Корона и Венец (СИ) - Касаткин Олег Николаевич. Страница 2

— Но как же быть? — всплеснул руками Бобринский. Ведь работу надо продолжать! Может быть вы Государь соблаговолили бы выбрать один или два образца для доработки и по вашим указаниям…

Георгий вздохнул.

— Нет — памятник должен быть хорош во всех отношениях — и торопиться тут не следует. Благо вопрос сей может подождать — их так мало — тех которые терпят, — высказался он про себя.

— Что же касается каких-нибудь указаний, то я положительно затрудняюсь их дать, хотя и попробую в общих чертах сообщить мои предположения. Для начала — памятник ставится не одним дворянством, а всеми сословиями России… Об этом тоже надо помнить.

Ну и в целом…

Император подумал какое то время а потом из кармана мундира извлек бумажник — недорогой хотя и с золотым тиснением. Из этого не подходящего для монарха предмета он достал фотографию. Это был снимок Александра III — самый его любимый — где отец был снят на охоте…

Президент внимательно смотрел на фото где монарх в простом одеянии спокойно курил папиросу…

— Я был бы рад если бы наши мастера имели перед глазами похожий образ.

Но Ваше Императорское Величество — такой памятник… не будет внушать почтение подданным… — произнес предводитель столичного дворянства.

— Я одобряю то что вы не опасаетесь возражать монарху, — улыбнулся Георгий. Но позволю себе остаться при своем мнении.

— Но по всей видимости вопрос нужно отложить… Нужен еще один конкурс главными условием должны будут стать выразительность образа и исключение конных композиций.

— Простите — не понимаю…

— Его Величество выразил желание, чтобы памятник представлял из себя только фигуру покойного царя на пьедестале, — желчно пояснил Витте. Лошадей не нужно!

Интересно, понял ли его мысли растерянный и смущенный президент академии художеств? — подумал Георгий уже садясь в карету. Едва ли — ведь он искренне хотел угодить августейшему заказчику. До чего это сложно — понять подданных. Но он обязан этого добиться.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЦАРСКОЕ ДЕЛО

Глава 1

…И таким образом я полагаю господа, что университетская автономия по обыкновению зарубежный университетов — при уважении сложившихся у нас в государстве особенностей будет наилучшим способом улучшить дело с высшим учебными заведениями… Для чего и поручил написать сей проект устава… Надеюсь что после того как вы его изучите — услышать от вас предложения о его усовершенствовании — и в самое ближайшее время придать ему силу закона.

В кабинете царском сейчас было народу не так много: девять человек.

Из них семеро представляли собой столпы российской учености — ректоры университетов Российской империи.

Николай Алексеевич Лавровский из Варшавского, Яков Карлович Грот из Гельсингфорского, представлявший Казанский Николай Александрович Кремлев, Федор Яковлевич Фортинский — глава Киевского императорского университета Святого Владимира; уже хорошо знакомый Георгию Николай Павлович Боголепов, глава Дерптского университета Александр Шмидт, и Харьковского — Иван Петрович Щелоков. Несколько наособицу сидел Михаил Иванович Владиславлев — ректор Санкт-Петербургского университета — он самый молодой из гостей выглядел довольно таки неважно. Похоже болен Михаил Иванович… — подумалось Георгию. Нехорошо — сейчас болеть не годится!

Сейчас все посетители ошарашено молчали — и было от чего. Порядки как в европейских университетах… Выборность ректоров… Возможность распоряжаться средствами…

— Но господа прошу помнить — вернул их к реальности голос хозяина кабинета — Кому многое дано с того много и спрашивается.

Боголепов машинально поправив новую Анну II степени торопливо закивал..

— Однако… государь, — поднялся сухой и длинный как палка Шмидт. Да будет позволено мне спросить…

— Вы как я догадываюсь, о праве женщин обучатся в университетах и других высших учебных заведениях? — осведомился монарх.

— Да Ваше Императорское Величество — право же мне остается склонить голову перед вашей проницательностью… — чуть склонил голову дерптский ректор.

— Ну я полагаю что сей вопрос как раз прост. Если женщина может быть императрицей и даже… — легкая улыбка и взгляд в строну Боголепова — профессором университета — то она и подавно может в нем учиться.

Наконец если законами Российской империи не запрещено высшее образование женщин в принципе — для чего уже пятнадцать лет работают Бестужевские курсы, то… То тем более не вижу причин не учредить аналогичного и в императорских университетах!

— Но… может проистечь разврат… — растерянно изрек Шмидт — и вычурность фразы выдала человека, для которого русский не родной.

— Пустое! — отмахнулся Георгий. Я решительно не думаю, Александр Александрович, что девицы, сдавшие столь непростые экзамены станут тратить время на адюльтеры…

Да и если подумать — лучше пусть тратят силы на естество нежели и на брошюрки нелегальные и бомбы… — мысленно добавил он.

— Однако же — слабо запротестовал Кремлев — позволю себе заметить… Положим мы — ученое сословье России готовы даже и приветствовать данное нововведение… — в большинстве по крайней мере — после крошечной паузы добавил он поймав осуждающую мину Шмидта. Но общество? Не вызовет ли это волнения и непонимания в нашем народе? Вот не далее как за три дня до отъезда из Казани слышал любопытную историю приключившуюся в Нижнем — именно по данному вопросу. Её поведал мне митрополит Иоанникий. Тамошний архиерей, заболев, пригласил земского врача — а тот, — добродушно хихикнул Николай Александрович оказался женского пола — из «бестужевок» которых вы, Ваше Величество изволили упомянуть. Дама соответственно предложила духовному отцу раздеться пардон догола. Ну а архиерей так возмутился этим по его мнению непристойнейшим предложением, что прогнал докторицу что называется взашей.

И без того до сих пор в крестьянских массах нередко полагают что доктора морят народ православный. А уж если женщины — лекари станут частым явлением… Я признаться опасаюсь…

— Однако же, — проворчал Щелков, — никого давно уже не возмущает что женщины принуждены раздеваться перед медиками-мужчинами. Тут мне видится, Ваше Величество, что публика не будет чрезмерно недовольна — не говоря о том что навряд ли найдется слишком много жаждущих получать образование девиц.

— И еще, Государь, — осведомился Фортинский. То что связано с отменой процентной нормы. («Ну да — для Киева это особенно острый вопрос») А что же нам делать со студентами-евреями которые уже учатся на закрытых отныне для них факультетах?

Должен сказать — придание обратной силы закону мало того, что возбранено российским правом, но еще и против справедливости…

— Об этом, Федор Яковлевич, тоже подумали! — пояснил Георгий. Уже готов приказ Министерства просвещения: о переводе их всех в Варшавский и Гельсингфорский университеты.

Лица Грота и Лавровского отразили неприкрытое уныние. Еще бы! Их заведения ожидало нашествие студентов-евреев — правоведов и экономистов — мало того что и без того склонных к смуте так еще раздраженных если не сказать — разозленных.

— Но если они захотят продолжить образование на иных факультетах — никоим образом не препятствовать…

— Позвольте уточнить — как показалось собравшись с силам вступил в разговор Владиславлев. Речь идет о студентах обучающихся за плату или также и о казеннокоштных? («Нездоров — и крепко!»)

— Если ученый совет сочтет какого либо юношу иудейского происхождения способным и достойным получать образование — то никаких препятствий к этому нету.

Для этого собственно и принят новый устав.

— Вот что, Михаил Петрович, — обратился он к начальнику охраны когда ректора покинули его кабинет. Хочу дать вам поручение… Выясните что за недуг терзает господина Владиславлева — пусть его посмотрит кто-то из лейб-медиков. И если потребуется — отправьте за мой счет на лечение в Берлин ли Стокгольм. Без промедления займитесь…