Своя - чужая война (СИ) - Матвеев Владимир. Страница 85
- Стейн Ворчливый, барон Спайк надо думать, - скорее утверждая, чем вопрошая, кивнул он.
- Именно так Ваша Светлость, - склонил тот голову.
Ему ли было не знать, кто этот разумный, что стоит перед ним. Не раз барон согласовывал с ним или его командирами вылазки воинов в Лес Приграничья. Да и сам ходил с ними в рейды. Правда, был он тогда всего лишь Вольным Князем и та аура власти, что буквально кружилась сейчас вокруг Атея Призрака, еще не была так явственна.
- Мне кажется или вы, барон, должны сейчас быть со своими воинами далеко на западе?
- Я и был там князь, а появился вновь в Карпейне лишь потому, что привез в столицу принца.
- А здесь, что делаете? - взгляд князя обвел площадь.
- Пытаюсь убедить Благородных, что сначала нужно решить проблемы с рузейцами, и лишь потом решать вопросы престолонаследия.
- И как получается? - усмехнулся Атей.
- Как видите, - показал он сам на себя здоровой рукой. - Меня уже и не трогают, за малахольного считают, наверное. Да и слова убеждения закончились, если честно, - тяжко вздохнул Стейн Ворчдивый.
- У меня их более, чем достаточно, - зловеще улыбнулся князь. - Барон, где-то там за стеной щитов моих воинов находится замечательная девушка. Ее зовут Айлин Лепесток. Обратитесь к ней, а потом я надеюсь, что вы займете свое место в строю.
- Непременно Ваша Светлость, - кончики безвольно висящих усов приподнялись вслед за расплывающимися в улыбке губами.
"Этот точно найдет", - вернул ему улыбку Призрак.
- Ирена, радость моя, - продолжая скалиться в сторону воинов Высокородных, позвал жену князь. - Покажись, пожалуйста, своим бывшим подданным, а то у меня начинает заканчиваться терпение.
Появление принцессы оказалось той самой последней соломинкой, что переламывает спину лошади, несущей на спине тяжелый груз. Ну, или в данном случае, стала той самой последней причиной, что кардинально изменила настроение среди вставших лагерем на Дворцовой площади воинов.
Княжна не стала говорить много слов, лишь с презрением бросила:
- Как вы предкам-то своим в глаза смотреть будете, когда придет время предстать перед ними? Как объяснять будете, что не сохранили землю, что они завещали вам?
И все. И больше ни слова. Лишь по-мужски сплюнула и снова ушла за стену "верных". А воины мятежных Высокородных, вдруг опустили свои головы и пристыженно застыли, понимая, что этот плевок был единственной реальной оценкой и наградой их поступков и действий.
- Я не прошу вас помогать мне и идти против сюзеренов, - прервал тишину голос князя. - Просто не мешайте. Я не хочу превращать Дворцовую площадь в один большой погребальный костер. Как вы уже поняли - это не оборот речи. И еще, - устало добавил он, когда взгляды поднимающих голову воинов, стали скрещиваться на нем. - У меня совсем нет времени на уговоры и справедливые суды. На западе погибают наши товарищи, сдерживая рузейцев - мы нужны именно там. Да и самый справедливый приговор по такому суду для ваших сюзеренов, что решили разорвать свою страну изнутри, когда на ее пороге стоит враг всего лишь один. Смерть.
На следующее утро, еще до восхода Хассаша Атей Призрак уводил на запад в очередной раз увеличившееся войско, оставив наводить окончательный порядок в Карпейне свою вторую жену - Ирену Светлую. А провожали его не только жители города, что шептали охранительные молитвы вслед воинам. Им в спину смотрели мертвые, пока еще не выклеванные стервятниками глаза вздёрнутых на зубцах городской стены мятежных Высокородных.
Слова князя Сайшат никогда не расходились с делами. Его суд был более, чем скорым. И по мнению большинства жителей Карпейна очень даже справедливым.
На запад от Карпейна.
- Да, не трясись ты малой, - подбодрил своего соседа по строю бывалый ветеран, толкнув того плечом. - Умирать не страшно.
- Будто ты умирал уже дядька Лабус, - на бледном лице молодого воина появилась слабая улыбка.
- Не умирал Хтыня, - покачал тот головой. - Только вот я тебе что скажу. Пока мы живы - смерти нет, а когда умрем - нам будет уже все равно какая она, - и себе под нос добавил. - Главное чтоб не мучиться, чтоб сразу.
- Что ты сказал дядька?
- Ничего малец, - ободряюще улыбнулся тот. - А гляди, и как всыплем рузейцам - вернёшься домой, все девки твои будут. Кто ж упустит такого геройского парня, что стоял на Поле Последней Надежды.
- На каком поле?
- Воины прозвали это поле, - стал пояснять ветеран своему более молодому товарищу, - Полем Последней Надежды. Здесь и сегодня решится все малыш, - уже более серьезно проговорил он. - Ты главное стой крепче, наша сила в слитности строя. Покажешь врагу спину - умрешь сразу - это к гадалке не ходи. А вот будешь стоять - есть все шансы внуков на руках подержать, а то и правнуков.
- Рузейцы, рузейцы выходят, - раздались голоса самых востроглазых.
С самого утра небо было затянуто непроницаемой хмарью. Дождя еще не было, но судя по свинцовому цвету туч, они вот-вот готовы были порваться под тяжестью воды, что скопилась в них.
Те даргасские командиры, что остались верными данному однажды слову оберегать эти земли, вывели своих воинов на последнюю битву. Они понимали - все должно решиться здесь и сегодня. Пятнадцать тысяч бойцов, из которых едва треть была обученными ветеранами, а остальные всего лишь вчерашними ополченцами - это все, что осталось от когда-то сильного и боеспособного войска Королевства Даргас.
И вот сейчас на противоположной стороне огромного поля, ограниченного с одной стороны небольшой речушкой, а с другой - молодой рощицей, выстраивалось против них объединенное войско рузейцев и иставцев. Почти сорок тысяч бойцов. Сорок тысяч мечей, носители которых уже видят себя в столице Даргаса, где их ждет великолепная добыча, вино, женщины и слава. На то она и столица.
Первыми на поле появились всадники. Закованные в железо, они не спеша выезжали на своих облаченных в доспехи лошадях вперед, где начинали формироваться в смертоносный всесокрушающий клин, что в скором времени будет готов, как горячий нож масло, разрезать и раскидывать боевые порядки противника. Нанизывать их на острые копья, втаптывать подкованными копытами тяжелых коней в холодную землю и снимать головы мечами.
За кованой конницей ровными коробками организованно выходили на свои позиции и замирали в ожидании команд пешцы. Они знали, что у даргасцев уже нет конных рыцарей, поэтому чувствовали себя уверенно и спокойно, считая, что им останется после прохода конного клина только собрать трофеи. Ну, и добить тех, что будут изломанными куклами лежать перед ними. Из милосердия так сказать.
Едва войско выстроилось в боевые порядки, центр этого построения вдруг раздался в стороны. По освобожденному широкому проходу стало выходить еще одно подразделение, обращая на себя внимание в первую очередь какими-то неживыми механическими движениями каждого отдельного его бойца. Кроме того, сами бойцы были словно оловянные солдатики, которых совсем недавно вытряхнули из коробки ребенка богатых родителей, где он хранит свои игрушки, а потом оживили. Фигуры, жесты, вооружение и форма были абсолютно одинаковы.
Огибая клин кованой конницы, они стали выстраиваться перед ним в три шеренги. Лиц не было видно за опущенными забралами, но едва они начали перекидывать из-за спин луки, всем стало понятно - пожаловали альвы. Поправив тулы так, чтобы можно было извлекать из них оперенных убийц максимально быстро и удобно, они замерли безмолвными статуями в ожидании команды. Лишь легкий ветерок, продолжая трепать полы их длинных плащей, позволял думать, что они все же живые разумные, а не каменные истуканы.
- О, Боги, - сказал кто-то в строю даргасцев. - Опять эти создания. Нам конец.
И столько в этой фразе было обреченности и безнадежности, что казалось произнесший ее, сейчас выхватит из ножен кинжал и вонзит его себе в сердце или полоснет лезвием по горлу, чтобы не изводить себя мучениями в ожидании неминуемой смерти. Но на самом деле так только казалось. В этот утренний час, на этом поле, в этом строю остались лишь те, кто давно мысленно попрощался и со своими родными и со своей жизнью. Они уже считали себя мертвецами, пусть сердца их и продолжали биться, гоня по венам кровь. Осталась самая малость - как можно больше врагов забрать с собой на перерождение.