Путешествие в Россию - Альгаротти Франческо. Страница 4

Пройдя мыс Фальстербо, мы одиннадцатого числа миновали остров Борнхольм, двенадцатого — остров Готланд. [71] Тринадцатого мы увидели островок Фаре, а четырнадцатого после длившегося несколько часов штиля задул легкий ветерок, и на море опустился густой туман. Чтобы не врезаться в остров Даго [72] — он расположен в самом устье Финского залива, и мы были от него совсем недалеко, — мы зарифили паруса. Идти пришлось малым ходом, постоянно бросая лот. Глубина внезапно уменьшилась, и мы тут же развернулись, чтобы выйти на открытую воду. К ночи ветер окреп, а туман был все таким же — в узких морях это куда опаснее, чем шторм в широких. Я твердил ветру то же, что Аякс твердил Юпитеру:

Но твердил я это тихонько, про себя. Моряки не любят лишних разговоров о ветре, о предстоящем пути; у них свои предубеждения и свои суеверия. Тут они подобны карточным игрокам — и те и другие очень хотели бы подчинить каким-то правилам то, что более всего зависит от случая; им нужно хоть за что-нибудь зацепиться. Туман в конце концов рассеялся, и к полуночи мы вошли в залив. Хотя небо хмурилось, воздух оставался светлым — можно было читать без всякого труда. Когда подходит пора летнего солнцестояния, в полночь на этих широтах так же светло, как летом в Италии через четверть часа после заката солнца. И если здесь и нельзя сказать того, что говорят люди, выходящие в Ледовитый океан на добычу кита: «В полночь солнце вовсю сияет», то сказать: «В полночь совсем светло» — вполне возможно. И без этого полуночного света никак нельзя было бы плавать по здешним узким морям, усеянным островами, отмелями и подводными камнями. Какая огромная разница между безбрежными просторами Атлантического океана и теснотою Балтийского моря, где каждый день перед тобой является новая земля! И если в хорошую погоду это радует, то в плохую начинаешь скрежетать зубами. Рискну утверждать, что с ноября по апрель очень немногие капитаны отваживаются испытывать судьбу в этих водах.

Пятнадцатого июня мы оказались в виду Ревеля, [74] вовсе не имея намерения высаживаться в этой столице Эстляндии; так же, дабы поскорее попасть в Россию, мы не высадились и в столице Дании, определенно готовившей нам совсем иной прием. Но благоприятный зюйд-вест, наполнявший наши паруса, вдруг в одно мгновение стих:

И действительно, вместо ласкового зюйд-веста через очень короткое время задул такой на пористый норд-ост, что нас тут же стало прижимать к берегу — а что это был за берег! Боже сохрани от такого берега любого шкипера, каким бы он ни был надежным! Хорошо, что этот самый Ревель все еще был перед нами! Он принял нас в свое лоно, хотя мы и рисковали налететь на скалы, окружающие остров Ульфсон, [76] который загораживает вход в бухту. Из-за тумана мы не могли их разглядеть и заметили, только подойдя к ним совсем вплотную:

Там мы и бросили якорь в семь часов, примерно в одной миле от города. Всю ночь очень сильно болтало, поскольку по берегу непрестанно хлестал этот проклятый ветер; позже, оказавшись уже в порту, я кричал ему, вторя знаменитому паладину:

Способ, при помощи которого мы высадились на берег, был преизящным. В непогоду шлюпку поднимают на палубу; с нашей так и сделали, и в нее сели мы с лордом Балтимором (всем прочим это изысканное морское приключение не пришлось по вкусу); рулевой матрос должен был поднять парус, уже приготовленный и лежавший у основания мачты; и еще несколько матросов встали на носу с баграми, обращенными к левому борту; каждый неподвижно застыл на полагающемся ему месте. Все действия должны были выполняться очень точно и слаженно, движение за движением. С кормы и с носа шлюпки свисали два канатных конца, один локтей [79] в восемь-девять, другой намного длиннее; их следовало связать вместе. Тот канат, что длиннее, шел к блоку, который через гафель крепился к нижней рее грот-мачты; этот самый гафель, будучи натянутым, приходился как раз над палубой. Конец каната держали несколько матросов, которые по команде подняли нас в воздух вместе с шлюпкой. Потом гафель развернули вместе с нами, и мы повисли над водой. Нужно было выждать, пока волна, периодически ударявшая в борт, опадет, разбившись о корпус корабля; но вот раздалась команда, и матросы принялись стравливать канат; мы перестали болтаться в воздухе и опустились на воду. Наши матросы, державшие багры наготове, тут же уперлись ими в корпус корабля и развернули шлюпку носом к берегу. Один из матросов поднял парус, рулевой ловко направил, наше суденышко через волны, высотой превышавшие его раза в три, — и мы в одно мгновение достигли суши.

При этом мы успели мельком заметить вполне добротный мол, главную часть Ревельского порта, и на нем множество пушек, а также две батареи прямо на берегу, которые защищают вход в гавань от неприятельского вторжения. Другие укрепления порта не столь внушительны. Неподалеку находятся и главные укрепления Ревеля со стороны суши, но они вовсе не так основательны, как в Риге, [80] столице Лифляндии, [81] у западных рубежей Российской империи. Впрочем, укрепления сейчас поправляют; со дня на день ждут прибытия целой команды умелых строителей. Она состоит из шестисот турецких военнопленных и шестисот христиан, уголовных преступников, из России. Русские не вешают приговоренных к смерти, а присуждают их, словно в Древнем Египте, к пожизненной каторге; того, что в Англии сочли бы примером ужасающим, под этими небесами вовсе не достаточно, чтобы держать в узде народ, которому и само слово «свобода» еще неизвестно, — он не знает имени той небесной богини, которая, по словам их поэта, государственного мужа, делает блаженными и уютными даже пустыни и скалы любых стран, в коих благоволит поселиться. [82]

Гарнизон Ревеля состоит из трех полков. Солдаты не слишком высоки ростом, но плечисты, крепки, и у них прекрасная выучка. Нам рассказали, что среди них есть много татар, взятых в плен в Крыму. Можете представить себе, милорд, какими глазами я взирал на этих солдат, которые еще на нашей с Вами памяти, можно сказать, увековечили себя в истории. Клейс, английский купец, проживающий здесь, в Ревеле, и сделавшийся нашим антикварием, [83] увидев, что я то и дело останавливаюсь и рассматриваю этих солдат, сказал мне — почти как Вергилий, сопровождающий Данте:

В Петербурге, мол, мне предстоит увидеть совсем иное воинство.

Нам крайне понравилось и здешнее Адмиралтейство; впрочем, корабли тут не строят, их только ставят в доки и ремонтируют. Возглавляет Адмиралтейство некий мистер Оливер, англичанин, весьма дельный корабельный инженер; [85] так по крайней мере говорят. Он любезно дал нам кое-какие наставления на оставшуюся часть нашего путешествия. Они очень даже нам пригодятся, ибо из тех моряков, что у нас на борту, только один прежде ходил по Балтике — да и этот наш Палинур [86] из-за возраста и постоянных возлияний почти ничего уже не помнит. Между тем в морских картах мы обнаруживаем массу неточностей. Некоторые наставления дал нам и капитан российского фрегата, несущего в Ревеле постоянную сторожевую службу. Это был первый русский военный корабль, мною виденный. Он выглядит нисколько не хуже английского; весьма приятное впечатление производят и мундиры, в которые, на манер солдат, у них одеты все моряки, в точности как в Дании.