Корона и Венец (СИ) - Касаткин Олег Николаевич. Страница 61
— Можно ли унизить особу известного поведения? — со злой улыбкой бросила великая княжна.
— Хорошо… — загораясь гневом процедил Георгий… Перейдем ко второму — раз вам угодно…
Кто собственно вам сказал это?
— Брат…
— Ваше Величество!
— Ну хорошо — брат мой ваше величество — этот факт что баронесса находится в отношениях с вами известен всем.
— Это не ответ — всем известно что Солнце вращается вокруг Земли — но наука однако давно доказала обратное, — отмахнулся он. Итак — кто вам сказал, что Ольга фон Месс моя любовница? Я спрашиваю не просто так, а потому что в данном случае имеет место преступление — если угодно двойное.
Ибо как гласит Уложение о наказаниях «Разглашение о женщине слуха что она проститутка» — подлежит суду и ссылке — или исправительной тюрьме.
— Как разглашение? — воскликнула сестра. Какое разглашение? Ее при дворе и считают проституткой — все! Все!! А вы, сударь мой брат, наверное, этого и не слышали! Её и прочих…
— О прочих сейчас речи нет — сейчас разговор о вас и фон Месс. Так вы назовете кто это вам сообщил? — теряя терпение выдавил Георгий. Потому что в данном месте еще и имеет место возмутительное оскорбление августейшей особы — предположить, что император всероссийский общается с проституткой — это пахнет уже ссылкой и каторгой. — Так кто вам это сказал?
— Не помню! — испуганно пискнула Ксения…
И эта торопливость подсказала, что кто-то это как раз помнит — и хорошо…
— Вам придется это вспомнить, ибо… такова моя воля!
— А если я нарушу вашу волю, вы меня посадите в Шлиссельбург? — попробовала она контратаковать.
(«Чертёнок, прости Господи!!»)
— Нет, разумеется — вас я не могу и не хочу никуда посадить — но вот кое-кто в вашем окружении может сменить придворное платье на арестантский халат. Кроме того — я могу походатайствовать перед матушкой, чтобы вас отправили в наши удельные имения в уфимский край… Там здоровый климат в отличие от нездорового петербургского.
— Вам… тебе… эта…… дороже, чем родная сестра! — забормотала она — губы великой княжны вздрагивали.
— Помолчи! — прикрикнул он на Ксению. Ты знаешь, что баронесса фон Месс меня сопровождающая исполняет волю нашей матушки? Ты бы подумала что, оскорбляя ее, ты оскорбляешь и меня — как будто я мог бы иметь дело с недостойной женщиной!
А, между прочим, подумай — что выше избранницы царя во всей России только женщины из нашей Семьи и императрица.
И наконец… подумай — если бы с Ольгой — с госпожой фон Месс — что то случилось — и тебе пришлось бы жить с осознанием что ты в этом виновата…
Так или иначе — я не могу приказать вам, моя сестра — быть умной. Но я могу приказать и приказываю — соблюдать законы и обычаи империи Российской и принятые в обществе приличия! На этом я покидаю вас, моя сестра и подданная.
Закрывая дверь, он успел услышать жалостный всхлип, переходящий в рыдания…
Дернулся было вернутся — но передумал. Есть вещи, которые каждый должен пережить сам.
В задумчивости Георгий изучал содержимое платяного шкафа в своих апартаментах.
Камердинер Фролов разложил царский гардероб со всем возможным старанием. Социалисты и прочие наверняка были бы разочарованы его скромностью. Мундир, сюртучная пара, китель, брюки, смокинг, фрак. Полдюжины пар обуви — лакированные штиблеты, шевровые ботинки все того же уставного фасона и хромовые сапоги.
Пыли и прочего непорядка нет, фурьеры знают свое дело.
Георгий опять задумался о внешнем облике каковой приличествует ему как государю.
Обычный морской форменный сюртук без погон вполне его устраивал. Но вот головной убор — с ним как быть? Обычная фуражка или даже адмиральская с высокой тульей — «нахимовка» как то не вязались с царским званием…
Он примерил было цилиндр — но одного взгляда в зеркало хватило чтобы отказаться от этой мысли — он враз приобрел вид какого то молодого гробовщика в ливрее.
Может вернуть старинные треуголки — скажем как часть парадной формы для Гвардейского морского экипажа — или кивер какой-нибудь невысокий? А может каскетку — как при Николае Павловиче? Нет — поморщился Георгий — тогда он чего доброго станет похож на кайзера Вильгельма — тот тоже обожает каскетку.
А может разнообразия ради выбрать партикулярное платье — белая пиджачная пара или тройка? Или фрак — можно поклясться — никто из царей фрака не носил! А на голову тогда что — какой-нибудь котелок? Слуга покорный — ну нет уж!
Но в самом деле — не вводить же для императора всероссийского особой форменной одежды?! И какой она может быть? Со знаками различия в виде каких-нибудь бриллиантовых орлов на затканных платиновой нитью эполетах? Нонсенс!
Ладно — пока будет привычный мундир. В конце концов — вспомнил он сказанные Ольгой Книппер слова — он царь и значит может делать что хочет и носить что хочет… Тем более предстоит не светский прием а деловое совещание.
Глава 7
По дороге в штаб Одесского военного округа Георгий не мог удержаться чтоб не вертеть головой. За окнам кареты жизнь играла всеми красками.
День выдался очаровательным — как бывает очарователен весенний день Юга, весна уже одела Одессу первыми побегами изумрудной зелени, солнце ласкало мягким теплом, море не штормило, хотя и было по-зимнему темным…
Шумные, пестрые улицы города текли к гавани. Одесситы половину своей жизни проводили на улице, а треть у моря. То там, то здесь мелькали строгие профили айсоров и расплывшиеся физиономии греческих торговцев. Одесса кишела бродягами, и прощелыгами. Портовые грузчики и рыбаки жили вперемежку с откровенными ворами и налетчиками. Биндюжники — здоровенные как их ломовые битюги виртуозно ругались на смеси русского и идиш. Простонародные кварталы города поражали своей живописной нищетой..
Залитый солнцем город, сиял белым камнем дворцов негоциантов и домиков простых обывателей…
До глубокой ночи шли кутежи в фешенебельных ресторанах и гулянки темных личностей в кабаках Молдаванки. Дельцы, жулики и прочие марамвихеры как тут говорят занимали столики в приморских кафе, спекулируя меж собой всем чем угодно — даже рукавами от жилетки — как выражались на местном остром бойком говоре в котором в русскую основу была добавлена гремучая смесь из полудюжины языков.
На каждом углу продавали цветы, но все благоухало морем…
Живописный и необычный город! И толпа на улице не особо и обращает внимание на карету сопровождаемую всадниками.
Ольга вчера рассказывала местные анекдоты — например про то что в старых домах, где заводилась нечистая сила, полиция заколачивала окна и двери, чтобы нахальные призраки не вздумали шляться по улицам. А когда пост градоначальника занял контр-адмирал Зеленый, он возвестил о своем появлении Городской Думе вполне в одесском духе.
— Да, я — Зеленый, но как бы и вам скоро не позеленеть!
Кауфман же наблюдал за восторгами молодого царя не без грусти.
Ибо это южный и такой непохожий на другие русские города град — веселый и расхристанный внешне — был еще десять с небольшим лет назад одним из гнезд крамолы. Именно тут народовольцы хотели взорвать поезд, на котором император должен был проследовать из Ливадии в Петербург. Царь тогда не поехал через Одессу, и подкоп под полотно дороги пришлось спешно зарыть.
Потом шайка студентов начала отстреливаться от жандармов, явившихся их арестовать — и грозила то им в худшем случае ссылка на пару лет. Военный суд, виселица — и по особому приказу Гурко солдаты с музыкой промаршировали по их могилам. Гурко тогда за это «Исполнительный комитет» приговорили к смерти…
Правда — приговоривших — кто повешен кто в Шлиссельбурге…
Тут завершился путь Халтурина — повешенного как убийца генерала Стрельникова. Повешен неопознанным и «безо всяких отговорок» и проволочек…
Тогда боялись что чернь взбунтуется и кинется отбивать убийцу ненавистного многим генерала. А совсем скоро та же чернь устроила погром — и евреев били да и прочих зацепило.