу ключи.

Увещеватель заботливо усадил пропойцу на пассажирское кресло, сам влез на место водителя, вставил ключ в замок зажигания, повернул...

Крик прозвучал надсадно и жутко. Марк почувствовал, как волосы встают дыбом, а ум заходит за разум. Потому что картина, которая перед ним разворачивалась, просто не могла быть реальной.

Руль 'девятки' изменил форму - казалось, перед водителем распустился чёрный бутон с лепестками-щупальцами, и те, удлиняясь и обрастая шипами, в мгновение ока опутали человека, сдавили и вгрызлись в плоть. Подрагивая, они тянули из него соки, и он съёживался, как дырявый бурдюк.

Второй 'братан' несколько секунд таращился, пытаясь осмыслить происходящее, а потом по-бычьи взревел, выдернул из-за пазухи ствол, приставил его к рулю и несколько раз надавил на спуск. Гром прокатился по улице, вспышки озарили тесный салон машины, и щупальца, выпустив добычу, обмякли. У стрелка иссякли патроны, и он, не в силах остановиться, принялся лупить рукояткой, выкрикивая при каждом ударе: 'Подохни! Падла! Подохни!'

Марк, опомнившись, потянул Надю прочь. Они бежали, пока хватало дыхания; поравнявшись с автобусной остановкой, обессиленно упали на лавку. Перед глазами плыли круги.

- Этого не было, - сказал он то ли себе, то ли ей, - просто не было. Померещилось, ерунда...

Потом его стошнило на асфальт, и он, матерясь от стыда, полоскал рот снегом с газона, отплёвывался, а Надя сидела молча и неподвижно. Красные сполохи отражались в окнах многоэтажки напротив.

Поднявшись, он собрался сказать, что пора идти, и в то же мгновение ощутил подземный толчок - или, скорее даже, удар, будто кто-то сильный и злой долбил улицу изнутри.

Марк, замерев, прислушался. Удар повторился. Асфальт отчётливо захрустел, через дорогу наискосок метнулась тонкая трещина, и почудилось, что где-то там, в подземелье раздался горестный вздох.

- Сваливаем отсюда.

Они плелись по дороге; события последнего часа прокручивались в памяти, как шизофренический клип. И почему-то снова и снова вспоминался уполовиненный двуглавый орёл на гербе за спиной 'гаранта'.

В очередной раз оглянувшись на зарево, Марк заметил, что оно потускнело. Это было уже не сияние, а только тление, ослабевающее с каждой минутой.

- Ну вот, - сказал он, - скоро всё это кончится.

Над городом завыла сирена.

***

- Да уж, - сказала Римма, - не забудешь при всём желании. До сих пор перед глазами стоит...

А сыщик подумал - почти восемнадцать лет прошло, утекло сквозь пальцы. Такое чувство, что после последнего удара курантов время понеслось с удвоенной скоростью, словно включилась быстрая перемотка. В этом бессмысленном мельтешении растворились друзья, потерялась Надя, растеклись неопрятной лужицей юношеские планы, а вместо них в жизнь впитался подземный яд.

- Мой папаня в те дни домой почти не заглядывал, - продолжала мотоциклистка, которую 'пастила' сделала неожиданно разговорчивой. - Он, по ходу, сразу просёк, что надеяться не на кого. Всех местных припряг, которые с реальным баблом и со связями.