Прогулка по Дальнему Востоку - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон". Страница 23

— Я не разделяю вожделений трех других учеников!

— Какое же зло вы в том видите? Каждый может чувствовать, как ему вздумается! — сказал учитель.

Тогда Тзенг-Си сказал:

— Так вот! Весной, когда созреет листва деревьев, я бы хотел отправиться в сопровождении молодых людей моего возраста и старших к реке Ли, омыть руки и ноги в теплой струе, вдохнуть свежий воздух в тени ветвей, петь стихи и так вернуться, потому что мне кажется, я не годен ни на что иное.

И учитель вздохнул тогда и сказал:

— Я одобряю это желание.

Он проповедовал необходимость самосовершенствования для каждого, убежденный, что в этом — все спасение общества и государства. Он не пренебрегал, однако, и религией, хотя на вопрос окружающих, что он думает о смерти, ответил:

— Я еще не знаю, что такое жизнь. Когда я пойму это, то займусь смертью!

Чтобы еще ближе познакомить вас с китайцами, я должен перейти от общего к частному и показать, как отразилась эта строгая мораль на китайских нравах.

Существует солидное сочинение „Ли-Ки“, — одна из пяти священных книг Китая, которая заслуживает внимательного изучения. Рядом с Ли-Ки я бы поставил Чеу-Кинг — сборник стихов. Если вы спросите, почему из всей классической китайской литературы я выбираю именно эти книги, я вам отвечу цитатой из Конфуция.

Вот что он сказал по этому поводу:

„Когда приходишь в какую-нибудь страну, то легко определяешь, какая форма обучения должна быть выбрана для ее жителей. Если они незлобивы, покладисты, искренни и добры, с ними нужно заниматься по Чеу-Кинг. Если они почтительны, умеренны и внимательны, преподавание должно быть основано на Ли-Ки“.

Я, так как я пишу для моих компатриотов, то я не стану искать лучшего!..»

Ли-Ки — «Книга ритмов», — очень древняя книга. Первоисточник ее в точности неизвестен, но, вероятно, она восходит к третьей династии Че-У, правившей с XII по II век до нашей эры; некоторые же тексты еще более отдаленного времени.

Несмотря на то, что первый император четвертой династии Т’син сжег, как мы знаем, старые книги и приказал закопать живыми всех, кто по ним читал, всю эту литературу удалось восстановить по памяти, быть может, не вполне точно, тотчас же после падения династии, то есть лет пятьдесят спустя. (Династия Т’син’ов пробыла у власти весьма недолго).

Таким образом, в наших руках находится текст, если и не вполне точный, то весьма близкий к подлиннику.

Эта книга содержит все правила, коим должен строго следовать каждый китаец, начиная от рождения и до самой смерти: рождение, воспитание, брак, развод, семейные отношения, отношения к главе государства, наконец, смерть и погребение — все оговорено здесь до мельчайших подробностей.

Необходимо иметь в виду, что весь китайский ритуал, каким бы странным, чуждым и отличным от всего, к чему мы привыкли, он нам ни казался, направлен к одной цели.

На второй странице Ли-Ки я читаю следующую заповедь:

Перед лицом наживы не насилуйте справедливости, дабы воспользоваться ею. Перед лицом несчастья не пренебрегайте обязанностями, чтобы избежать его. Не старайтесь одерживать верх в мелких распрях. Во время разделов требуйте только то, что вам следует. Не утверждайте, если сомневаетесь, а когда уверены, то выражайте ваше суждение; но из скромности преподносите его, как если бы то было мнение другого, старейшего и более умудренного.

Несколько слов о китайском воспитании.

В шесть лет, — читаем мы в Ли-Ки, — ребенок должен учить названия чисел и четырех стран света. В семь лет дети разного пола не должны более сидеть на одной циновке. (Совместное обучение в Китае не пользовалось сочувствием).

В восемь лет они должны научиться уступать место старшим, а также почтительности и вежливости. В девять лет их учат счислению. В десять лет мальчика берут из дома родителей, он не возвращается туда больше, берет уроки у преподавателя, учится читать (то есть изучает знаки и вместе с чтением изучает, таким образом, философию); он не будет носить ни туники, ни панталон, пока не сделается взрослым. В то же время он учится скромности и снисходительности.

Мужчина в тридцать лет уже женат и начинает управлять работами, заниматься которыми ему приличествует. Он расширяет тогда свой кругозор, и никакое правило не должно ограничивать его в стремлении к познанию. В сорок лет он получает доступ к государственным должностям.

Пятидесяти лет он может быть назначен великим префектом или министром, а семидесяти лет он отстраняется от дел.

Десяти лет девочка не выходит больше из помещения для женщин. Наставница учит ее послушанию и тому, чтобы служить с приветливым и ласковым лицом; учит прясть коноплю, сучить шелковые нитки, ткать ленты и вить шнурки. Она учится обычным женским обязанностям; она сама учится смотреть за священными предметами, приносить масла, вазы из бамбука, деревянные сосуды; учится помогать при церемониях и расставлять дароприношения. В пятнадцать лет она получает шпильку для волос (предназначенную для возмужалых). В двадцать лет она выходит замуж и тогда ею больше не занимаются.

Не подумайте, однако, что браку здесь не придают особенного значения. Ярким примером служат правила, которым подчинялся сам император:

«Сын Неба, — говорится в Ли-Ки, — глава I, часть II, параграф И), — Сын Неба имеет одну жену первого ранга, три второго, двадцать семь третьего, девять четвертого, восемьдесят одну пятого и неограниченное число шестого».

Вот это император!

При этом, если вам кажется, что подобные правила продиктованы пренебрежительным отношением к женщине, то вы сильно ошибаетесь!.. Ибо даже тогда, когда имели место весьма досадные случаи и по вине женщины развод становился неизбежным, то церемония развода сопровождалась жестами самой утонченной галантности, которой мы могли бы позавидовать.

Так, например, если владетельный князь отсылал свою главную жену, то, возвращаясь в родительский дом, она путешествовала, как жена князя. Прибыв в дом (к отцу), она была принята, как княгиня. Посол, который сопровождал ее, от имени мужа говорил:

— Мой князь, ваш покорный слуга, недостаточно образован, чтобы служить духам земли и теням усопших предков вместе с этим редким созданием. По его повелению, я, такой-то, посланник его и слуга, существо презренное и ничтожное, позволяю себе оповестить об этом офицеров этого благородного дворца.

На что офицеры, по поручению принимавшие посольство, отвечали:

— Несомненно, вина с нашей стороны. Во время переговоров, предшествовавших браку, наш милостивый князь не получил разъяснений и указаний на ужасные недостатки принцессы; и вследствие этого мы только и можем, что принять ее из ваших рук обратно с почетом.

После этого передавали вазы и прочую утварь вместе с приданым и офицеры дворца принимали все это.

Если событие имело место и не в столь высоких кругах, то вся церемония была та же.

И верно, — уж если разводиться, то почему не сделать это галантно? Эти старые китайцы вполне правы…

Все это представляется довольно ребяческим и формальным, но в действительности этот формализм имел прочную основу и в деле правосудия, например, только усугубляя строгое применение действующих законов. Так, например, когда высокопоставленные, облеченные большою властью особы совершают проступок или преступление и есть основание думать, что они не понесут него наказания, то обращаются к Ли-Ки. В Ли-Ки все предусмотрено; предвидя подобные случаи, Ли-Ки говорит, что положение и сан виновного не должны приниматься во внимание правосудием. Если кто-либо из родственников правителя совершил тяжкое преступление, то, чтобы затушевать скандал, дело разбирал не городской следователь, а сельский, и вся процедура происходила вне стен города.

По окончании разбирательства, судья шел к правителю и объявлял о состоявшемся решении. Если виновный заслуживал смерти, то он говорил:

— Преступление такого-то карается смертью.