Паруса для Марии (СИ) - Светлая et Jk. Страница 9

— Устроим… экскурсию. С чего госпожа д'Эстен хотела бы начать? — спросил Зимин у Николая Егоровича.

— В первую очередь, с грузовых палуб, — ответила Мари, опередив Шумова. И терпеливо дождалась переводчика, зная, что он и по-немецки все прекрасно понял.

— Ну что ж. Тогда нам туда, — указал Михаил, куда идти, и пропустил Марию вперед.

Мари прошла мимо него, стараясь не думать. Просто не думать.

«Останусь. Но завтра в три заорет мой будильник. Вахта».

Сердце взбесившейся птицей колотилось в груди, но лицо, она знала это, казалось безмятежным.

— Где твои вещи? Мы немедленно уезжаем!

— Мне нужно оставить кое-кому записку.

— Кое-кому ничего оставлять не нужно, Мария! Что замолчала?

— Я не поеду!

Он внимательно, медленно оглядывал ее всю. От макушки до кончиков каблуков. И обратно. Как когда-то давно на «Анастасии». Она в платье и тот дурацкий шлейф. И вспышками замелькали давно вычеркнутые из памяти дни. Быстро, наслаиваясь друг друга, боясь не успеть. «Стоп!» — приказал себе. Не думать, не вспоминать.

На ходу Мари вынула из сумочки телефон. Пропущенных не было. Обернулась, встретившись глазами с капитаном. Он споткнулся об ее взгляд. Когда-то ему казалось, что он умеет в этих глазах читать душу.

Черта с два! Усмехнувшись, Зимин глянул на телефон в ее руках. «Вы можете оставить сообщение». Было бы кому оставлять…

— Сколько на «Mariner» грузовых палуб? — стальным голосом спросила Мари.

— Четыре. Верхняя палуба приспособлена под контейнеры. В твиндеки грузим малогабаритные грузы.

— Хорошо, мне бы хотелось осмотреть все четыре. Если, конечно, вас не затруднит.

Мари почему-то очень надеялась, что все-таки затруднит. Она заставила себя перевести взгляд себе под ноги и прекратить на него таращиться. Господи, прошло пять лет! Пять! И он сделал вид, что не узнал ее.

— Совсем не затруднит, госпожа д'Эстен, — ответил Зимин и повел ее к лифтам.

Он никогда не позволял себе думать, какой может быть их встреча. Потому что не хотел с ней встречаться. Даже тогда в Гамбурге он хотел лишь ее увидеть. Больше ничего.

«Сколько еще она собирается разыгрывать эту комедию? — устало подумал он. — А ведь придется уволиться».

Осмотр палуб занял без малого два часа. Признаться, словарный запас Мари за это время успел изрядно пополниться. Она будто нарочно придумывала все новые и новые вопросы, убеждая себя в том, что это для работы. На самом деле, ей попросту нужно было слушать голос капитана. Господи, зачем только? Ведь она уже это пережила, все прошло, давно.

После осмотра третьей палубы, второго трюма, пятой аппарели и пятнадцатого пандуса Зимина начало все это забавлять и сердить одновременно. Он покорно показывал ей все, о чем она спрашивала и что желала увидеть, называл, объяснял и удивлялся, как ей до сих пор не надоело.

— Хорошо, господин капитан, — сказала она при осмотре очередного лифта, — с этим, я полагаю, можно завершить. Если это возможно, то меня интересуют жилые помещения и камбуз. Будет ли это удобно?

— Конечно, удобно, — вмешался Шумов, — раз уж вы собираетесь купить нас со всеми потрохами, то не помешает устроить ревизию этих самых потрохов. Михаил Александрович, будь любезен…

Зимин зло глянул на суетящегося Шумова.

— Буду любезен. Начнем с камбуза. Обед не предлагаю. Он не отличается изысканностью.

— Кстати об обеде! — воскликнул Шумов. — После осмотра ролкера предлагаю нам всем отправиться в «Портъ Артуръ». Пообедаем и обсудим предварительно… Как вы на это смотрите, госпожа д'Эстен?

— Исключительно положительно, — сдержанно ответила Мари. — Итак, господин Зимин, камбуз.

«Да какого ж черта! Когда это кончится!» — Михаил сдерживался из последних сил.

Пришлось вести их на камбуз, потом показывать каюты экипажа, по дороге показал места отдыха и прочую ерунду.

«Надо только будет серьезно подумать над будущей профессией. Что-то совершенно далекое от моря», — раздраженно думал он.

Резко остановился поперек палубы, по которой они шли к ходовому мостику.

— Госпожа д'Эстен, вы не устали? Может, достаточно на сегодня?

Мари поджала губы, переступила с ноги на ногу, поскольку ступни горели огнем — весь день на каблуках, и спокойно ответила:

— Нет, я не устала, спасибо за заботу. Но, я думаю, в самом деле, можно завершать. Я увидела то, что хотела. Благодарю вас за экскурсию и за терпение, — она обернулась к Шумову: — Признаться, теперь я вижу, что нам есть, что обсуждать.

Шумов понимающе кивнул и проговорил:

— В таком случае едемте! Зимин, собирайтесь, вы с нами.

Зимин поперхнулся вежливым «не сто́ит». Подошел к Шумову и, не особо выбирая выражений, поинтересовался, что, собственно говоря, он забыл в этом треклятом ресторане. На что получил не менее откровенный ответ со всеми подробностями своей великой миссии.

— Черт с вами. Если вам так надо — ждите.

Он развернулся и скорым шагом направился к себе. В ресторан в таком виде точно не заявишься. И все больше и больше думал о Маше. Маленькой змейкой она проникла в его мысли и больше не желала их покидать. И он не знал, что с этим делать.

Вода бежала из крана по ладоням. Холодная-холодная вода. Если включить горячую, то она сама закипит. Нет, лучше эта ледяная струя. Подняла глаза к зеркалу. Чужие какие-то глаза, почти незнакомые.

Когда она поняла, что он за ней не приедет? Кажется, примерно через месяц, после того, как отец забрал ее с лайнера. Мари отчетливо помнила этот момент. Она поливала цветы на балконе своей комнаты и вдруг подумала, что нет смысла ждать. Рейс завершен, и если бы Миша хотел, он бы давно был в Гамбурге. Значит, не хотел. Осознание этого резко захватило ее всю. До такой степени захватило, что она не могла разобрать, есть ли хоть какая-то часть ее тела, которой не больно. Потом села в плетеное кресло, стоявшее там же. На балкончике. И не помнила, сколько просидела в нем. Позднее вошла фройляйн Зутер и укрыла ее, спящую, пледом.

— Я никуда не поеду!

— Еще как поедешь, моя дорогая. И ты прекрасно понимаешь, почему. Он знает, кто ты?

— Знает.

— И что он первое сделал, когда узнал? Не маленькая. Пора соображать.

Но самое страшное было в том, что даже после того дня на балконе она все еще продолжала ждать.

Мари закрыла кран. Высушила руки салфеткой, взяла сумочку и вышла из дамской комнаты, направившись в зал, где ее уже ждали Шумов, Зимин и переводчик. Смешно. До слез.

Зимин сидел за столом, внимательно изучая белоснежную тарелку без единого узора и медленно переворачивая нож. Он физически чувствовал каждое мгновение, которое она отсутствовала. Если бы не этот идиот Шумов, все бы закончилось еще в порту.

Отвлекшись от созерцания посуды, перехватил пробегающего мимо официанта.

— Коньяка принесите, будьте так добры. Дагестанского.

Ааа… к черту все! Все равно увольняться!

Он звонил. Каждый день. Каждый день говорил себе, что завтра уже не станет. И все равно звонил. Снова и снова. Однажды под рукой весьма кстати оказался коньяк. Достаточно для того, чтобы хватило смелости стереть номер из памяти телефона. Но недостаточно для того, чтобы забыть. А она приходила к нему во сне. Каждую ночь. И признавалась в любви. Снова и снова.

Официант принес графинчик. Михаил сам налил себе, не предложив ни Шумову, ни переводчику. Опрокинул рюмку, не почувствовав ни вкуса, ни крепости напитка.

Как у нее все легко. Захотела — сбежала со свадьбы, стало скучно — развлеклась, надоело — отправилась домой. Наследнице пароходов все можно. Вернувшись в Петербург, несмотря на принятое решение, порывался искать. Убеждал себя в необходимости полететь в Гамбург, и сам же разбивал в прах свою уверенность в правильности такого решения. А одной осенней ночью она больше не пришла к нему. Словно отпустила. Подарила покой. И он забыл. Больше никогда не вспоминал, кроме единственного раза в Гамбурге.

Мария приблизилась к столу. Вежливая, спокойная, красивая. Невероятно красивая. Зимин проводил ее пристальным взглядом. И налил себе еще коньяка.