Из блокады (СИ) - Волков Константин Борисович. Страница 22

- Не, - замотал я головой,- здесь не сходится. Больше, гораздо больше. Ты скажи, как есть, а то знаешь, что может случиться? Я ходил вчера за Ограду. Слышал? Конечно, слышал - все слышали! Плохо в лесу, врагу не пожелаю там оказаться. Подумай, стоит ли тебе?

Не хотелось Толику неприятностей. А кому хочется? Сомневаться человек начал. Посомневался минутку и пробурчал:

- Я для Пасюка много чего делал. Ножей - десятка два. Говорит, не волнуйся, это законно, документ есть. А сколько изготовишь, пять или двадцать, никто считать не будет. Нашёлся, говорит, покупатель. В долю, говорит, возьму. Разживёшься деньгой. Не обижу.

- Да, - опечалился я, - плохи твои дела, Толик. Как же тебя угораздило?

- А как откажешься? Он же Пасюк! Жить спокойно все хотят, начальник. Мне и с вами проблем не надо, а против Пасюка переть - ещё хуже.

- Ладно, - я беспечно махнул рукой, - что было, то прошло. Ты вспомни, оружие он сам забирал? Или кто ещё?

- Так это... Пасюк только договаривался. Потом его шестёрки здесь крутились. Корнил, Мухомор ещё, и Суслик бывал. А больше никого я не видел. Чё теперь будет, начальник?

- Чё будет, чё будет? Может, ничё не будет, посмотрим, как дело повернётся, - успокоил я Толика. Зачем хорошего человечка обижать? Глядишь, ещё сгодится на что-нибудь. - А другие работяги тоже Пасюкову... э-э... услуги оказывали?

- Врать не буду, начальник. Чего не знаю, того не знаю. Только барачники без ножа за голенищем на улицу не выходят. А где берут? Кто-то, значит, им делает, верно?

- Верно, - согласился я, - кто-то делает. Помог ты мне. Не болтай о нашем разговоре, и Ржавому скажи, чтобы не трепался. Мне же проще будет вас в это дело не впутывать.

- Вот за это спасибо, начальник. Я добро не забываю.

- Ладно, - сказал я в ответ. - Ещё свидимся.

Видно, придётся с Пасюковым пообщаться. Не лежит душа, а надо. Интересно, что за разрешение у него, и, главное, кем выдано, если милиция ни сном, ни духом? Вечерком к нему и загляну чаи погонять.

Веронику, женщину почти молодую, и вполне симпатичную заветный талон, выданный мне Хозяином, не сильно впечатлил. На бумажку кладовщица едва посмотрела, зато меня её взгляд ощупал с ног до головы. Потом, когда она шла вдоль стеллажей, настал мой черед таращиться на плавно покачивающийся пышный зад. Не прошло и трёх минут, как я примерял обновки. Вера объяснила, что подобрала одёжку из спецхранилища - такую самые большие начальники получают. Рада бы дать лучше, да лучше не бывает. Я заикнулся, что до начальства ещё не дорос, и услышал, что здесь Вера и есть самое высокое начальство. Уж она-то разбирается, кто до чего дорос. Героям положено лучшее, вот и бери, пока дают.

Неплохая одёжка. Куртка удобная, легкая, с капюшоном, и совсем не пахнет кожей. Добротные сапоги тоже сделаны весьма искусно, а новый, не ношеный, камуфляж, сохранившийся с тех ещё времён - вообще роскошь. И, что самое приятное, это богатство досталось мне практически даром.

Вырядился, как жених на свадьбу, сам на себя не могу налюбоваться. Вера одобрительно посмотрела: улыбка, искорки в глазах, значит, и ей нравится.

- Ты заходи, - пригласила Вера. - Парень ты видный. Посидим, поговорим, чаёк попьём. Сам понимаешь - женщина я не простая, складом заведую. С такой, как я, дружить полезно. Коли подружишься, будешь как сыр в масле. Катька твоя, когда ещё вырастёт. А жизнь-то проходит. Да не красней ты, шучу я.

Может, и шутит, но с намёком. А намёки я понимаю.

- Ладно, Вера. Я очень польщён твоим приглашением.

Вера засмеялась:

- Это хорошо, что польщён...

Расстались мы довольные друг другом и в прекрасном настроении. А на улице к тому времени совсем распогодилось! Всё лето дожди, а тут - второй день солнце сияет, сейчас даже облаков нет! Я пробежался по лужам, куртка нараспашку, тёплый ветерок треплет волосы, улыбка на лице. Встречные улыбаются в ответ. Погожий день каждому в радость.

Вот и больница - Катюшка там работает, несколько дней не видел - соскучился, она же мне, как младшая сестрёнка; росли вместе, вместе играли.

Это здание: серое, хмурое, двухэтажное, построили задолго до Катастрофы. Кирпич потемнел от сырости, местами раскрошился. У основания наросла толстая подушка зелёного мха. Зато внутри тепло и сухо. Больничные палаты на втором этаже, а на первом оборудованы учебные классы. Здесь же библиотека и лаборатории, чтобы умники работали. "Работали", наверное, громко сказано. Непонятно, чем они вообще занимаются. Если честно, порой удивляюсь, за что мы их кормим? Признаю, какая-то польза от них есть. Например, ветряной генератор придумали. Молодцы, вещь нужная. Сделали бы ещё, чтобы ветер постоянно на него дул, цены бы не было такому изобретению.

Нам повезло, что в те давние времена среди заключённых оказалось несколько шибко умных людей, даже учёные были. Кого смог, Терентьев собрал в Посёлке. Я же понимаю, что прока от умников много, а вреда почти нет, и ворчу я не по-настоящему. Пенициллин, к примеру. За то, что учёные придумали, как его в наших условиях делать, можно позволить им оставшуюся жизнь ерундой страдать. Или вытяжка хмель-дурмана - без неё, вообще, никуда.

Однажды Хозяину пришло в голову, что ребятня должна получать лучшее, насколько возможно, образование. Зачем? А затем, что дети - это надежда. Хочется верить - конец человечества ещё не наступил, только ничто не говорит о том, что кроме нас на Земле остались люди. Потому нельзя утратить доставшиеся нам от прежнего мира крохи культуры и знаний. Есть разница, кто станет у истоков нового человечества - вооружённые дубинами дикари, одетые в звериные шкуры, или люди в кожаных куртках и с автоматами Калашникова? Хозяин считает, разница есть.

Вышло так, что языку меня учил настоящий писатель, математике - крупный спец по компьютерам, биологии - бывший заведующий кафедрой, химии - заслуженный учитель, а истории - просто забавный дядька, который почему-то называет себя философом. Так вышло, что я самый образованный человек в округе, а, возможно - надеюсь, что это не так! - на всей Земле. Честно-честно, могу и про гуморальную регуляцию рассказать, и модульное линейное неравенство решить. Жаль, никому это не интересно. Кстати, меня это тоже мало занимает.

Я шёл по длинному и почти не освещённому коридору. Еле слышно поскрипывали новые сапоги, пронзительно визжали под ними рассохшиеся половицы. И, надо же, навстречу Архип Петрович. В одной старой книжке про животных я видел на картинке журавля. Зоолог точно такой. Высокий и худющий, он шёл, забавно вскидывая голенастые ноги. На длинном носу болтались перемотанные бечёвкой, с трещиной на правом стекле, очки.

Я, бочком, бочком, хотел юркнуть в открытую дверь учебной комнаты, да куда там. Профессор меня увидел.

- А, Олег! Ты-то мне и нужен! - закричал он, глядя поверх очков близоруко сощуренными глазами. - Почему сразу не зашёл? Я, как узнал, что ваша группа вернулась, так и жду. Чай заварил. Фирменный. Знаю же - ты обязательно заглянешь, побалуешь рассказами. Жду, жду, а тебя нет и нет! Пойдём, буду слушать о вашем героическом походе!

Чёрта с два профессору наш поход интересен. Профессора всякая живность и растительность занимает. О том и будет спрашивать, а заодно мозги прокомпостирует умными разговорами. Но теперь от Архипа не отделаешься. Остаётся расслабиться и получить удовольствие.

- Здрасте, Архип Петрович! - радостно сказал я. - Ты же понимаешь - работа. Дел накопилось - уйма! Очень мне сейчас некогда. Про то, как мы сходили, Лешего расспроси. Или Антона. Этот ещё лучше расскажет! А я пойду, ладно?

- Нет-нет-нет-нет-нет! - замахал руками Архип, и я понял, что улизнуть от профессора не получится. - Конечно, и с этими я при случае пообщаюсь. Но мне важнее, что скажешь ты. У тебя научный склад ума. Ты не забудешь деталей, и не переврёшь.

Делать нечего, раз профессор мне доверяет, нужно это доверие оправдывать. Я-то знаю, что никакой у меня не научный ум, а самый обыкновенный - как у всех. Когда я был мальчишкой, Архип попытался привить мне любовь к обожаемой им науке вообще, и к биологии в частности. Не его вина, что занятия казались мне скучнейшим делом - учёный старался. И я старался - изо всех сил делал вид, что мне ужасно интересно. Вот и выдумал Архип всякое, мол, научный ум у мальчика, и прочие аналитические способности. Иногда казалось, что, общаясь со мной, вспоминает он о чём-то другом. Бывало, назовёт студентом, а взгляд его при этом делается, как у пса, в которого запустили сапогом - грустным и растерянным. Когда я подался в милиционеры, Архип сильно расстроился. Видно, до последнего не оставляла его надежда, что я буду млеть от восторга, изучая богатый внутренний мир очередной убитой дружинниками твари.